Александр Громовский - Феникс Страница 11

- Ну, Карелин... - говорит она дрогнувшим голосом. - Вам это имя пока ни о чем не говорит...

И вдруг идет в атаку, как танк. Она устремляет, наконец, на меня свой взгляд сразу сделавшийся тяжелым, упрямым. Я затронул ее интимное, личное. А за свое личное, интимное, она любому порвет пасть. Полные ее руки плотно лежат на сукне стола, под дрябловатой кожей перекатываются крепкие еще мышцы.

- О'кей! - говорю я и выдаю любимый афоризм моего отца: "Урезать так урезать, как сказал один японский адмирал, делая себе харакири".

Чтобы смягчить мою боль от урезания, госпожа Президентша приглашает меня на ланч в ресторан "Нева", который располагался на нижнем этаже здания.

- В отделе культуры выбила талоны на питание в нашем зале. Могу дать на целую неделю, - сообщает она интимно.

Я принимаю приглашение на ланч, но от талонов отказываюсь. Пока у меня есть деньги.

13-30. Прибыл в Центральный выставочный зал и работал там как проклятый до 22-х часов. Чтобы размяться, половину обратного пути к дому преодолел пешедралом. Сплошная облачность накрыла город, как одеялом, и потому раньше обычного, в половине одиннадцатого, стал сгущаться мрак, только на западе, как надежда на завтрашнюю хорошую погоду, светилась ярко-желтая полоска чистого неба.

Домой пришел около одиннадцати, когда стало совсем темно, уличное освещение опять не работало. Чтобы не разбудить тетку, тихо раздеваюсь, иду на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. По радио передают какой-то зажигательный фокстрот. Как там у Юлиана Семенова?

"Он (Штирлиц) включил радио. Передавали легкую музыку. Во время налетов обычно передавали веселые песенки. Это вошло в обычай: когда здорово били на фронте или сильно долбили с воздуха, радио передавало веселые, смешные программы".

У нас, слава Богу, война еще не разразилась... Но на дамбе стоят танки.

В автобусе я сидел с левого борта, и мне ни черта не было видно, что происходит с противоположной стороны. На асфальте у меня под окном просматривались сухие комья грязи и след от гусеничных траков. Прошел солдат, озабоченный чем-то, по-моему, дал какие-то указания нашему водителю. Потом мы поехали. Медленно. Пассажиры, те, которые стояли и не могли разгадывать кроссворды, вертели головами, всматривались в сумерки за окнами, где двигались какие-то механизмы и рычали моторы. Кто-то сказал: "Танки". Я тоже вертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из происходящего на встречной полосе дороги, но тщетно. Кроме света фар, ничего не разобрал.

Высокий молодой человек, вопросительным знаком торчавший посреди салона, сжимая под мышкой коробки с видеокассетами, сказал своей подруге, такой же тоненькой и гибкой, что-то о президенте Голощекове в том смысле, что бравый генерал-майор, наш Адамчик, так же быстро разберется с зелеными человечками, как он разобрался с литавцами. Парочка рассмеялась, как обычно смеется беззаботная молодежь. И тут до меня дошло, что все ожидают нового налета НЛО, маскирующихся под самолеты. А может, это самолеты маскируются под НЛО? Я подумал с горькой усмешкой, что вся наша теперешняя жизнь отдает каким-то фарсом с клиповой насыщенностью: с неба давит очередная волна НЛО, с запада угрожают литавцы, а внутри - ультраправый генерал с амбициями фюрера пытается "эллинизировать" кусок территории, который ему достался во время дележа имущества сильных мира сего... Сериал какой-то унылый, мать его..."

"Кажись, начинается..." - сказал мужик, сидящий напротив меня с книгой Адама Голощекова "Пора".

"Ничего не начинается, - возразила толстая баба, закрывая книгу того же Голощекова, "Послание к литавцам", и запихивая ее в сумку, подстать своей комплекции, - хватит панику-то пороть!"

Они сцепились, как кошка с собакой. Остальные пассажиры увлеченно разгадывали кроссворды. Не перестаю удивляться: как все-таки быстро наше некогда самое читающее в мире общество трансформировалось в общество, разгадывающее кроссворды.

И только парочка китайцев на задних местах сидела тихо-тихо. Они не вмешивались в распри европейцев. На их плоских лицах играла загадочная полуулыбка, будто они знали такое, о чем мы, европейцы, не догадываемся, а когда поймем, то станет слишком поздно и ничего изменить уже будет нельзя.

Когда наш автобус подъезжал к Бульвару им. Голощекова, я их увидел. По краю дамбы стояли танки. Или похожие на них бронированные чудовища на гусеничном ходу. Штук пять, наверное. Видимость из-за тусклых фонарей была отвратной. Они стояли компактной группой. Один из них двигался, пятясь задом, уплотнял группу.

"А танки-то зенитные", - подумал я. Из башни последней машины торчали два тонких ствола, задранные кверху. Мужик перестал лаяться с женщиной, посмотрел в окно и сказал уверенным голосом ветерана войны и знатока боевой техники: "Самоходные зенитные установки "Шилка" и ракетная - "Ястреб-2". Эти как шмальнут - мало не покажется..."

Мне подумалось, что бронетехника занимает позицию для отражения воздушного налета. Это место, на мой взгляд, было весьма удобным. Справа машины были прикрыты склоном дамбы, слева - шла высокая стена деревьев. И между тем - прекрасный обзор. Очень удобная позиция для противовоздушного комплекса.

На бульваре стоял военный регулировщик, движение машин было скованным. Какое-то время параллельным курсом с нами катил по рельсам новенький "гладиолус", весь разрисованный рекламой на мотоциклетную тему. На задней площадке моновагонна, хорошо видимая в ярком аквариумном свете, стояла девушка или молодая женщина, очень красивая. Паниковский был бы в экстазе. Положив руки на горизонтальную оконную штангу, она смотрела на мир грустными глазами.

Я загадал, если она взглянет на меня, хотя бы мельком, то мои картины на выставке ожидает успех. Однако чУдная фемина смотрела на "мерседес", который вклинился между моим автобусом и ее трамваем. "Ну взгляни же, взгляни на меня!" - умолял я "чудное виденье", "гения чистой красоты". Я взывал к ней мысленно, телепатировал, надрывая мозг, едва сдерживаясь, чтобы не ударить кулаком по глуховатому стеклу. Но все мои усилия были тщетны. И лишь когда мы разъезжались - она направо, я прямо, - и проклятый "мерс" газанул вперед, женщина подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились лишь на мгновенье и тут же разошлись навеки. И уже (но все же ликуя!) я видел удаляющуюся, аэродинамически зализанную корму "гладиолуса".

На кухне я обнаруживаю свой ужин, как всегда стоящим верхом на чайнике, чтобы долго не остывал. Тарелка, прикрытая другой. Теткиными заботами он стоит таким вот образом уже четыре часа. Так что и чайник остыл и тарелка едва теплится. Подогреваю чайник, а ужин ем холодным. После трапезы принимаюсь читать Достоевского, тут же прямо на кухне. Не ляжешь ведь с полным желудком, а хорошая литература способствует нормальному пищеварению.