Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 30

У подъезда, среди приветствующих выход новобрачных гудками разномастных автомобилей в лентах и куклах, скромно стоял новенький «Москвч» цвета «Белая ночь».

— Это от нашей семьи, — сказал Алан, протягивая Алексею дарственную на автомобиль. Отцу вне очереди выделили. Он даже обиделся — говорит: меня хотят от лошадей отвадить, на пенсию выпроводить. А потом обрадовался «Вези Алексею. Пусть с молодой женой пофорсит. Будет на чем цирк догонять». И еще подарил Алан Евгении белый платок и пояс — старинный с чеканными кубачинскими бляхами.

— Такой кушак у нас только замужняя женщина имеет право носить — знак достоинства и отличия. А белый платок — символ мира. Какой бы враждой не горели мужчины — выходит пава, платком между воинов махнет — и спрячут они кинжалы в ножны, уберут злость и ненависть, обнимутся как братья.

Евгения не помнила толком что ответила, что сделала, как вообще не могла восстановить потом события этого сумбурного, сумасшедшего дня. Ей бы не замечать все вокруг, уйти с Алексеем в свое особое, торжественное уединение, как Золушке с Принцем в старом фильме посреди шумного бала и собрать до капельки все минуточки только им причитающейся радости. Да уж куда там! Суета, галдеж, поздравления, букеты, гудки машин, охи, ахи и среди этого — растерянное чуждое лицо Алексея с армейским полубоксом и подсохшими, пудрой присыпанными порезами. Растянуть бы все эти события на месяц, смаковать по чуть-чуть, по маленькому глоточку, тогда бы все запомнилось, врезалось в память на века — и как распахнулись под фортепьянные аккорды концерта Чайковского высокие белые двери Дворца бракосочетаний и морозным холодком дунула в затылок торжественность, как надевал ей Алексей на палец обручальное кольцо, и поцелуй официальный, который надо бы запечатлеть в душе стоп-кадром, а не на фото. «Вот сейчас я целую своего мужа!» — подумала Евгения, но ничего не почувствовала кроме оторопи от дурацкой вспышки блица…

А потом — торжественный проход от машины к обелиску на пригорке Крюковскому памятнику героям войны. Медленное шествие под руку в пронизывающем ветре, лепящем комья рыхлого снега на непокрытые головы молодых, на финский костюм Алексея (выскочил без пальто, не хотел праздничный антураж обносками портить), на еще живые розы, оставленные у холодного камня… Каждый раз после, проезжая мимо этого места, Женя сильно волновалась, переживая чувства, которые были должны прийти бы тогда, в свадебный день, но запоздали, затерялись среди других, а теперь ломились в душу с утроенной силой. И казалось ей странным, что песня «У деревни Крюково погибает взвод» появилась позже, а не в тот январский день. «Их в живых осталось только семеро, молодых солдат…» — Женя и Алексей постояли минуту, опустив головы, а когда повернули обратно и метель завертела вокруг Женькиных ног поникший шифоновый подол, Леша, подхватив ее на руки, быстро спрятал в теплое мягкое нутро «Чайки». Машина резко стартанула и таким неожиданным показалось Жене тепло его губ, прикоснувшихся воровской украдкой к мочке уха — интимно и заговорщически. И это бы запомнить…

На банкете все поначалу крутилось вокруг молоды — ритуальный зачин тостов, шуток, поздравлений, а потом пошло своим, независимым от виновников торжества, ходом. Евгения старалась прихватить кой-какие впечатления впрок, про запас, чтобы на досуге уже повнимательней перебрать и разглядеть — Ланкиного ухажера, смуглой национальности, тост-притчу Алана, материнскую гордую красоту и неожиданно дрогнувший голос отца, незатейливо пожелавшего своим детям, теперь уже двоим, долгого счастья.

А главное — первый вальс молодых супругов, открывавший по традиции праздник. Музыка закружила, гости расступились, освободив площадку Евгения на мгновение оробела: разойдутся пары, а она останется, никем не замеченная. Когда Алексей, отделившись от группы гостей, направился через пустое пространство к ней, Женя даже протянула навстречу руки. А вдруг промахнется, пройдет мимо этот высокий, черноглазый красавец, с крутым завитком, упавши на лоб, и гордой статью принца. Он остановился прямо напротив нее и с коротким кивком, предложил руку. Алексей вывел Женю в центр круга и так ловко, уверенно подхватил, что пружина волнения отпустила и она поняла, что летит-несется сияющей кометой в неизбежное, огромное, напророченное всеми счастье.

Не танцевали они толком до того дня и не знала Женя, что имеет дело с профессионалом. Все списала на любовь, на хмельное головокружение, невесомую прелесть розовой дымки и надземную свою летучесть в сладком захлебе колдовского штраусовского вальса.

8

Михаил Александрович достал молодоженам путевки в Загорское охотхозяйство, где в отдельно двухместном номере они должны были провести целую неделю — вроде как бы — свадебное путешествие.

Макарыч — отцовский шофер на ГАЗике прибыл чуть свет, едва гости отгулять успели, а молодые собраться. Отбыли — с чемоданом вещей, ящиком провизии и лукошком яиц, которое приходилось все время держать на коленях, потому что с ночи прихватил страшный гололед и на проселочных дорогах ГАЗик несло юзом. Молодоженов, сидящих сзади на жестком высоком сидении в обнимку кидало друг на друга, хор по радио ухал «Бухенвальдский набат», а чертово лукошко так и норовило устроить могучую, весьма неуместную яичницу.

Долго ехали по совершенно пустой дороге, с вензелями и закрутами, которые, наверняка, специально для пассажиров, устраивал Макарыч. Лес у охотохозяйства оказался дивным — белоснежную гладь огромного озера с чернеющими редкими холмиками энтузиастов подледного лова, обступали огромные укутанные снежными пуховиками елки. Было морозно, безветренно и тихо, так что слышался треск дальнего сучка, потревоженного белкой и висела в воздухе мельчайшая алмазная пыльца — с крыльев небесных хрустальных бабочек.

Номер оказался довольно большим, с двумя полированными кроватями по сторонам окна, зеркальным шифоньером, столом и даже одиноким креслом.

— А здесь — душ! — дежурная гордо распахнула дверь в углу. Правда, горячей воды пока нет. Туалет в конце коридора.

Когда женщина удалилась оформлять путевки, Женя и Алексей переглянулись и без слов поняли — обоим хотелось бежать. За стеной громко бубнило радио и дети с визгом гоняли коридору хоккейную шайбу. У Евгении об обиды задрожали губы — не так представляла она себе лесное уединение.

— Ничего себе — «Охотхозяйство!» — пионерлагерь какой-то!

— Ну-ка посиди здесь, шубу не снимай, чемодан я пока снесу вниз. Мы переезжаем! — Алексей исчез и через пять минут они уже шли за помрачневшей дежурной по аллейке вглубь леса. Женщина одела поверх белого халата стеганный ватник, натянула валенки и решительно, свернув с утоптанного снега в сторону, не оборачиваясь, предупредила:

— Здесь три дня не чищено. И дом уже