Елена Руденко - Взгляд Сфинкса [СИ] Страница 3

Медиум опустила взор.

— На этот раз я ничего не делала! — воскликнула она. — Оно само появилось в зеркале, я не знаю, что это было…

Анабелла задрожала.

— Я до сих пор боюсь! — в ее глазах отразился истинный ужас. — Даже глядя в зеркало, я испытываю страх… В зеркале был некий… египетский кошмар!

Мне стало искренне жаль перепуганную Анабеллу.

— Вы не шарлатанка, — произнес Мишель, — вы сумели оценить опасность… Зеркала иногда служат нам вратами на тот свет, похоже, египетский предмет оказался ключом, который едва не открыл запретную дверь… Увы, нам ничего не известно о тайнах египтян…

— Мы даже путаем имена героев их мифов, — виновато произнесла я, — помню, в академии художеств появилась гранитная статуя женщины с головой львицы… По неведению я назвала ее Исидой, а потом к своему стыду узнала, что это не Исида, а Сехмет… Она же и Хатхор… Как странно, ведь Сехмет грозная воительница, несущая смерть, а Хатхор сама любовь и доброта…

— Осмелюсь заметить, что подобные качества присущи каждой женщине, — весело заметил Мишель, — в любой барышне Хатхор и Сехмет мирно соседствуют друг с другом… Такова женская душа…

Анабелла улыбнулась точному замечанию.

— Простите, мне нужно идти, я бы хотела успеть на церковную службу, — немного виновато произнесла она.

В этот же день я отправилась навестить графиню, Мишель опередил меня. Я обратила внимание на молодую особу, как я поняла, занявшую место новой компаньонки. Многие дамы не могут без сопровождающей.

— Жюли, — представила графиня девушку, — поразительно, она служила у сестры моего первого покойного мужа… Я была приятно удивлена, читая рекомендательное письмо… К сожалению, я почти не поддерживала отношения с Люси, — виновато заметила дама, — она обосновалась у родственников в Париже… Столько лет прошло, тогда мне было всего семнадцать, а в девятнадцать я осталась вдовою…

Мишель частенько шутил, что графиня уморила двух мужей и взялась за третьего.

Нашу неспешную беседу прервал неожиданный визит графа.

— Жюли, оставьте нас! — велел он.

Как потом мне заметил Мишель, компаньонка хоть и выполнила волю хозяина дома, но не скрыла недовольства, что ее отсылают. Возможно, мой демон преувеличивал, но в ее взоре была ненависть, вызванная оскорблением. Сам же хозяин относился к компаньонке супруги с высокомерным безразличием.

— Какая статная походка, — шепнул мне Мишель, кивнув в сторону удаляющейся Жюли.

— Какой вздор! — воскликнул граф, пристально глядя на Мишеля, — неужто вы явились сюда дабы разогнать вашу хваленую скуку? Вы находите смерть Нины интересной? А чего она желала, отправившись на рассвете прогуляться по городу?

— Пока я не могу дать вам ответа, граф, — произнес Мишель, — но меня всерьез беспокоит жизнь вашей супруги… Смерть Нины не может быть случайностью…

Граф с изумлением взглянул на супругу.

— Да, Лермонтов высказал мне свои опасения, — произнесла она, — полагаю, беспокойство напрасно…

— Я всегда твердил своей супруге, что надобно быть осторожнее со знакомствами, — сурово произнес граф, — графиня окружила себя толпою подозрительных мальчишек… А компаньонка? Она могла приютить первую попавшуюся воровку! Без меня графиня не догадалась бы проверить рекомендации…

— Не стоит устраивать скандал при посторонних! — возмутилась графиня.

— С этого дня ты не выходишь одна из дому, я приставлю к тебе своего лакея, и будь осторожнее с этой Жюли, она держится слишком нахально… Будто ровня нам…

Меня поразила грубость графа. Признаюсь, мне никогда раньше не доводилось вести с ним беседы, он слыл человеком нелюдимым и суровым. Его единственным другом стал священник, какой-то немецкой протестантской церкви. Граф отрыто нелестно отзывался о католиках и о русской церкви, твердя, что наши совсем не лучше развращенных папистов.

— Если хотите знать о Нине, — граф не сводил взора с Мишеля, — она была полоумной, любила бродить ночами по городу… Кстати, ее женишок оказался таким же… Откуда он только взялся? А ее бормотание… как мне надоело ее вечное бормотание…

Махнув рукой, граф спешно удалился.

— К своему сожалению, я никак не могу отыскать жениха Нины, — вздохнула графиня, — он будто бы исчез из Петербурга…

— Исчез? — изумился Мишель.

— Я направила к нему своего лакея, который узнал, что господин Дёмин съехал. Удивительно, он даже не пришел на похороны невесты…

Графиня задумалась.

— К моему стыду, меня сейчас посетила неприятная мысль… Будто Демин ухаживал за Ниной, дабы проникнуть в наш дом… будто он желает моей смерти… Простите меня за этот вздор!

Я испуганно смотрела на нее. Неужто Демин сумел столь тонко разыграть чувства. Но зачем ему смерть графини?

— В юности у меня был поклонник, поразительно похожий на Дёмина… Я отвергла его, и он внезапно исчез, возможно, он покончил жизнь самоубийством… Вдруг Дёмин его сын, который, повзрослев, решился на месть…

Из журнала Степана Гласина

Обед прошел прекрасно, я оказался в центре внимания. Сама графиня Н, одарила меня своею благосклонностью. Мне посчастливилось сидеть рядом с нею, я был очарован, она с таким интересом слушала мои слова. Хотя… на обеде оказался несносный Лермонтов, он не сводил с меня насмешливого взора весь вечер. Я чувствовал себя весьма неуютно под его взглядом. Меня не покидало волнение, что этот наглец примется насмехаться надо мною.

Когда обед подошел к концу, и гости начали расходиться, Лермонтов подошел ко мне. Этот прославленный насмешник пристально смотрел мне в глаза.

— Что вам угодно? — спросил я сурово. — Вы желаете извиниться за недавнюю наглость?

— Вы, действительно, полагаете, что я решился принести вам свои извинения? — голос Лермонтова звучал спокойно, но в глазах светилась ирония.

— Что вам угодно? — повторил я свой вопрос. — Неужто вы собрались насмехаться надо мною? Таков удел всех несчастных, у кого нет громкого имени и состояния…

Я вложил в свои слова всю свою ненависть к далёкому и неприступному высшему свету, сжигавшую меня.

— Любопытно, а что бы изменилось, будь у вас состояние? — поинтересовался он.

— Я бы давал великолепные балы, вокруг меня крутились бы прихвостни, готовые на любые унижения ради моих подачек, моего внимания искали бы самые блистательные дамы… — мечты унесли меня.

— Да, мой друг, ваше состояние растаяло бы как снег весною, — Лермонтов едва сдерживал смех.

— Что значит ваш тон? — возмущённо спросил я.

— Всего лишь то, что если человек болван, ему не поможет даже египетский артефакт…

— Вы оскорбляете меня! — я ожидал от него любой наглости.

— Можете вызвать меня на дуэль, — мой собеседник откровенно рассмеялся, — вы прекрасно понимаете, что именно я хочу вам втолковать. Египетский предмет опасен…

— Опасен? — я усмехнулся. — Благодаря этому предмету меня принимаю в тех обществах, двери в которые были для меня закрыты… Обладатели титулов и чинов беседуют со мною на равных…

— Поразительно! Вы желаете походить на тех, кого столь пылко ненавидите! — изумился Лермонтов.

Я невольно опустил взор, чувствуя, что краснею. Его слова попали прямо в цель.

— Графиня Н наградила меня своим вниманием, — произнёс я, — дама, за образом которой мог наблюдать лишь со стороны…

— Вы вправду влюблены или желаете потешить своё самолюбие, добившись благосклонности ранее недосягаемой знатной дамы? — спросил Лермонтов.

Опять он оказался прав. Я мысленно чертыхнулся. Ведь я и сам не задумывался об истинности пылкого влечения к графине. А вдруг я, вправду, влюблён?

— Вы не влюблены! — ответил Лермонтов в ответ на мои мысли.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Однажды я тоже был так "влюблён", — пояснил он печально. — Простите, но мне надоело исповедовать вас… Неужто вам не понятно, что никто не знает ни о силе египетского предмета? Меня волнует не ваша жизнь, а именно последствия…

Мне вспомнился вчерашний вечер. Тогда я, пожалуй, впервые узнал, что значит настоящий леденящий страх. Возможно, в глубине души я был благодарен Лермонтову за то, что он разбил проклятое зеркало.

— Какую чертовщину прячет эта вещь!? — воскликнул я.

— Почему вдруг сразу "чертовщину"? — задумался Лермонтов. — Увы, мы слишком мало знаем о тех древних временах. — А откуда у вас этот предмет? — вдруг спросил он, пристально глядя мне в глаза.

— Не столь важно… — пробормотал я.

— Неужто? — ирония сменилась суровостью. — Вам отдала его умирающая барышня, компаньонка графини, в которую вы столь страстно влюблены.

— Откуда вам известно? — я не стал оправдываться. — Кто вам сказал?