Питер Гамильтон - Нейтронный Алхимик. Конфликт Страница 49

— Для меня большая честь, — ответил принц Нотой после неловкой паузы, — прибыть сюда по приказу моего сюзерена.

— А!

— Туше, кузен, — промурлыкала Иона.

Они встретились взглядами. Мининделовцы тревожно наблюдали.

— И конечно, вы оказались женщиной.

— Естественно, хотя вообще-то все решил случай. Отец не заводил экзочревных детей. Наша семейная традиция первородства в данном случае не действует.

— Вы так ненавидите традиции?

— Нет. Многими традициями я восхищаюсь. Многие традиции я поддерживаю. Что я ненавижу, так это традиции ради традиций.

— Тогда вы, вероятно, в своей стихии. Порядок рушится по всей Конфедерации.

— А вот это удар ниже пояса, Нотой.

Он неуклюже кивнул.

— Извините. Не знаю, почему король выбрал на эту роль меня. Никогда не был дипломатом, черт меня побери.

— Ну, не знаю. По-моему, он сделал хороший выбор. Садитесь, прошу.

Иона вернулась на свое место. Транквиллити показал ей, как мининделовцы облегченно переглядываются за ее спиной.

— Так чего хочет от меня Алистер?

— Вот этих ребят. — Принц Нотой ткнул пальцем в пристава. — Я должен был попросить у вас их последовательности ДНК.

— Для чего?

— Для Омбея.

Иона с растущей неловкостью слушала, как принц Нотон и чинуши из министерства иностранных дел объясняют ей детали предполагаемого освобождения Мортонриджа.

— Думаешь, у них получится?

— Я не владею всей полнотой информации, доступной королевскому флоту, так что не могу ответить уверенно. Но королевский флот не взялся бы за подобную операцию без полной уверенности в ее успехе.

— Не думаю, что это правильный способ спасать одержанных. Они уничтожат Мортонридж и погубят по ходу дела толпу народу.

— Никто не говорил, что на войне не будет крови.

— Тогда зачем?..

— Ради более важной цели, которая обычно бывает политической. В данном случае это именно так.

— Значит, я могу все это остановить? Если я откажусь передать Алистеру последовательность ДНК…

— Можешь стать голосом благоразумия. И кто тебя поблагодарит?

— Для начала — те, кто останется жив.

— Это в первую очередь одержанные, готовые на все ради освобождения. Им недоступна роскошь твоего морального выбора.

— Это нечестно. Ты не можешь обвинять меня в том, что я не хочу крови.

— Если ты не можешь предложить альтернативы, я предлагаю передать ему ДНК приставов. Даже воздержавшись, ты не остановишь освобождения Мортонриджа. В лучшем случае ты задержишь его на нескольконедель, пока эденисты не склепают подходящего служителя-воина.

— Ты прекрасно понимаешь, что альтернативы у меня нет.

— Это политика, Иона. Ты не сможешь предотвратить операцию. А помощь заложит основу ценного союза. Не забывай об этом. Ты поклялась защищать всех, кто живет во мне. И нам может потребоваться помощь.

— Нет. Ты — единственное из обиталищ — можешь стать идеальным убежищем от одержимых.

— Даже это не вполне определенно. Принц Нотой прав: старый порядок и прежняя уверенность уходят.

— И что же я должна делать?

— Ты Повелительница Руин. Решай.

Иона поглядела на старого принца, на его бесстрастное лицо и поняла, что выбора у нее на самом деле нет. И не было. Салдана поклялись защищать своих подданных. И подданные в ответ верили, что будут защищены. За историю королевства сотни тысяч человек погибли, защищая эту обоюдную веру.

— Конечно, я предоставлю вам последовательности ДНК, — ответила Иона. — Жаль только, что я не могу помочь вам большим.

Иона сочла горькой иронией судьбы, что Паркер Хиггенс и Оски Кацура сообщили ей, что найдено воспоминание леймилов о самоубийстве космограда — через два дня после отлета принца Нотона.

Все исследования по проекту «Леймил» были приостановлены, весь персонал каждого отделения помогал в анализе расшифрованных сенсорных записей. Однако отдел электроники, несмотря на кипящую вокруг него деятельность, не выглядел особенно многолюдным. Дешифровка уже закончилась, и вся информация в леймильском электронном стеке была переформатирована под человеческий стандарт восприятия.

— Сейчас задержка только в самом процессе анализа, — объяснял Оски Кацура, проталкивая Иону в холл. — Мы скопировали все воспоминания из стека на постоянный носитель, так что можем иметь к ним полный доступ. Повреждено всего лишь двенадцать процентов файлов, что дает нам восемь тысяч двести двадцать часов записи. Хотя, конечно, наша команда работает и над восстановлением утраченного.

Энергию от электронного стека наконец отключили. Техники столпились вокруг его прозрачного колпака-хранилища, отсоединяя аппаратуру поддержания газовой среды.

— И что вы с ней будете делать дальше? — поинтересовалась Иона.

— Ноль-тау, — ответил Оски. — К сожалению, это слишком большая ценность, чтобы выставлять ее в музее. Если, конечно, вы не желаете сначала показать его публике?

— Нет. Это ваша специальность, поэтому я и назначила вас главой отдела.

Иона заметила, что вместе с работниками проекта на многих постах трудятся служащие технического бюро конфедеративного флота, и сочла признаком новых времен то, что никто на них даже не оглядывается.

За тем, как техники готовят стек к хранению в ноль-тау, наблюдали Паркер Хиггенс, Кемпстер Гетчель и Лиерия.

«Иона».

Таившаяся в этих словах бездна смыслов была для него, похоже, закрыта.

— Больше мы не можем полагаться на краденые знания. К большому разочарованию флотских, гигантские лучеметы остаются мечтой. Придется нам думать своей головой. Неплохая новость, да?

— Если только в твою дверь не постучатся одержимые, — холодно молвил Паркер Хиггенс.

— Дорогой мой Паркер, я тоже иногда смотрю новостные каналы.

— Как продвигаются поиски Унимерона? — спросила Иона.

— С технической точки зрения — прекрасно, — с энтузиазмом ответил Кемпстер. — Мы завершили проект нужного нам сенсорного спутника. Юный Ренато отвез прототип в орбитальную зону, где мы намерены его использовать, ради проверки. Если все пройдет хорошо, на той неделе промышленные станции начнут массовое производство. К концу месяца мы насытим орбиту зондами, и, если там присутствует необычная протечка энергии, мы ее засечем.

Иона надеялась, что дело пойдет скорее.

— Прекрасно сработано, — ответила она старому астроному. — Оски говорит, что вы нашли воспоминание о самоубийстве космограда.

— Да, мэм, — ответил Паркер Хиггенс.

— Они использовали против одержимых оружие?

— Счастлив сообщить, что не физическое. Они до странного благодушно отнеслись к самоубийству.

— Что думают флотские?

— Разочарованы, но согласились с нами, что культура космоградов не сделала и попытки физически уничтожить одержимых леймилов, приближавшихся со стороны Унимерона.

Иона присела за незанятый пульт.

— Очень хорошо.

— Покажи мне.

Она никак не могла привыкнуть к иллюзорным ощущениям леймильского тела. В этот раз ей достался один из двух видов самцов — яйцекладущий. Он стоял посреди группки других леймилов, его нынешней семьи и сожителей, на краю третьего брачного содружества. Его горновые головы затрубили тихонько, и песню эту подхватили сотни глоток. Неторопливая мелодия вздымалась и опадала, омывая поросший травой склон. Эхо ее отзывалось в мозгу, ибо песню эту пели леймилы во всех содружествах космограда. Материнская суть объединяла их, и вместе с ней они пели о своем горе, и им откликались духи лесов и лугов, слабые умы зверей, и сама материнская суть пела с ними. Так пели все космограды, покуда к их созвездию приближались обманутые мертвецы.

Эфир звенел скорбью, подавлявшей каждую живую клетку в космограде. Солнечные шпили меркли ранним закатом, и блекли их радостные краски, к которым леймил привык за всю жизнь. Закрывались цветы, их завитые лепестки вздыхали во мгле, а души рыдали о грядущей потере.

Леймил взялся за руки с собрачниками и детьми, готовый разделить с ними смерть, как делил жизнь. Так же все семьи брались за руки, питаясь силой в единении. На дне равнины сложился единый огромный треугольник. Стороны его состояли из множества взрослых троек, внутри же оставались дети — драгоценные, лелеемые. Они стали единым целым, символом силы и неприятия зла. Соединялись тела и умы, мысли и дела.

— Соединитесь в вознесении, — сказал он детям. Шеи их сплелись, головы качались с трогательной детской неловкостью.

— Скорбь. Страх неудачи. Победа смертной сути.