Камиль Фламмарион - Неведомое Страница 30

Рассыльный из типографии, живший в квартале Обсерватории и приносивший мне корректуру, пошел домой обедать, и на обратном пути увидел на земле перепачканные, измоченные страницы моей рукописи. Он вообразил, что сам растерял их, поэтому постарался подобрать их как можно тщательнее и отнес их в типографию, конечно, не думая хвастаться своим поступком. Право, точно сам ветер позаботился принести эти листки в типографию!

А вот и другой пример. Я обещал священнику, венчавшему меня (в благодарность за большое одолжение, которое он оказал мне), взять его с собой на экскурсию на воздушном шаре. Надо вам сказать, что мы с женой решили совершить свадебное путешествие по воздуху. Дней десять после свадьбы мы пускаемся в путь с Годаром в качестве аэронавта, предварительно известив о том аббата запиской. Но аббат, по неудачному стечению обстоятельств, как раз выехал из Парижа, чтобы провести несколько дней на даче у берегов Марны, и не получил моей записки. Не видя аббата на газовом заводе в момент отправления, я надеялся, что наше путешествие пройдет незамеченным, и что я исполню свое обещание когда-нибудь в другой раз. Но мне отнюдь не хотелось огорчать аббата. Существует бесконечный выбор направлений для шара, поднимающегося из Парижа. Надо же было, чтобы наш воздушный корабль направился как раз в сторону Марны и пронесся над самой дачей священника. В это время он сидел за столом в своем садике; увидав шар, медленно плывущий над его головой, и вообразив, что я прибыл за ним, он стал звать меня изо всех сил, умоляя, чтобы я спустился. Он пришел в отчаяние, увидав, что мы продолжаем свой путь. Кажется, сам черт не мог бы сыграть с нами такой лукавой штуки. А между тем все зависело от случайного направления ветра.

Эмиль Дешан, довольно известный в свое время поэт, автор драматического либретто «Гугенотов», рассказывал мне о целой серии курьезных совпадений.

Ребенком, воспитываясь в одном пансионе в Орлеане, он однажды случайно обедал с неким г. Фонжибю, эмигрантом, недавно вернувшимся из Англии, и тот угощал его плумпуддингом, блюдом, в то время не известным во Франции.

Воспоминание об этом угощении почти изгладилось из памяти Дешана; но вот однажды, лет десять спустя, проходя мимо ресторана на бульваре Пуассоньер, он увидел в окне пуддинг очень аппетитного вида.

Он входит, спрашивает себе порцию этого кушанья, но ему отвечают, что пуддинг раньше был заказан одним посетителем.

— Г. Фонжибю! — восклицает конторщица, заметив досаду Дешана. — Не будете ли вы так добры уступить часть вашего плумпуддинга вот этому господину?

Дешан не без труда узнал г. Фонжибю в этом пожилом, почтенном господине, напудренном добела, в мундире полковника, обедавшем за соседним столиком. Полковник любезно уступил ему часть своего пирожного.

Протекло много лет, у Дешана совершенно вылетели из головы и пуддинг, и г. Фонжибю. Но однажды его пригласили обедать в один дом, где должны были подавать за столом настоящий английский плумпуддинг. Дешан принял приглашение, но, смеясь, предупредил хозяйку дома, что без г. Фонжибю дело никак не обойдется, и позабавил все общество, рассказав о своем приключении.

В назначенный день Дешан является. Десять человек гостей занимают приготовленные им места за столом и ждут появления великолепного плумпуддинга. Кто-то из гостей стал поддразнивать Дешана по поводу его рокового Фонжибю, как вдруг лакей докладывает: «Господин Фонжибю!» Появляется старик, еле передвигающий ноги, и медленно обходит вокруг стола со смущенным видом. Что это — призрак? Или чья-нибудь шутка? Время было масленичное. Сперва Дешан вообразил, что это непременно шутка. Но, когда старец подошел ближе, он вынужден был признать в нем самого г. Фонжибю. «Волосы у меня поднялись дыбом, — пишет Дешан. — Сам Дон-Жуан, наверно, не так испугался при виде Каменного гостя». Все, однако, объяснилось очень просто. Г. Фонжибю, приглашенный обедать к одному из жильцов дома, ошибся номером квартиры.

В самом деле, во всей этой истории встречается целая серия совпадений самых поразительных, и мы вполне понимаем восклицание Дешана при одном воспоминании об этом приключении: «Три раза в жизни мне случалось есть плумпуддинг, и всякий раз при этом присутствовал г. Фонжибю! Почему? Случись это в четвертый раз, я, кажется, сошел бы с ума!»

Другая игра случая: за игорным столом в Монте-Карло один и тот же номер рулетки вышел пять раз подряд [Этот выход понтированного номера дает в первый раз 35 луидоров на один, то есть 700 франков; второй выход того же номера, на котором оставлена сумма выигрыша, дает уже 24500 франков. Если оставить ставку и на третий раз, то в случае выхода того же номера она дала бы 857500 франков. Но устав банка этого не допускает и определяет максимум ставки в 9 луи; однако он допускает выигрыш до 120000].

Случалось на той же рулетке, что красная выходила двадцать один раз подряд. А между тем здесь имеется два миллиона шансов против одного на то, чтобы номер этот не выходил подряд.

Не проходит года в Париже, чтобы откуда-нибудь с пятого этажа не упал горшок с цветами и не убил наповал мирного пешехода. Нельзя, следовательно, отрицать, что бывают изумительные совпадения; что и говорить, — случай проделывает иногда необыкновенные штуки. Я первый готов с этим согласиться, но ведь все можно объяснить случайностью.

Случайность можно выразить цифрой, — это и есть, как говорится, теория вероятности. Так, если я наугад вытаскиваю карту из полной колоды, и она оказывается шестеркой червей, то я вывожу заключение, что это случай дал мне эту шестерку, — один только случай, потому что я не знал, одинаковы ли карты, хорошо ли стасована колода и почему мне попалась именно шестерка, а не какая-нибудь другая карта.

Итак, случайность дала мне шестерку червей; но эту случайность можно выразить цифрами. На получение шестерки червей из колоды в 52 карты у меня был один шанс против пятидесяти двух; на получение шестерки — один шанс против тринадцати, на получение червонки — один шанс против четырех, а на получение красной карты — один шанс против двух. Наконец, у меня был 51 шанс против 52 на то, чтобы не вытянуть какую-либо карту, заранее намеченную.

Итак, математически я могу приурочить к тому или другому событию вероятность, выражающуюся в цифрах. Но трудность состоит не в исчислении различных математических вероятностей, хотя это тоже вещь мудреная и может поставить в тупик гениальнейшего математика, главная же трудность — в применении этих математических законов к реальным событиям.

В математике доказывается, что исчисление вероятностей применимо только в том случае, если опыты повторяются бесконечно, и тогда только оно бывает верным.

Итак, передо мной колода карт; у меня всего один шанс против пятидесяти двух на то, чтобы вытащить шестерку червей, а между тем очень может быть, что я и вытащу эту карту. Этому ничто не мешает, и это столь же вероятно, как и получение всякой другой карты. Этой маленькой вероятностью нельзя пренебрегать. Поэтому с моей стороны было бы неразумно заключать что-либо из того, что я, наметив заранее шестерку червей, вытащу именно эту карту.

Если, взяв другую колоду и хорошенько стасовав ее, я опять вытащу шестерку червей, то вероятность становится очень малой: (52x52=1/2704).

Но невозможности все же нет. Это может случиться; это случалось, и комбинация шестерки червей, за которой следует другая шестерка червей, — так же точно вероятна, как всякая другая комбинация двух карт, следующих друг за другом.

Если я возьму третью колоду карт, потом четвертую, пятую — то вероятность того, что я вытаскивал бы все ту же шестерку червей, становится все слабее и слабее, потому что число различных комбинаций возрастает до фантастических размеров. Но ни в каком случае мы не дойдем до невозможности. Всегда будет возможным, чтобы случай привел определенную комбинацию, и она будет иметь столько же шансов, как и всякая другая данная комбинация.

Чтобы добиться невозможности, надо дойти до бесконечности. Другими словами, уверенность в том, что я не вытащу постоянно одной и той же шестерки червей явится лишь тогда, если я повторю эти вытаскивания до бесконечности. Никогда я не приду к уверенности математической или же я приду к ней лишь в том случае, если у меня в запасе бесконечное число опытов.

Итак, если бы для вывода заключения требовалась математическая уверенность, то нельзя было бы прийти к заключению, потому что бесконечного числа опытов все равно никогда не достигнешь.

К счастью, можно прийти к заключению, ибо уверенность математическая и уверенность нравственная имеют совершенно различные требования.

Предположим, что мне надо поставить на карту мою честь, мою жизнь, и все, что у меня есть дорогого на свете.

Конечно, у меня не будет математической уверенности в том, что на сто случаев шестерка червей не выйдет сто раз подряд. Математически и даже практически такая комбинация возможна; а между тем я охотно готов заложить честь свою, жизнь, состояние, отечество — все, что мне дорого, — против вероятности, что шестерка червей выйдет сто раз подряд.