Поцелуй небес - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 35

11

Если бы Светлане Кончухиной, известной в городе как Чеканухина Ланка, кто-нибудь сказал, что в комфортабельном альпийском доме, неподалеку от французской Ривьеры проживает некая Ванда Леденц-Динстлер, похожая на ее как две капли воды, она, даже не посмеялась бы — не поняла бы шутку. А если бы когда-нибудь шутливы случай столкнул этих женщин, допустим, перед туалетным зеркалом некоего международного аэропорта, они скорей всего, разошлись бы, разлетелись в разные стороны, так и не заметив, что имеют одно лицо, фигуру, волосы. Замечено, что физическое сходство, как правило предопределяет совпадения более глубинные. Светлана и Ванда имели не только схожую жестикуляцию, мимику, манеру смеяться и хлопать ресницами, но и во многом совпадающую систему жизненных ценностей.

Они никогда не узнают о существовании друг друга, отмечая в один день свое рождение, накручивая на бигуди жидкие светлые пряди в определенном, однажды выбранном для себя порядке и присматривая в магазинах похожие по цвету и типу вещи. Если, конечно, можно найти что-то общее в Промтоварах Солнечногорска и бутиках европейских столиц.

Загадочные случайности, а речь идет именно о них, являются, по мнению представителей точных наук, проявлением неизвестных принципов мироздания, а по предположению гуманитариев — не более, чем насмешливой игрой судьбы. Так или иначе, но история зафиксировала немало случаев странных совпадений, словно подстроенных неким зловещим шутником.

Например, в книге Эдгара По «Рассказы Артура Гордона Пима», три мореплавателя в муках голода съедают юнгу — Ричарда Паркера, а несколько позже трое реальных членов экипажа яхты «Кружево» при аналогичных обстоятельствах поступают точно так же со своим юнгой, по имени Ричард Паркер. Трудно предположить, что именно знакомство с произведением Эдгара По и звучание самого имени несчастного юнги, возбудит аппетит обреченных матросов. Скорее — кто-то просто пошутил — судьба, или природа, а возможно, сбились программы какого-то глобального вселенского компьютера, продублировав заложенную в его память информацию. Произошла обычная ошибка, знакомая каждой канцелярии, имеющей дело с дубликатами.

Вот еще одна, довольно известная история, не оставляющая нам, если ей верить, ничего более, как просто развести руками.

28 июня 1900 года, проезжая городок Монза, итальянский король узнает в хозяине местного ресторанчика самого себя. Внешнее сходство поразительно — двойники изумленно приглядываются, обнаруживая мельчайшие совпадения, а потом тычут друг в друга пальцами, хохоча все больше и больше. Подзывают дворню, встав рядышком и выпучив глаза. Увидав, как люди испуганно крестятся, окаменев от ужаса, начинают буквально кататься от смеха, держась за животы и смахивая слезы… Садятся по такому случаю за стол, откупорив старое доброе вино и постепенно выясняют, что родились оба в Турине практически одновременно и были наречены Умберто. Обвенчались в один и тот же день с женщинами по имени Маргарита, а в тот момент, когда Умберто V короновался на престол, Умберто второй вступил во владение своего ресторана. Двойники засиживаются допоздна, не гнушаясь лишним бокалом и кое-что в пылу узнавания, возможно, присочиняя. Прощаясь, король обещает заехать поутру в ресторанчик, дабы, прихватив двойника, явиться с ним на спортивный праздник, где будет представлен весь бомонд. Он намеревается произвести фурор и заранее предвкушает реакцию своих близких и подданных.

Прибыв к знакомому ресторану, король застает необычное оживление и слышит надсадный женский вой — Маргарита оплакивает мужа, избитого до смерти на рассвете неизвестным грабителем. Король обескуражен, сбит с толку. Размышляя о превратностях судьбы, он едет на праздничную площадь, где через два часа умирает от пули анархиста, стрелявшего из толпы.

Ну и что? К чему сочинили этот сложный сюжет капризные соавторы судьба и случай? Что хотели доказать, чему научить? Может просто напомнить участникам всемирной актерской труппы, слишком увлекшейся вольной импровизацией, что в Театре под название Жизнь существует Верховный Режиссер, не желающий срывать маску, а лишь шутя, мимоходом, отсылающий нас к извечной присказке Гамлета: — «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам».

Австрийской Ванде и россиянке Лане было бы о чем порассказать друг другу, посидев вечерок в уютном ресторанчике, как некогда испанским двойникам. Но при всем редчайшем взаимопонимании, они вряд ли смогли бы обойтись без переводчика.

Светлана Кончухина, дочка выпивохи-дворничихи из «красного дома» (местное название ведомственных кирпичных пятиэтажек), занятиями в школе пренебрегала, а уж по-немецки знала лишь «хенде хох!», «гутен морген», «шпацирен дойчен официрен» — и то — не из учебников. А еще слово «хер», (herr), которое произносила с улыбочкой и без должного придыхания.

Так же как и Ванду, теснили российскую пионерку, а затем комсомолку стены отчего дома (т. е. полуподвальной комнатки с окнами на помойку) и мечталось ей воспарить над гаденьким дарованным ей прижимистой судьбой бытом в заоблачные выси чужой благодати. Запечатлелась недосягаемая благодать в образах сочинской гостиницы «Лотос», изображенной на цветной открытке «Привет из Сочи» и высмотренных на киноэкране интерьерах гостиных и будуаров в трофейных фильмах с участием Марины Рок и Дины Дурбин.

С самого детства знала Светлана о жизни очень многое и не питала иллюзий как по поводу светлого коммунистического будущего, так и в отношении романтической любви и прочных семейных уз. Отца она никогда не видела, но помнила, как приносила мать, возвращаясь домой рано поутру, коробочку «Зефира в шоколаде» или одеколон «Кармэн», застенчиво сообщая дочери: «Отец прислал». Но уже лет с семи Лана начала догадываться, что никакого отца нет, а есть «Райкины кобели-алкаши», как орали соседки на материных гостей, встревоженные ночными попойками в полуподвале. Бойкая пионерка стала потихоньку, пока дом еще спал, мыть подъезды за мать, когда было ясно, что не продрать той глаза до следующего вечера.

«Чеканухой», то есть, чокнутой, придурковатой, Раису называли, конечно, зря. Косила она от рождения, образованием не блистала, подписывалась с излишним напрягом и, вот уж действительно беда, — была чрезмерно доверчивой. До идиотизма. Каждому новому мужику верила, в дом брала, обстирывала, кормила-поила и оставалась с подбитым глазом, горой пустых бутылок, а также новым пятном на без того уже подмоченной репутации. Обидно было Ланке за мать, противно и жалко. Не раз ворчала в сердцах, обмывая ее — пьяную, облеванную, вымачивая в «Персоли» вонючие подштанники и чулки: — «сдохла бы хоть, отмучилась и мне бы руки развязала». Казалось тогда Светлане — умчится она отсюда, выпорхнет канарейкой прямо к синему Черному морю.

А приходила мать в себя — измученная, глупая, виноватая и сидели они вдвоем, обнявшись на узкой кровати с провисшей