Пол Филиппо - Верите ли вы в чудо?

Пол Ди Филиппо

Верите ли вы в чудо?

Это, вероятно, худший день моей жизни, дружище!

Семь часов утра, и я крепко и мирно сплю, проведя большую часть ночи за написанием рецензии для престижного журнала «Мэгнетик Моумент» на какую-то сверх-мультимедийную дрянь, присланную Поп-Маркетплейс, — сейчас не помню, на какую именно: вся эта новая музыка звучит одинаково. Ложась спать, я не собирался вставать до полудня. Но мои блаженные грезы о днях иных разбиты вдребезги скрежетом, вслед за которым что-то брякнулось на пол.

Итак, едва мне удается высвободиться из объятий покрывал «Уют» — я, как всегда, метался во сне, — я с трудом осознаю, что сегодня тот день, когда мне приносят продукты из бакалейной лавки. Мальчишка из магазина только что втолкнул ящик через специальную дверцу, которая тяжело хлопнула: пневматический замок сломан.

Разбуженный всем этим, я не могу вновь уснуть и решаю встать. Внезапно меня начинает интересовать, что прислали из магазина — следовало бы разобрать ящик.

Встаю со своего старого, испятнанного временем матраса, лежащего на полу. Надеваю чистые джинсы и свитер, которые, выстирав вчера, повесил сушитъ на веревку на всю ночь. Они еще сырые и липкие и облепляют меня, как водоросли. Это только начало. Я выглядываю в Иллюминатор, чтобы определить погоду, хотя, как и обычно, не собираюсь выходить. (Все окна комнаты закрашены черным. Иллюминатор — та область в верхней части одного из них, откуда краска осыпалась.) Панорама, открывшаяся таким образом — клочок неба и несколько квадратных футов стены. На улице пасмурно, местами кирпично — почти как всегда.

Я плетусь босиком к ящику с провизией. Ух ты, тяжелый, зараза! Понятия не имею, где они раздобыли все эти консервы для меня. В последнее время они особо не баловали меня ассортиментом. (Не переношу на дух эти новые пластиковые банки. Либо алюминий и жесть, — либо я отказываюсь принимать пищу!) Подумай только — пластиковые банки! Конец света… К сожалению, местные продукты больше не запечатывают в жесть. Поэтому я вынужден питаться импортными, ввозимыми из стран, где традиции более сильны (можно, конечно, считать их отсталыми), а именно: португальскими и норвежскими сардинами, уэльскими пирогами с мясом, испанским осьминогом, итальянским скунгилли, северокорейской шар-рыбой, частями тела нигерийской гиены, лапками бирманских ящериц, побегами китайского бамбука — меня уже тошнит от этой экзотики. Мне не терпится поскорее узнать, что принесли в этот раз. В полумраке я подхожу с коробкой к старому деревянному столу и тяжело опускаю ее.

Слышится душераздирающий ХРУСТ! Слишком поздно. Я понимаю, что наделал. Быстро хватаю ящик со стола и ставлю его на стул. Тихий стон срывается с моих губ:

— О-ох!

Я дергаю за цепочку и включаю голую лампочку над столом, надеясь, что ничего страшного не произошло, в виниловые осколки сейчас превратилась всего лишь какая-то чепуха, вроде пятьдесят пятого альбома Лайонела Ричи.[1]

Не тут-то было! Со мной вечно так.

Это настоящий шедевр, выпущенный 30 лет назад, уникальное издание, самый первый альбом из купленных мною, краеугольный камень безвозвратно ушедшего десятилетия, отправная точка моей жизни… И все это теперь безвозвратно разбито на осколки, что полоснули меня по самому сердцу: пластинка группы «Lovin' Spoonful» «Верите ли вы в чудо».[2]

Я слушал этот альбом прошлой ночью, чтобы вознаградить себя за мучения и очистить слух от той дребедени, на которую мне пришлось писать рецензии. Я снял ее с проигрывателя и, ощутив специфический позыв, забыл положить обратно в конверт. Облегчившись, я упал в постель. Беззащитная пластинка пролежала всю ночь ничком на столе, обреченно ожидая своей участи…

Обрушиваюсь на стул. Просто невозможно поверить. Тридцать лет она существовала и приносила счастье, хранилась как зеница ока, — и надо же было ее упаковкой скунгилли! В этот момент вся еда мне ненавистна. Впору переключиться на пластиковые банки…

Я в оцепенении гляжу на бессмысленные останки. Даже бумажная этикетка изуродована. На ней желтый фон, крас-ные лучи, зеленое индийское божество с тремя лицами и четырьмя руками — эмблема фирмы грамзаписи «Кама Сутра», диски которой распространяются «Эм Джи Эм». Представить себе: ни единой царапины, ни единого отпечатка пальцев на всей пластинке. Было так приятно держать ее в руках, такую плотную и тяжелую, в отличие от сегодняшних жалких пластиночек… Она могла просуществовать еще сто лет!

Я смотрю в другой конец комнаты, где лежат ничем не украшенный бумажный (а не пластиковый) внутренний конверт и картонная обложка диска. Из-под названия пластинки, написанного старомодным шрифтом, выглядывают и дразнят меня ухмыляющиеся лица Джона, Зэла, Джо и Стива. (Забавно, когда-то именно этот стиль назвали «модерн». Но так уж повелось: сегодняшний модерн завтра превращается в ретро…). Особенно едок взгляд Джона, держащегося двумя пальцами за проволочную дужку своих очков… Внезапно со мной происходит что-то вроде припадка, даже вздохнуть не могу. Встав, я плетусь к фарфоровой раковине в ржавых пятнах, сую голову под кран и включаю холодную воду. Это немножко помогает. Проклятие! ЭТОТ АЛЬБОМ БЫЛ СРЕДОТОЧИЕМ МОЕЙ ЖИЗНИ! МНЕ БЫЛО ШЕСТНАДЦАТЬ, КОГДА Я КУПИЛ ЕГО! ТА МУЗЫКА БЫЛА ПРЕКРАСНА! БЕЗ НЕЕ МНЕ НЕ ЖИТЬ!

Тут я осознаю, что реву в голос. К счастью, мои соседи — кем бы они ни были — привыкли к исходящему из моей квартиры шуму. Во всяком случае, похоже на то. Никто уже тысячу лет не жаловался. Несомненно, что если кто и слышал, как я тут беснуюсь, то, скорее всего, принял это за очередную запись. Внезапно на меня снисходит озарение: пора действовать! Я должен покинуть свое жилище, и обрести еще один экземпляр этой пластинки, воспроизведение оригинала. Я действительно не могу жить без нее. Вся жизнь моя — случайное собрание осязательных примет и звуковых символов. Изъять один из них — значит исказить всю музыкальную мозаику.

Картина Мироздания должна быть воссоздана!

Я уже полон энергии и отправляюсь во Вселенский По-иск!

Вытаскиваю кеды из-под груды одежды, надеваю их на босу ногу и завязываю шнурки. Теперь погода за иллюминатором обретает более существенное значение. Я снова выглядываю. М-да… Лучше надеть куртку. Выудив несколько банкнот из жестянки, где у меня хранятся деньги и необналиченные чеки, засовываю их в карман куртки. Направляюсь к двери и останавливаюсь. Уже двадцать лет я не выходил за порог своей квартиры. Наверное, в последний раз это случилось где-то в 1972 году. Но увидев, что дела пошли в худшую сторону, я забился в нору. Половину этого срока у меня не было посетителей. Я связан с миром почтой, телефонными линиями и коаксиальными кабелями. Даже не уверен, существует ли этот мир вообще в каком-либо ином воплощении, чем те записи, которые я получаю для рецензирования.