Кощей - Ольга Корвис Страница 2

Старая и покрытая пылью прошлого сказка деда вдруг соприкоснулась с безжалостной реальностью. Взгляд Казимира стал колючим.

— Причем здесь моя болезнь?

— Не должно быть ее у тебя, Казимирушка, понимаешь? Не должно. Матушку твою бог сберег, а тобою меня наказывает. Для меня же что самое дорогое? Внук мой единственный.

— Дед, никто никого не наказывает. Не должно, но вот она есть, и с этим придется жить. Дерьмо случается, ничего не поделаешь.

Внутри назревало нехорошее раздражение. Сколько раз он уже слышал это “не должно” — не пересчитать. От врачей — те разводили руками. Не передается хорея Гентингтона через поколение. От бледной матери, которая со слезами на глазах показывала ему сделанные в разные годы анализы — отрицательные. От собственного отражения, когда упрямо смотрел на осунувшееся лицо и зло думал, его желание разнести весь дом — это от горькой, душевной боли и нежелания умирать, или к нему уже подкрадывается созревающее в мозгу сумасшествие?

— Казимирка, ну ты меня-то послушай.

— Да я слушаю, дедуль, слушаю. Дух этот тебя наказал и наслал на меня болезнь, я понял, — в голосе все же прозвучала нервозность. — Дальше-то что?

— Нет, не слушаешь, — упрямо стоял на своем дед. — И не веришь, но дело твое. Дух этот никогда вреда никому не причинит, а вот жизнь меня наказала. И тебя вместе со мной. Я, Казимирушка, уйду все равно раньше тебя, поэтому ты уж исполни мою последнюю волю. Поезжай в Гарваново. Я там много лет уж не был, но вряд ли что изменилось. Ты найди его, духа этого, скажи, что малец, который ему свободу обещал, вот-вот богу душу отдаст, но перед смертью хочет свою совесть очистить. Отдай ему…

Дед торопливо пошарил в карманах халата. Досадливо махнул рукой. Взял со стола коробку с печеньем, открыл и вытряхнул из нее продолговатый сверток. Дрожащей рукой вложил его внуку в ладонь.

— Это он мне отдал когда-то. А если не найдешь, оставь в лесу. Он увидит и поймет. Ради меня, Казимирушка. Уважь старика, дай мне помереть с чистой совестью.

В тяжелом взгляде Казимира читалось что угодно, кроме желания ехать в деревню и искать какого-то духа, который существовал только в тронутом старческим маразмом рассудке дела. Он с трудом сдержался, чтобы не вернуть сверток, что бы в нем ни было. А дед как будто его мысли прочитал.

— Ты на меня волком не смотри, — он улыбнулся и слабо сжал его ладонь своими руками. — Не веришь и ладно. Мне это успокоением будет, а ты хоть развеешься немного. Нечего дома сычом сидеть. Не надо раньше времени себя хоронить.

Дед протянул руку и погладил внука по обросшим, непослушным, волнистым волосам. У Казимира тоскливо защемило сердце. К горлу комок подступил. Вроде только что держался на злости, и снова размазало. Он кивнул.

— Ладно, так и быть, выделю тебе пару дней, — он попытался улыбнуться.

— Вот и спасибо тебе за это. А теперь беги, а то тут скоро придут меня лечить. Помереть не дают спокойно.

Казимир поднялся на ноги. Потянулся было к завернутому цветку, но дед отмахнулся.

— Оставь, Танюша придет — выбросит. Иди с богом. Как вернешься, забеги ко мне. Уж постараюсь тебя дождаться.

— Хорошо, зайду, — Казимир неловко дотронулся до плеча деда. — Ты тут тоже береги себя.

В дверях он обернулся и спросил.

— Имя у твоего духа есть?

Дед посмотрел на него с виноватым замешательством.

— А я не сказал? Кощеем его все зовут.

Казимир не удивился имени и молча кивнул. Кощеем так Кощеем. Не самая фантастическая деталь в байке деда. По такой хоть книгу пиши — про лесного духа, обреченного на вечную жизнь в забытье непроходимых лесов. В другое время он ухватился бы за идею, но его новая реальность вытравила желание создавать. Он ощущал себя абсолютно пустым, и в этой пустоте он тщетно пытался нашарить остатки прежнего Казимира Дементьева, чтобы закончить уже начатое, хотя с каждым днем видел в этих попытках все меньше смысла. Старые истории оборвались на середине пути, как и его жизнь. Возможно, стоило начать новую — длиной в остаток его дней. Такая мысль точно нашла бы рьяную поддержку у отца. Тот делал вид, что никакой болезни не существует, и это полностью обоих устраивало. Но иногда понимание, что через пару лет ему придется хоронить сына, прорывалось наружу, и отец начинал давить. Подгонять — словно в последние дни Казимир обязан сделать что-то великое и запоминающееся. Чем меньше оставалось жить, тем чаще разгорались конфликты.

В машине Дементьев развернул сверток и удивленно хмыкнул. В ткани прятался нож в деревянных ножнах, довольно большой, чтобы считаться холодным оружием и принести неприятностей при встрече с полицией. Как дед его вообще протащил? Казимир провел пальцем по затейливой резьбе на ножнах. Вытащил нож и оценивающе взвесил — тяжелый, красивый. В ладонь удобно ложится. Явно ручной работы. Талантливый, видимо, был дедов Кощей. Не только смерть свою в игле прятал, но и резьбой по дереву увлекался. Да еще и по лесам волонтерил, детей заблудившихся искал.

Может, много лет назад какой-нибудь отшельник взаправду вывел потерявшегося ребенка из леса, а, может, все это — причудливо собранные осколки памяти. Воспоминания, которых никогда не было. На закате своих дней дед придумал мистическую историю из фрагментов уходящей жизни и поверил в нее.

В реальности Казимира не осталось места сказкам — ни злым, ни добрым. В ней ему вдруг позвонила Алиса. Он в секундном ступоре посмотрел на дисплей, где на фото улыбалась его бывшая невеста, потом все-таки ответил.

— Внимательно.

Сказал и тут же мысленно чертыхнулся. Так он отвечал только Алисе. Прицепилось после просмотра какого-то сериала — когда они еще только съехались. В трубке повисла недолгая тишина.

— Казимир.

Голос у Алисы был одновременно взволнованный и жесткий — как будто она заранее готовилась держать оборону. После ее следующих слов писатель понял, от кого.

— Ты должен кое-что знать. Я вчера была в баре с одним своим знакомым. Теперь уже бывшим, очевидно, но неважно. В общем, мы разговорились. В том числе и о тебе. Он журналист в “Чердаке”.

Дементьев чертыхнулся еще раз. На этот раз вслух.

— И ты ему про меня