Камиль Фламмарион - Неведомое Страница 29

Все приведенные случаи были испытаны лицами в бодрствующем и совершенно нормальном состоянии, не хуже нас с вами в данную минуту. Я особенно старался не приводить ни одного примера видений или явлений, виденных во сне, и с самого начала пытался, по принципу, установить ясную, точную, методическую классификацию всех явлений, какие нам предстоит изучить. Наше исследование имеет строго научный характер, как если бы мы занимались астрономией, физикой или химией. Сны, видения в состоянии сомнамбулизма или гипноза, предчувствия и предвидения, вызывания духов через посредство медиумов составят предмет уже других глав. Теперь же мы занимаемся специально явлениями умирающих, то есть лиц, еще находящихся в живых. Далее мы займемся явлениями умерших, объяснение которых носит совсем другой характер. Последние из приведенных примеров заимствованы из сочинения «Phantasms of the Living», изданного в Лондоне в 1886 году Гернеем, Мейерсом и Подмором, огромного двухтомного труда, содержащего протоколы строгих исследований, предпринятых этими тремя учеными от имени общества «Society for psychical Research». Изучая этот сборник, выносишь такое впечатление, что тот, кто упорствует в отрицании этих фактов, похож на слепца, отрицающего солнце.

В этом исследовании перечислено 600 случаев упомянутого порядка. Что до меня касается, то я получил свыше 1100 сообщений, достоверность которых представляется сголь же неоспоримой.

Конечно, не все эти рассказы, не все эти сообщения имеют одинаковую ценность. Надо было бы иметь возможность всегда контролировать их безусловную точность. Поражающая нас связь между видениями, слышанными звуками, испытанными впечатлениями и реальными событиями могла быть дополнена уже потом воображением самих повествователей, приукрашена ими, более или менее притянута к делу. Надо было бы иметь возможность сделать тщательное исследование по поводу каждого наблюдения, принять, словом, все предосторожности, какие мы привыкли принимать при наших астрономических наблюдениях и при физических или химических опытах, — и даже более того, потому что здесь прибавлен «человеческий» фактор, а с ним нельзя не считаться.

Такие предосторожности не всегда соблюдались и не могли соблюдаться, часто вследствие самого свойства этих явлений, связанных с кончиной близких людей, с огорчениями и тяжелыми воспоминаниями, — ведь с подобными вещами нельзя обходиться так свободно, как с лабораторными опытами. Но из того, что иные сообщения страдают кое-какой неопределенностью в подробностях, еще не следует, чтобы признавать их не стоящими внимания и не принимать их в расчет.

Наблюдения эти слишком многочисленны, чтобы не представлять собою чего-то реального. Кроме того, вековое предание, связывающее подобные явления с мертвыми, должно быть небезосновательно. Без сомнения, если бы каждый факт был вымышлен, то все целое не имело бы большой ценности. Но если даже свести их к их простейшему выражению, то и тогда останется известная суть. Эти факты в их совокупности можно сравнить с космическим характером Млечного пути. Каждая звезда, входящая в состав Млечного Пути и меньшая 6-й величины, не видима невооруженному глазу: она не производит впечатления на сетчатую оболочку. А между тем все целое прекрасно видимо простому глазу и представляет собой одну из дивных красот звездного неба. Именно численность этих фактов лишает нас возможности пренебрегать ими.

Великий философ Иммануил Кант писал по этому поводу:

«Философия, не боящаяся компрометировать себя рассмотрением различных ничтожных вопросов, часто становится в тупик, наталкиваясь на известные факты, в которых она не может усомниться безнаказанно, а между тем не может им и верить, не поставив себя в смешное положение. Так бывает с рассказами о привидениях. Действительно, нет упрека, к которому философия была бы так чувствительна как к упреку в легковерии и в приверженности к народным суевериям. Люди, щеголяющие дешевой славой и авторитетом ученых, насмехаются надо всем, что ставит обоих на один и тот же уровень. Вот почему истории о привидениях, всегда внимательно выслушиваемые в тесном кругу, беспощадно отвергаются перед публикой. Можно быть уверенным, что никогда никакая академия наук не выберет такого сюжета для конкурса, — и не потому, что каждый из ее членов был убежден во вздорности и лживости подобных повествований, а потому, что закон осторожности ставит разумные пределы рассмотрению подобных вопросов. Истории о привидениях всегда найдут тайных верующих, но в публике всегда будут предметом легковерия хорошего тона.

Что касается меня, то полное неведение насчет того, как дух человеческий вступает в мир и как он из него уходит, запрещает мне отрицать правдивость различных рассказов по этому предмету. Может быть, это покажется странным, но я позволю себе усомниться в каждом из отдельных случаев в частности и, однако, считаю их правдивыми в их совокупности».

К упомянутым явлениям можно отнестись тремя способами: или безусловно верить всему рассказанному, или безусловно отвергать все с начала до конца, или, наконец, допускать самые факты в их общей сложности, не подтверждая строгой точности всех подробностей. На этом последнем выводе мы и думаем остановиться. Все отрицать огульно было бы нелепо. Надо утратить всякую веру в человеческое слово вообще, чтобы сомневаться в правдивости вышеприведенных рассказов. Не много найдется фактов, исторических и научных, которые подтверждались бы таким большим числом свидетелей.

И что еще, с другой стороны, подтверждает их реальность — это обстоятельные подробности, часто отличающие эти рассказы и соответствующие действительным обстоятельствам жизни: рана, ружейный выстрел, раскроенная голова, труп на дне рва, тело, распростертое на берегу, утопление, повешенный, звук знакомого голоса, какой-нибудь головной убор, непривычная одежда, поза, дата смерти иная, чем та, которая была оповещена и т. п. Что и говорить, почти всегда можно усомниться в свидетельствах людских. Иногда на расстоянии нескольких дней самые ясные события переиначиваются до неузнаваемости, и вообще история народов и частных людей — великая лгунья. Но, однако же, надо принимать род людской таким, каков он есть, и, не требуя абсолютного, допускать вероятное и относительное. Трудно сомневаться, например, в том, что Людовик XIV отменил Нантский эдикт и что Наполеон покоится под куполом Инвалидов.

По-нашему, факты, которыми мы здесь занимаемся, неопровержимы, по крайней мере в общем. Всякий свободный от предрассудков ум не может отказаться допустить их.

Главное возражение, единственное даже, которое еще может возбудить спор, — это то, что их можно приписать случайности, нечаянным совпадениям. Рассуждают так «Ну, да, это правда, такой-то видал или слыхал то или другое; затем его родственник или близкий человек умер в тот же момент — ну так что ж! Ведь это случайное совпадение».

Ограничим срок времени, в течение которого происходит совпадение 12 часами до или после явления, — вообще же они совпадают гораздо ближе. Средняя цифра ежегодной смертности равняется 22 на 1000 человек Для периода в одни сутки эта смертность в 365 раз слабее, то есть равняется 22 на 365000, или одному человеку на 16591. Итак, значит, имеется 16591 шанс против одного на то, чтобы совпадения на один и тот же день не случалось. Да и то здесь взята общая цифра. Для лиц же молодых, в цвете лет, пропорция понижается до одного на 18000, 19000, 20000.

А так как явления без совпадений не в 20000 раз и не в 10000 раз, и не в 5000 раз, и не в тысячу, и даже не в 100 и не в 10 раз более многочисленны, чем явления с совпадениями, — мало того, не равны даже последним по числу, не составляют даже половины, четвертой доли, ни даже десятой доли всех явлений, то из этого мы заключаем, что между явлениями и смертями существует такая же связь, как между причиной и следствием.

Мы и не думаем отрицать случая нечаянных совпадений. То, что называется случайностью, то есть неведомая пружина действующих сил, иной раз творит просто чудеса. Я могу привести по этому поводу несколько замечательных примеров.

В то время, когда я писал свое большое сочинение об «Атмосфере» и как раз занимался составлением главы о силе ветра, где приводил любопытные примеры, произошел следующий случай.

Мой кабинет в Париже имеет три окна: одно обращено на запад и выходит на бульвар Обсерватории, другое обращено на юго-запад к самой обсерватории, а третье смотрит прямо на юг, на улицу Кассини. Дело было летом. Первое окно, выходящее на каштановую аллею, было отворено. Вдруг небо заволакивается тучами. Поднимается вихрь, который распахивает плохо притворенное третье окно и взбудораживает все бумаги на моем столе; ветер уносит листки с только что написанным мною текстом, и они летят вихрем поверх деревьев. Минуту спустя хлынул проливной дождь. Спускаться вниз разыскивать улетевшие листки казалось мне напрасным трудом, и я поставил на них крест. Каково же было мое изумление, когда несколько дней спустя я получил из типографии Лагюра, отстоявшей от моей квартиры на добрый километр, оттиск этой самой главы, всей целиком, без малейших пропусков! Заметьте, что в ней трактовалось именно о любопытных проделках ветра. Что же такое произошло? Вещь очень простая.