Яна Дубинянская - Финал новогодней пьесы (фрагменты) Страница 11

... Обернулся через плечо и с невыразимым презрением в голосе хрипло выкрикнул: - А проваливал бы ты подальше, Франсис! Кажется, он добавил еще что-то нецензурное, чего Франсис предпочел не слышать, поспешно оттащив Лару за руку подальше от места инцидента. Нет, просто мистика какая-то. С чего бы вдруг этот хмырь так реагировал на его, лейтенанта, имя? Откуда ему вообще знать его? И странное, неправильное чувство, словно что-то подобное уже было, точно так же необъяснимо, нелепо и некстати. Дежа вю, не иначе... - Вы знали раньше этого моряка? - безмятежно осведомилась Лара. Черт возьми, как специально, чтобы все ему испортить. Когда в присутствии женщины тебя посылают в таких выражениях... Попробуй потом выглядеть героем или просто настоящим мужчиной в ее глазах. И ведь неудобно дать по морде пеньку вдвое старше тебя, и единственно возможный ответ не для дамских ушей, так что приходится отступать, очень некрасиво поджимая хвост... Под ее изумленным и насмешливо-снисходительным взглядом. В прошлый раз, по крайней мере, она уже успела проститься и уйти. Точно! Прошлый раз был позавчера, когда его имя орала неизвестно откуда возникшая безумная и бесцветная девица. Они как сговорились все, на этой проклятой набережной! - Так вы его знаете? - Нет, конечно, - кажется, его ответ прозвучал торопливо и напряженно. - У старика не все дома, вот и перепутал меня с кем-то. - Ну, не такой уж он и старый, - голос Лары журчал праздно и равнодушно, но заминать тему она не собиралась. - Мне он даже понравился. Настоящий морской волк! У него, наверное, свои ассоциации с именем Франсис... - Наверное. Ну и что теперь делать? Когда ты сам отрезал себе пути для дальнейших маневров, назначив сегодняшнюю встречу прощальной, и когда эту решающую встречу вот так дурацки свел на нет случайно подвернувшийся под ноги старый алкаш? Обломаться? Чинно проводить Лару Штиль на съемочную площадку, где она должна появиться к трем часам?! - Не расстраивайтесь, Франсис! - весело щебетнула она и, высвободив руку, побежала вперед, все так же старательно избегая стыков между плитами. Стройные загорелые ноги, обнаженные от колен, узкая спина, обтянутая трикотажной матроской. Та самая танцующая спина в обрамлении золотой чешуи в вечерней толпе, когда они с Полем... Черт, тогда он безошибочно высмотрел и назначил себе эту женщину, и теперь... это больше, чем просто желание. Хотя и несравнимо меньше, чем настоящая мечта. Так в чем же дело? Он рванулся вслед за Ларой, догнал ее, обнял за плечи и шутливо развернул в сторону моря. - Посмотрите, а как вам вон та яхта? Видите, большая, красивая, и называется "Мечта". Давайте прокатимся, вы еще успеете на ваши съемки! Она пожала плечами. - Давайте. На съемки можно и опоздать... Странные обреченные нотки в звонком мажорном голосе. Меньше с тем, показалось. Она согласна! ... Штормовой ветер ударил в лицо, Франсис слегка повернул штурвал, направляя яхту к выходу из залива. Потом повернулся к Ларе, взял ее лицо в ладони и снял с нее, наконец, эти огромные непроницаемые очки. Она сощурилась на ярком солнце, опустила ресницы, слабо улыбнулась. - А штурвал? Мы же собьемся с курса... Довольный собой, Франсис расправил грудь и поучительно объявил: - На нормальных современных яхтах, дорогая Лара, всегда есть автопилот.

* * *

Она и без него знала это. Именно поэтому - маленькая скорлупка под названием "Изольда", на которой никакого автопилота на было и быть не могло. И они стояли бы на палубе: Франсис у штурвала, а она, Лара, рядом, держась за его локоть, мешая, дурачась, умоляя дать ей порулить, - и чуть не опрокинула бы яхту, добившись своего. Все было бы так весело, беззаботно, не всерьез. Час, максимум полтора, а потом на съемки. Последний шанс. Потерянный, как и все предыдущие. Франсис, он вообще не должен был приходить. Ведь ему же передали, что она не захотела даже слышать о нем, порвала письмо... Не поверил. И она знала, что не поверит, - иначе зачем было обманывать Фрэнка, бежать в жару по парку, щурить глаза, напряженно вглядываясь сквозь темные стекла очков в нечастых прохожих на раскаленной набережной? Просто так, для очистки совести, уговаривала она себя, убивая очередной шанс на спасение. Лейтенант Брассен спас ей жизнь, твердила она. И было бы несправедливо, чтобы его, уже не поверившего Полю, уже сбежавшего с корабля, уже пошедшего на риск быть разжалованным, - никто не ждал под черной доской на набережной. Если бы он не пришел, она бы вздохнула с облегчением. И она вздохнула с облегчением, не обнаружив вдоль всей чугунной решетки, стрелой уходившей в перспективу, ни одной фигуры в кремовом мундире. Значит, поверил, не стал рисковать, не пришел. Значит, они не попрощаются... Жаль, конечно. Зато мир не перевернулся, и ее по-прежнему ждет в маленьком коттедже у моря единственный на свете мужчина... И в этот момент она увидела. Вы будете богаты, Франсис. А я пропала.

... - Мы обогнем мыс Эйн, - возбужденно говорил лейтенант Брассен, широким жестом покорителя морей указывая направление. - Вы знаете, что там, дальше? Я - нет. Но не может же быть, чтоб это оказался еще один праздный курортный городишко! - Ни в коем случае! - с готовностью подыграла она. - Мы откроем новую землю, куда еще не ступала нога человека. Прекрасную лазурную бухту с прозрачной водой и белым песком, окруженную неприступными скалами... Таковы правила. Ты - безрассудная, взбалмошная красавица, давно привыкшая очертя голову бросаться в любые водовороты, не думая о последствиях, вообще ни о чем не думая, ты ведь живешь одними чувствами, не имея над ними никакой разумной власти. Ты - неуправляемая кареглазая кошка, ты не могла не прочитать письма, не могла не прийти, не могла не оказаться на борту большой белой яхты, уверенно взрезающей волны на автопилоте. Ты с самого начала знала, чем это кончится, и ты мечтала о том, чтобы кончилось именно так и никак иначе... И он - победительно-красивый, пронзительно-синеглазый, сильный и отважный, он стоит на трепещущей палубе, ни за что не держась, чуть-чуть расставив ноги, почти незаметно покачиваясь. Яркое небо, слепящие блики на волнах, маленькая радуга в россыпи брызг из-под яхты. Все вокруг бушующе-живое и настоящее, и он - неразрывная часть всего этого, без него распалась бы сияющая гармония, он здесь просто необходим, он необходим ей, как только может мужчина быть необходим женщине! - и так должно быть. Вы безгранично свободны - ты и он - вы молоды и прекрасны, вы созданы друг для друга. На резком развороте - густое облако морской пыли в лицо, и заразительный хохот, и волосы, облепившие щеки, и поток радостных обвинений, и шутливые удары в широкую грудь, и совершенно мокрое платье, ну разве так можно, Франсис, ну как я теперь, вот простужусь и заболею, а ты будешь виноват, да, конечно, в каюту, конечно, кофе, конечно, это платье надо снять и просушить, конечно, конечно... Там, за мысом Эйн, похожим на динозавра, есть прекрасная лазоревая бухта, где живут маленькие разноцветные рыбки, а дно выложено самоцветными камешками и перламутровыми раковинами, туда еще не ступала нога человека... И наши с тобой тоже не ступят, для этого надо вернуться на палубу, изменить курс... но ты ведь не уйдешь, Франсис?! Не уходи, зачем тебе видеть еще один праздный, никому не нужный город... Боже мой, ты весь соленый... Волосы, губы, усы, глаза, ресницы, снова губы, шея, плечи, белый налет на курчавых волосках на груди... Да что ты говоришь? Неужели вплавь?! Только для того, чтобы меня увидеть?... Сумасшедший, безумный, смешной, ненаглядный, любимый... Мальчишка, а если б на тебя акула напала? Нет у тебя никакого кортика, забыл? А мне так даже больше нравится, правда... ты такой молодой в этих джинсах... и всегда тут замок заедает? Ну что ты делаешь, прекрати немедленно, ну разве можно, мы же взрослые люди, перестань сейчас же, Фрэнк! Ой, прости... Но это ведь то же самое имя, я потому и ошиблась... А давай я так и буду звать тебя: Фрэнк. Тебе пойдет, а я зато не проговорюсь перед мужем... Видишь, какая я коварная, вероломная, страшная женщина, зачем ты связался со мной, Франсис? Может быть, во мне твоя погибель...у-у-у... испугался? Ты ничего не боишься, я знаю... и я тоже ничего не боюсь с тобой... И больше - ни единого слова, только жаркий полет в раскаленном мареве и горькая соль на губах. Я пропала, я давно пропала... Я растворилась, меня не существует, и некому остановиться, некому повернуть назад, некому, да и незачем в последнюю секунду сказать "нет"... Я люблю его. Я, может быть, любила бы кого-то другого, но больше никого нет и никогда не было во всем мире... Почему я раньше не знала этого? Как я жила раньше?! ... Сине-зеленый, с переплетенными петлями щупальцами осьминог на потолке. Лара положила голову между расслабленным плечом и вздымающейся грудью Франсиса. Осьминог. Можно пересчитать его фиолетовые кружки-присоски. Одна, вторая, третья, четвертая... нет, пятая - это уже на другой ноге, так недолго и сбиться. Сначала: один, два, три... - Вот ты и опоздала на свои съемки. Она перекатилась к стене, повернулась на бок, приподнялась на локте. - Если точнее, я вообще туда не пошла. Франсис резко встал и тут же взмахнул руками, едва удержав равновесие, когда яхту резко качнуло волной. Негромко выругался сквозь зубы, балансируя совершенно голый на ходящем ходуном полу, и огляделся вокруг в поисках джинсов. - Вообще-то ты еще можешь успеть, - говорил он, расправляя задубевшие от соли штанины, - если сейчас полным ходом назад... То есть, опоздаешь, конечно, на пару часов, но ты же звезда, тебе простительно. А завтра встретимся с самого утра, чтоб не перебивать тебе работу... - Завтра? Но он же писал?!... Ну да, разумеется. Как всегда. Как и все. - Нам поменяли дату отплытия, - между тем сбивчиво объяснял Франсис, что-то там не согласовали с местными властями насчет питьевой воды... Словом, у нас с тобой еще два дня, дорогая! Лара села, опершись на вздрагивающую стену, обхватив колени руками. Как скучно, когда врут. Особенно - если так неубедительно, коряво, жалко и неумело. Да нет, не то что бы неумело - просто не тот случай, когда нужно стараться, демонстрируя виртуозные навыки. Глупая влюбленная женщина поверит и так. - Не собираюсь я сегодня работать. Можешь не торопиться. - Вот и отлично! - он влез, наконец, в штаны и втянул живот, застегивая молнию. - Пройдем вдоль побережья. Кто его знает, может, там и вправду бухта, по ту сторону Эйн, а? - Может быть. Она поднялась, придерживаясь за стену, нашла и встряхнула влажное платье-матроску. На теле высохнет быстрее, тем более под солнцем. Франсис уже закончил одеваться, выпрямился, без видимых усилий непринужденно сохраняя равновесие, самодовольно черкнул указательным пальцем над верхней губой. Смешно, безразлично подумала Лара. - Поднимемся на палубу? Он подал руку, и Лара взбежала по короткой лесенке, на ходу приглаживая волосы, все равно мгновенно растрепанные ветром. Солнце уже ушло из зенита, а шторм заметно поутих, только кое-где на пологих волнах время от времени вздыблялись квелые пенные всплески. Она посмотрела на берег: совершенно незнакомая изломанная линия голых скал, отвесными уступами обрывающихся в море. Только через пару минут Лара узнала в крайней справа скале мыс Эйн. С этой стороны он не был похож даже на грустного тритона. Франсис обнял ее за талию и, прищурившись, тоже взглянул на береговые скалы. Присвистнул. - А мы далековато зашли... и время как-то незаметно прошло, правда? Она кивнула. - Незаметно... Его лицо вдруг напряглось, стало серьезным и озабоченным. Отстранив Лару и сделав ей знак молчать, Франсис прислушался. - Кажется, что-то не то с мотором. Слышишь? Сейчас сбегаю посмотрю, в чем дело. Не выпади пока за борт! Он звонко чмокнул ее в щеку и убежал куда-то вниз. Лара выпрямилась у борта, подставляя солнцу мокрое платье. Ветер дул довольно ощутимо, и она почти замерзла. "Не выпади за борт"... а если бы выпала, что тогда?... Вырывающиеся из-под носа яхты брызги водопадом обрушивались на темно-зеленую колышащуюся глубину. Потом вдруг водопад иссяк, и неожиданно высокая волна с силой ударила в борт. Лару передернуло. Франсис показался на палубе, запыхавшийся, покрытый бусинками пота. - Так и есть, перегрелся ко всем чертям, - возвестил он. - С этого идиота, хозяина яхты, надо еще доплату взять за риск: мы же могли и на воздух взлететь! Ну успокойся, не взлетели же... В общем, мотор я отключил, пусть остывает, а пока... Он сунул в рот палец, пригладив попутно усы, поднял его над головой, с явной рисовкой классически определил направление ветра, затем взялся за мачту и запрокинул голову. - А пока мы пойдем под парусом! Надо бы восхититься, вздохнула Лара. - Под парусом? Какая прелесть! А ты умеешь? - Я моряк! Не будем мешать моряку. Покачивая раскинутыми руками, Лара порхнула к самой корме, присела там на корточки, держась за свернутый канат и свободной рукой обхватив колени. Франсис метался взад-вперед по палубе, подтягивая и отпуская какие-то веревки, развязывая узлы, закрепляя снасти и совершая еще множество совершенно непонятных и потому внешне бессмысленных действий. И все равно она внимательно следила за высокой светловолосой фигурой в растянутой футболке и потертых джинсах, следила до рези в прищуренных глазах, не упуская ни малейшего его движения. Франсис Брассен. Синие-синие глаза, мягкий вкрадчивый рот, медальонный профиль и тело античной статуи. Красивый, энергичный, стремительный... Ее любовник. Неужели так должно было случиться?... С оглушительным хлопком небольшого взрыва сорвался вниз огромный грязно-серый парус. Нелепо заполоскал на ветру, игнорируя усилия копошащегося вокруг человечка. И все-таки медленно, неохотно натянулся гигантским косым гамаком, наполнился воздухом, со скрипом развернул поперечную перекладину, - черт знает, как она называется... Франсис ожесточенно тянул на себя толстую веревку, на его малиновых обгоревших руках рельефно выступили клубки мускулов и жил. Скалистый берег вильнул за корму, а потом медленно показался по другому борту... Франсис закрепил веревку, издал радостный клич, подбежал к Ларе и длинным страстным поцелуем впился в ее губы. - Ветер почти попутный, так что через час-полтора будем на месте, - он шумно переводил дыхание не то от поцелуя, не то от тяжелой работы. Правда, придется немного полавировать... Жаль. Черт, до чего ж я люблю автопилот! Ничего, - она едва не начала его утешать, - мы еще встретимся завтра, с самого утра, чтобы не перебивать мне работу, да, утра нам должно хватить, я придумаю, как нейтрализовать мужа, и мы возьмем яхту с нормальным мотором... Лара больно прикусила язык. Зачем об этом говорить? Разве мало того, что все действительно так и будет? Разве мало сознавать, что она никуда от этого не денется?!... Слава богу, послезавтра он уплывает. Если опять не врет. Яхта постепенно набирала скорость, и Лара, сидя на корме, рассматривала то берег, где мыс Эйн, который они плавно огибали, постепенно принимал знакомые очертания, а впереди маячила на берегу залива пестрая подкова города; то море, все более гладкое и все чаще приправленное разноцветными парусами яхт, не рискующих отойти чересчур далеко от набережной. На Франсиса она теперь старалась не смотреть вовсе, а когда все-таки поглядывала искоса и коротко, почему-то всегда напарывалась на его ответный жизнерадостный и откровенный взгляд. Наконец, они причалили, и Лара получила у хозяина яхты свои часы, оставленные в залог. Тут же вокруг сформировалась небольшая группка мальчишек-матросов, требуя у нее автограф, - видимо, в компании отыскался ценитель кино, успевший заглянуть под крышку приза Шеррингского кинофестиваля. Со всех сторон тянулись грязные и татуированные руки, потрясая какими-то мятыми этикетками, старыми билетами, денежными купюрами... Все поплыло перед глазами, она споткнулась, и сильный рывок извне выдернул ее из плотного кружка юных поклонников. Она потирала запястье, а Франсис хохотал весело и самозабвенно, откинув назад голову. И что он нашел в этом смешного? Завтра вся набережная будет гудеть о том, что знаменитая актриса Лара Штиль уединялась на яхте с каким-то... Хоть бы его приняли за ее мужа. Многим кажется, что они похожи... - Надо бы подбросить пару монет этим ребятам, - Франсис рылся по карманам, то и дело вспыхивая последними отдельными смешками. - Черт, нету мелочи, жалко. Они дали мне понять, что я таки действительно сплю с кинозвездой! Он шутливо раскинул руки, заключил ее в объятия и стиснул жарко и крепко, до боли. Горячие пальцы мяли тело сквозь платье, к лицу прижалась соленая футболка с шершавой облезающей картинкой, оправа очков вонзилась в переносицу. Ни возмутиться, ни крикнуть, ни вырваться - только застонать в прикушенную губу и ждать, когда он отпустит. Отпустил. Чуть отстранил, придерживая за плечи, а затем склонился над ней, заранее округляя рот под куцыми усами... - Ты с ума сошел, - приглушенно бросила она сквозь зубы. - Вокруг масса людей, многие меня знают. Нас не должны вообще видеть вместе, а уж тем более... Ладно, я пошла. - Подожди, - он поймал ее за руку, - а как мы завтра?... - Придумай что-нибудь. Ты знаешь, где меня искать. - Идет. И все-таки развернул ее к себе, и коротко, звонко поцеловал в губы на прощание. И она зашагала по набережной, сначала все быстрее, едва не срываясь на бег, а потом, медленнее, еще медленнее... Жара уже спала, и огромные толпы курортников выползли подефилировать к морю, двигаясь навстречу сплошной галдящей стеной. И кто-то постоянно подворачивался под ноги, кто-то толкал в бок, а кого-то толкала она, с кем-то никак не могла разминуться... И у всех у них были плоские, никакие, тупые счастливые физиономии, словно одна уродливая маска, небрежно вылепленная из коричневатого пластилина. А ракушечным плитам под ногами не было конца, и Лара с тоскливым отчаянием уговаривала себя, что дальше, по парку, идти будет намного легче... По парку, где тенистая аллея петляет между пальмами и олеандрами и где только позавчера лейтенант Брассен и Лара Штиль весело смеялись вдвоем... Нет. Не надо этого, пожалуйста... Она повернула в сторону, вышла на улочку, перпендикулярную набережной, и поймала такси. Дорога до коттеджа по верхнему шоссе заняла всего пять минут, боже мой, как хорошо... И еще - господи, какое счастье! - там, в коттедже, не оказалось Фрэнка. На подлокотнике кресла лежала записка - большая, заметная, размашисто написанная синим маркером: "Лара, мы в заповеднике, приходи как можно скорее. Мы с Винченцо ждали до последнего. Фрэнк, 15.30. P.S. Я тебя люблю". Рядом огромным нелепым веником торчал букет полностью увядших и осыпавшихся темных роз. И почему горничная их не выбросила? Накатила мутная, непреодолимая усталость, смешанная с мелким противным ознобом. Лара прошла в ванную, пустила горячую воду, вернулась, с усилием стащила через голову платье, на синих полосах которого солевой россыпью проступили следы морских брызг. Потом набросила на плечи халат, с минуту постояла над мертвыми цветами, затем, царапая руки шипами, подняла букет вместе с вазой, вышла на порог и выплеснула все содержимое вазы в ближайшие кусты. На полу и крыльце осталась густая дорожка коричневых лепестков... но на нее уже не было сил. Клубы пара и обжигающая вода. Да, так хорошо... Напрочь выпарить ненужные мысли и лишние чувства. Ничего особенного не произошло, ты просто устала, страшно, смертельно устала... Запрокинуть лицо, коснуться воды волосами, затылком, глубже, глубже, зажмурить глаза... вынырнуть. Прохладная струя воздуха освежает мокрую голову - легонько и приятно. Вот только откуда такая свежесть в сплошном жарком тумане? - Лара, ты вернулась? Слава богу! Я уже... Фрэнк. Даже входную дверь не закрыл... - ... Уже собирался идти заявлять в полицию, заскочил вот за документами. Надо позвонить Винченцо, он совсем места себе не находит. Съемки, конечно, сорвались... ты бы хоть предупредила! Ты в ванной? Нет никаких сил подняться... но это нужно сделать. Подняться и, подавшись вперед расслабленным телом, с которого стекает на пол вода, защелкнуть изнутри шпингалет. Прости, Фрэнк, не могу тебя видеть. Не видеть и не слышать никого... Долго-долго лежать в постепенно остывающей, теперь просто очень теплой воде и ни о чем, ну, почти ни о чем не думать... В конце концов он закончится, этот сумасшедший, сумбурный, чудовищный и уже неотменимый день.