Танцующие цыплята - Эдвард Брайант

Эдвард Брайант

Об авторе

Эдвард Брайант, уроженец Вайоминга, живет в настоящее время в двухэтажном кирпичном викторианском здании 1906 года, расположенном в очень старом районе на севере Денвера. Он рассказывал мне, что главным декоративным элементом в этом доме служат книги. Являясь выдающимся писателем-новеллистом, Брайант кроме того пишет рецензии и обозрения, специализируясь в области литературы ужасов; а по слухам, он еще и прекрасный преподаватель писательского мастерства.

Его последний сборник, состоящий из семи рассказов и 30 тысяч слов, называется «Ночные видения-4»; он вышел в серии «Хардшелл» (издательство «Беркли»). Сейчас Брайант работает над сборниками «Вечерние империи» и «Америка Эда Глейна», а также над коротким романом «Фетиш».

«Танцующие цыплята», наряду с еще одним рассказом в сборнике, перешли в него из знаменитой неопубликованной антологии начала 1980–х годов «Новые измерения-13» (редактором ее была Марта Рэндолл). Эта книга должна была завершить достославную серию антологий, выходившую первоначально под редакцией Роберта Силверберга, и уже находилась на стадии корректуры, когда издатель отменил ее выпуск. «Танцующие цыплята» не были опубликованы в научно-фантастических журналах, так как считались слишком сексуально ориентированными, слишком «отталкивающими».

«Танцующие цыплята» были в конце концов напечатаны в антологии Майкла Бишопа «Световые годы и тьма». Брайант начинал как научный фантаст, но начиная с этого рассказа стал отклоняться от НФ в сторону ужасов. «Танцующие цыплята» подходят под оба жанра.

Танцующие цыплята

Чего могут хотеть инопланетяне?

Их черные полированные корабли, жужжа зловещей энергией сжатого кулака, призраками проносятся над нашими городами. Вначале мы задирали головы к небесам, стоило наверху пройти любой движущейся тени. Теперь мы, похоже, чувствуем лишь безразличие, порожденное привычкой. Облегчения, однако, это не принесло. Всеобщие опасения сохранились, хотя и уменьшились. Многие из нас, как я полагаю, чувствуют себя словно ожидая сверла дантиста.

Хотят ли инопланетяне вообще чего-нибудь? Если это известно хоть одному человеку, то он молчит. Наши вожди уклоняются от ответов, средства массовой информации строят предположения, но факты и справедливые догадки равно тонут в бессмысленных комментариях. Если на внеземные тайны и есть ответы, то они проявляют хороший вкус, оставаясь невысказанными и загадочными. Большинство из нас читали о переданных правительствами обращениях, сплошь оставшихся как бы незамеченными.

Какая разница людям?

Я уже не совсем уверен, что знаю ответ. Корабли появились много месяцев тому назад — год, а то и больше. Люди всем пресыщаются, даже мыслью об этих загадочных судах и их невидимых пилотах. Когда ожидание стало невыносимым, большинство людей, казалось, просто перенастроились и вновь стали думать о других вещах: закладных, лезущей вверх инфляции, ближневосточной неразберихе и необходимости откладывать деньги. Но глубоко внутри напряжение осталось.

Некоторые из нас, гражданских лиц, еще сохранили любопытство. Вот хотя бы и в нашем районе, Дэвид рассказывал соседям, как он поутру сидел и отстукивал морзянкой сообщения силуэтам кораблей, выплывавшим из тьмы над горами и скрывающимся в восточной дымке. Если были какие-то ответы, Дэвид не смог их истолковать. «Могли бы, небось, хоть вылезти пропустить стаканчик», — заметил Дэвид.

Райли пробовал посылать сигналы зеркальцем из своей пудреницы, словно гелиографом. В страшном возбуждении он утверждал, будто получил ответ, своего рода сообщение. Мы предположили, что если он вообще что-нибудь видел, то это были отражения его зайчиков от нижней стороны темного корпуса. Это ничуть не уменьшило его экстаза. Он верил в то, что видел. Я ему вполне сочувствовал. Ястреб — лоточник не очень-то вылезал с разными предположениями.

— В свое время, — говорил он, — они нам расскажут, чего хотят; расскажут, а потом купят это или возьмут и используют по назначению. Они нам дадут о себе знать.

Ястреб выудил меня, беглого и отчаявшегося юношу, в буквальном смысле из сточной канавы на Бульваре. Он заботился обо мне еще когда кораблей не было и в помине. Он отвел меня домой, почистил, накормил и согрел. Он пользовался мной, и иногда по-доброму. Иногда просто пользовался. Любит ли меня Ястреб, остается спорным вопросом. Созерцание кораблей не помогло мне получить ответ.

Я каждый день пытался наладить с ними общение. Это немного напоминало рассказ моего сотрудника социальной службы о том, как поступали дантисты с неправильным прикусом до того, как изобрели скобки. Когда мой сотрудник был мальчишкой с торчащими вперед зубами, врач ему велел острожно нажимать на эти зубы каждый раз, как он вспомнит про свой рот и достающиеся ему из-за рта дразнилки. Несколько лет осторожных, настойчивых прикосновений делали то же самое, что теперь делают скобки.

«Корабль, приди ко мне…» Я хотел, чтобы он меня унес, избавил меня от ответственности за мою жизнь и поступки. Я знал, как это глупо, но не мог побороть искушения. Один, всего лишь один-единственный раз мне показалось, будто я получил ответ, легчайшее покалывание на самой границе сознания. В то время это не было ни приятным, ни неприятным; скорее, просто структурным элементом: скользкие поверхности, холодные, влажные; одна полностью окружает другую. (Словно заполненная кулаком перчатка. Одна рука, влажная, теплая; изгибающееся запястье).

Я пытался описать это ощущение некоторым из соседей по улице. Не уверен, что многие мне поверили. Но знаю, что Ястреб поверил. Он пристально посмотрел на меня темными глазами хищника и коснулся моей руки. Я боязливо отдернулся.

— Ты подходишь, Рикки, — сказал он. — Ты в самом деле подходишь.

— Не для этого, — возразил я. Этот разговор повторялся уже много раз, со многими вариациями, во многих спальнях или на улицах, и повторяется до сих пор. — Хватит. Никогда больше.

Ястреб кивнул, как мне показалось, почти грустно.

— Все-таки собираешься уйти?

— Я снова начну танцевать, — сказал я. — Я молодой.

Из всего, что советовали врачи, только танцы мне и нравились.

— Это точно, — согласился он. — Но ты не в форме. — Голос его снова стал грустным. — По крайней мере для танцев.

— Я наверстаю, — беспомощно сказал я, разводя руками. — Быстро. — Я пытался позабыть о том, что как я ни молод, а лучшие годы успел уже проворонить.

— Хотел бы я, чтоб ты смог, — проговорил Ястреб самым мягким тоном, на какой он вообще способен. — Это трущобы, детка, — пояснил он. — Ты же беглец, отверженный, выброшенный на улицу. В трущобы.

Я не люблю, когда мне об этом напоминают. Он вынуждает меня вспомнить каждый дом, каждую пару несостоявшихся приемных родителей, которые снова швыряли меня обратно в грязь. Ястреб кивает в сторону лестницы.

— Поднимайся.

Я смотрю на темноту, собирающуюся за