Марина Александрова - Посланник Страница 23

И теперь, когда Дуня попросила прислужить Никите, она с превеликой радостью согласилась, хотя внешне виду не подала.

— Ступай, нянюшка, ступай. Я все сделаю. Барин доволен будет, — Глаша скромно опустила глаза и вышла из светелки. Давно она задумала приворожить Никиту, но не своими колдовскими чарами, которые ей по наследству от матери достались, и уж без бабок-заговорщиц, а любовью своею и лаской. Ежели и так не выйдет — в постель его затащит и околдует его телом своим молодым и чистым. Молодая девушка все думала для мужа себя уберечь, а теперь, понимая, что Никита стал для нее мужем в сердце и навеки там останется, решила отдать невинность свою только ему.

«Может, примет меня и любить опосля станет. Ведь чистою и невинною ему отдаюсь. Господи, прости! Люблю его, да так, что сердце рвется и душа страдает».

Она тихо вошла в столовую. Никита удостоил ее лишь тяжелым взглядом, от которого у Глаши мороз по кожи пошел. Молода она была, но мужчин распознавала сразу. Женское чутье было дано. И колдовать немного умела, но лучше всего понимала, который мужчина глаз на нее положил. Оттого, видать, и не любила тех, кому в душу она западала, а влекли те, кто не замечал ее. Мать Глаши все время говорила, что к хорошему сие не приведет.

«Выходи-ка ты, дочь, замуж, пока не спортилась вовсе с даром своим да желаниями».

Не послушалась Глаша мать, когда насильно хотели отдать ее за конюшего Димитрия, сбежала из дому. Бродила, бродила по Питерской слободке, пока случайно не попала в дом Преонских.

От дождя пряталась под крышей сараев богатого дома, тут-то ее приметила добрая Дуня и приняла на работу. Никита Антонович против не был, да и не видал он Глашу вовсе. Во всем на Дуню полагался. Она и старалась его не обманывать и не подводить.

— Это тебя-то Дуня в ключницы взяла? — спросил Никита смутившуюся девушку, отпивая вино из большого кубка.

— Да, ваша светлость, — проговорила Глаша. Она была стройной, по спине ее струилась светло-пшеничная коса. Лицо озаряли голубые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами. Захмелевший Никита в первую очередь обратил внимание на стройный стан девушки. Но когда посмотрела она на него своими громадными глазами, то как лучом прожгла.

— Пошто смотришь на меня, как на врага своего? — спросил Никита, опустошая кубок. Жестом он приказал наполнить его. Она медленно подошла и, подняв графин, чуть не обронила его.

— Ну?! Я тебя спрашиваю! Что, не по норову хозяин новый для тебя? Может, ты мне о себе поведаешь? Где жила, росла и тому подобное?

Глаша никак не могла понять, чем огорчила барина, из-за чего взъелся на нее?

— Я, барин, обо всем Дуне сказывала. Поверила она слову моему и меня заверила в доброте вашей, что не станете гнать меня со двора, — она наполнила кубок и отошла в сторону.

— Ты сядь! — он ударил ладонью по стулу, стоящему рядом с ним. — Садись, красавица, поговорим, авось, и вправду убедишься в доброте моей, ежели по нраву мне придешься, — он обернулся к ней и, подняв кубок, выпил все залпом. Утерев губы рукавом, он встал.

Глаша в испуге отшатнулась Он подошел ближе и, прижав ее к стене, невольно дохнул на нее перегаром. Но даже этот запах был для Глаши желанным. Терпеть готова была все, что угодно.

— Ну, пошто ты прячешься? Да ты дрожишь вся! Неужель и вправду напугал я тебя? — он отодвинулся от нее. Взяв ее руку в свою, он нежно провел пальцами по ее подбородку. У Глаши аж дух захватило. Он смотрел на нее, но не видел. Перед глазами маячило лицо Елены. Он тряхнул головой, и наваждение исчезло.

— Ты красива и сложена добро. Отчего же не замужем до сей поры? А хочешь, мужа тебе сыщу? — он улыбался, глядя в это испуганное, несчастное и влюбленное лицо. Но ничего не понимал. Не мог понять, что будет любим он этой девушкой до конца дней своих.

— Не нужен мне никто. В сердце мужа держу и никому не позволю место его занять, — Глаша резко подняла голову и отошла от Никиты.

— Была уж замужем, что ли? — он наливал себе и ей вина.

— Нет, ваша светлость.

Он задумчиво покачал головой и подал ей кубок с вином.

— Давай выпьем, Глаша. За тебя, за то, чтоб вернулся я живым и здоровым, — он осушил кубок и выжидаючи посмотрел на нее, — хотя в обратном я и не сомневаюсь, — и подошел к ней. Глаша лишь пригубила и поставила кубок на стол.

Он обнял ее за плечи и стал нежно гладить ее. Она стояла не шелохнувшись.

— Нравлюсь я тебе? Вижу, что нравлюсь, — он стал кругами ходить вокруг Глаши. От этого у нее голова стала кружиться.

— И кого же в сердце держишь, красавица? — он стал развязывать ей платок. — Поведай мне. Уйду ведь я, и не вернусь, может статься, и тайна твоя уйдет со мною, — хоровод мыслей и чувств уносил Глашу буйным вихрем.

— Не говорите так, барин! — она, тяжело дыша, повернулась к Никите и обвила его шею своими руками.

Никита усмехнулся про себя. Не было в его жизни еще такого, когда бы женщина могла отказать ему. Он отстранил ее от себя и, глядя в глаза, произнес:

— Ближе к полуночи жду у себя! — хмеля он уже не ощущал. Только радостное чувство от желания и скорого обладания женщиной рождалось в душе его.

Глаша выскочила из столовой. Коса ее растрепалась, щеки горели, а сердце готово было выскочить из груди. Она осыпала поцелуями косу, до которой дотрагивался Никита.

«А может, дома уже Елена?» — думал с надеждой Панкрат. Около гостевых комнат постоялого двора стояли распряженные брички, телеги, доверху наполненные разной снедью. Собаки лежали у обозов.

Солнце садилось за пыльный горизонт. По единственной дороге, ведущей в Вожайск, двигалась не спеша колонна гвардейцев, и мальчишки, охваченные любопытством, бежали подле них, представляя собою нелепое сопровождение.

Никаких следов Елены Панкрат в городе не обнаружил, сколько ни расспрашивал о ней. Зато его самого разыскал Гришка, приехавший на городскую ярмарку с крестьянами из деревни, которая находилась близ монастыря.

— Что же это, придется без Елены домой возвращаться? — посетовал Панкрат.

Решил Гришка тогда сам действовать. Еще с утра он подумывал, что ежели не сыщут они Елену в Вожайске, то поехать самому к Никите Преонскому в Петербург. И вопрос Панкрата пришелся как раз к месту. И повод есть, а это главное.

— Ты, дядя Панкрат, езжай до монастыря сам, а я здеся пока останусь. А ты поезжай, вдруг Елена дома уже.

— Эх ты, шустрый какой! Как же я тебя здесь оставлю, ты говори, но и разумей! Ведь те, с кем ты приехал, вернулись уже обратно, — Панкрат седлал свою лошадку.

— Понимаешь, дядя Панкрат, мне надо остаться. Это мое дело, тебе, старому, не понять, — важно произнес Гришка и тут же испуганно на него посмотрел. Но, как ни странно, Панкрат лишь улыбнулся и, потрепав лошадь свою по холке, ответил:

— Так сразу и надо было сказывать, что хочешь остаться у тетки своей погостить, а не ходить вокруг да около! Ладно уж, Христине придумаю что-нибудь, хотя бранить меня станет! Ох!

Он развернул свою лошаденку, причитая на все лады. Гришка же быстро побежал к постоялому двору Агафьи, где остановились на часок монахи, направлявшиеся в Петербург. Один из них, Василь Бедой, знал Никиту Преонского и после недолгих уговоров пообещал Гришке доставить его прямо к тому домой.

— Я матушку его покойную отпевал. О-ох, славною была женщиной. Господу и законам его служила верою. И подаяния для церквей не жалела, — поведал отец Василь любопытному Гришке.

Гришка прибежал ко двору как раз ко времени. Монахи неторопливо собирались у большой кибитки, с виду похожей на цыганскую.

— A-а, Гришатка, я уж подумал, что ты не придешь, — сказал ему отец Василь. Гришка вместо ответа ловко запрыгнул внутрь кибитки и, устроившись там поудобнее, постарался мысленно приготовиться к встрече с Никитой Антоновичем. Гришка очень хотел попасть в армию, быть солдатом. Это была единственная причина такого скорого и тайного ухода из монастыря, заменившего ему дом после смерти родителей. Конечно, исчезновение Елены его очень волновало, но он решил использовать сложившиеся обстоятельства для своей выгоды. Он не надеялся на то, что Никита может знать, куда исчезла Елена. Но помочь ему попасть в армию Никита должен. Так с детской наивностью полагал Гришка.

Наконец кибитка не спеша повезла своих пассажиров в сторону Петербурга. Ночь темным покрывалом опускалась на окрестные места.

Дорога, которая вела их в северную столицу России, была небезопасна для простых путников. Время голода и бесчинств сказывалось на жизни всей необъятной страны.

А Никита Преонский тем временем, опорожнив с Сашкой не один кубок вина и вылив на себя не одну шайку воды в своей бане, уже сидел в спальне и ждал Глашу. Временами он хотел было остановиться, дабы не губить честь молодой девушки. Но мужское начало брало верх, когда он представлял ее в своих объятиях, и сердце начинало биться сильнее. И все попытки отказаться от соблазна летели прахом.