Александр Потупа - Скрипящее колесо Фортуны Страница 11

Вот только куда подевались бумаги? Когда я выбрасывал свой старый все повидавший стол и ставил на его место полированное чудо с тридцатью двумя отделениями и ящиками, бумаги были куда-то распиханы. Куда?

Сейчас на блестящем стекле отражается совершенная конструкция настольной лампы, и все. Ни пылинки, ни бумажки - яркая иллюстрация к руководству по президентской служебной этике, ни одной детали, отвлекающей внимание от глобальных проблем современности, ни одного штриха, мешающего вести прием посетителей на высшем уровне. Стерильный вакуум - вот что такое мой стол.

И вся комната - тоже стерильный вакуум. На журнальном столике возле софы лежит томик - кого? Ага, Мандельштама. Так сказать, оживляющий элемент. Единственный. И читать не хочется, ничего не хочется читать, а его стихи - тем более, скребут они, не выдерживают соседства с конвертами, о природе которых не положено размышлять.

Куда же я рассовал свои бумаги - в книжные ряды, на антресоли, наконец, в мусорное ведро? Лень искать. Да и зачем?

Вчера шеф вызвал и говорит:

- Ларцев, вы мне надоели.

Так или нечто в этом духе - неважно. Важно, что у шефа это последняя стадия. Надоевшие не задерживаются дольше месяца. Надоевшим он подыскивает добротное место с отнюдь не мэнээсовским окладом. И отправляет, как в почетную ссылку.

Гори она огнем, почетная ссылка. Дубленку-то брать надо! Сколько мне не хватает до этой операции? Так-так-так... Хрустят проклятые.

Полтораста не хватает. Ей-богу, мистика. Придется просить у Потапыча, чтоб он лопнул.

Впрочем, чего злиться? Потапыч теперь меня зауважал. Издали здоровается, одобрительно кивает, когда сталкиваемся в подъезде. В великий День Цветного Телевизора он даже тащить пособил, потом по плечу похлопал и говорит:

- Молодец ты, Эдька, точно молодец, не слюнтя-пунтя...

Слюнтей-пунтей он меня в детстве дразнил. И меня, и Машеньку.

* * *

Небольшой взрыв негодования. Они, мои работодатели, наглеют с каждым днем. В конверте засаленная пятерка. Что ж, буду перестраиваться по принципу - как вы нам платите, так мы вам работаем.

Плюнуть бы, что ли!

Я стал не нужен. Почему? А зачем нужен был?

Пожаловаться? Куда? На кого?

Прибегу в местком: незаконное понижение зарплаты, то да се... Да, скажут, незаконное, но где, собственно, вы служили? Это, скажут, не по нашей части, вот путевочку горящую, ежели охота есть, - пожалуйста, или очередь на ясли - поможем, а со службой по совместительству сами разбирайтесь.

Опять же, к прокурору загляну. Очень, скажет прокурор, любопытная история, грубое нарушение, грубое, сочувствую... А не завести ли на вас, гражданин Ларцев, симпатичное уголовное дельце в блекло-голубой папочке, не выяснить ли источники ваших сверхдоходов?

Или к Наташе... Лечиться тебе надо, усмехнется Наташа. Всю жизнь ты мечтал простые вещи в сложные превращать - домечтался, чего ж еще? Жил со своими планами, на большее не хватало. Проектировал путь, на который никогда и не вступишь, а другие не только воображали - шли, шаги делали, свое искали и отстаивать его не стеснялись... Игорь, например, с обидой вставлю я. Хотя бы, отрежет Наташа. И отвернется.

И тогда поехал я к Машеньке. Рвал траву, носил воду в ржавой консервной банке, пытался посадить нелепые "анютины глазки", купленные у входа на Северное.

Плутаю, Машенька, говорил я, не в конвертах счастье, но они-то, чего нам так не хватало, не хватало, чтобы ты вечно не опаздывала в свою контору, не носилась наперерез трамваям... Но Маша молчала.

Я думал - так очищусь, смогу воспарить над тем, что Игорь в одном из своих стишков назвал: не жизнь, а вертушка дней на проходной существования. Думал - очищусь, а Машенька молчала. Не было прямой связи с потусторонним миром, и с ним тоже. Было обычное загородное кладбище, с ухоженными и заброшенными могилами, были тихие старушки, и дул прохладный ветер. Пальцы мои, испачканные землей, теребили случайную травинку, и вместо воспарения душа требовала чего-нибудь крепленого.

Черт знает как - такое необъяснимо - оказался я в забегаловке с цветочным названием и вместе с ушастым парнем по имени Коля стал пить пиво внакладку. Глотал бурду, на диво логично и популярно объясняя ему, что причины и следствия могут выступать в иной взаимосвязи, и их множество нетрудно по-иному упорядочить, снабдить необычной структурой, и тогда... Коля на редкость хорошо меня понял - похожую теорию он недавно развивал перед своим участковым, но лейтенант оказался дубок-дубком и в причинной петле "чернила" - неприятности занял слишком однолинейную позицию. Рассказывал Коля что-то в этом роде, и взаимопонимание наше стремительно возрастало, утешало и поддерживало меня и снова возрастало. Потом начался дождь, и Коля растворился в нем, бесповоротно исчез.

Не помню, как я попал домой, главное - доплелся. С удовольствием освежил ковер мокрыми платформами. Собрался приготовить кофе, а он почему-то просыпался мимо джезвы, и молотилка куда-то пропала. Выпил воды из-под крана.

Самое противное - полная трезвость, даже определенная пронзительность мыслей. Только пространство вокруг размягчилось и упруго раскачивало меня пришлось забраться в кресло.

Зажмурился и, конечно, обнаружил себя колеблющимся в теплых волнах прошлое лето, нет конвертов, есть небо, соленые брызги... И что же, эти выцветшие умственные картинки - единственное следствие забегаловки с цветочным названием?

Даже напиться как следует не могу, подумал я, ничего не могу по-настоящему. Подумал и тут же почувствовал, что не один - кто-то за мной наблюдает.

И точно - в трех шагах напротив кресла стоит мужик в макинтоше. Тот самый. Протер глаза. Ну и фокус!

- Здравствуйте, Эдуард Петрович, - говорит он.

- Добрый вечер, - отвечаю и только теперь удивляюсь. - Как вы сюда попали?

Он делает неопределенный жест:

- Обычно...

Выходит, я дверь не запер. Элементарный результат пьянки. Или наоборот, эта пьянка - результат не вовремя распахнутой двери?

- У вас есть вопросы ко мне? - интересуется Он.

- Разумеется, есть, - с энтузиазмом говорю я. - Есть и очень много! Будьте добры, присаживайтесь.

- Некогда, - говорит Он, - некогда присаживаться и добрым быть некогда. Отвечу на любой ваш вопрос, но один-единственный, самый главный.

Самый главный? Забавно. У меня целая куча вопросов, цепляющихся друг за друга и друг друга оттирающих - просто груда отработанных пружинок на свалке.

Интересно, кого он мне напоминает? Старомодность из невероятных для меня лет, насквозь изжелтевшая фотография деда, от которого остались две случайно переданные записки, - Эдинька, мы тебе как-нибудь расскажем, подрастешь, поймешь... Подрос - забыл, потом и рассказать стало некому... Калейдоскопчатая моя память - ни во что не складываются многоугольники иных времен.