Брайан Д'Амато - Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса Страница 12

У меня при себе все еще оставались пять кварцевых камушков из Гватемалы — единственное, что связывало меня с прошлым, поскольку семена тц’ите измельчились до состояния розового порошка и были заменены конфетами «Скиттлс». После приезда в Штаты я бросал (то есть играл в жертвоприношение) всего несколько раз. Но когда начал делать это снова, опутанный проводами в подвальной ганцфельд-камере[48] в Прово, мне показалось, что я повысил свой класс благодаря тому особого рода улучшению, которое приобретаешь за счет отсутствия практики. Сначала участники эксперимента в другой части здания разыгрывали разные сценарии, а я пытался их прогнозировать. Получалось довольно неплохо. Потом выяснилось, что мои предсказания более точны, когда люди на самом деле теряют деньги или получают травмы. По прошествии нескольких месяцев мы стали рассматривать реальные события — скажем, распространение СПИДа или первую нефтяную войну, — и тут мониторить было куда как труднее. Однако, несмотря на сложности, показатели росли, правда мучительно медленно. Таро говорил, что мой календарный бзик ускоряет расчеты и все же моей игре не хватает глубины. Мол, я недостаточно погружаюсь в процесс. Но я же был всего лишь мальчишкой — как я вообще мог сосредотачиваться? Однако пять лет спустя, когда я снова стал работать с Таро в Йеле, он отказался от экспериментов с изоляцией подопытного и вернулся к поискам исходной формы игрового поля. К тому времени я уже оканчивал университет. Мы использовали два бегунка и играли на поле, которое позволяло получать сравнительно точные результаты, но профессор сомневался, что оно соответствует искомому, изначальному варианту. Игра стала более гибкой и легкой, хотя была сложнее той, которой научила меня мать.

Разошелся я с Таро из-за глупости. Я считал, что мое обучение оплачивают Фонд Берленкампа и йельская лаборатория Таро, но выяснилось, что деньги поступали из ФИДМИ — от тех же психов, на которых он работал в Прово. Организация эта, как я знал, представляла собой хитроумный таран, с помощью которого мормоны, помимо прочего, хотели доказать, будто американские индейцы — потомки Иосифа. Поскольку я занял непримиримую позицию, окончательно примкнув к панмайяской коалиции, меня их происки стали здорово доставать и я высказал Таро свое недовольство. Есть люди, которым не угодишь, верно? Каким же я был неблагодарным. И остаюсь таким. Профессор же заявил: исходным плательщиком являлся вовсе не ФИДМИ, который финансировался из тех же источников, что и лаборатория. Дескать, он не может мне объяснить, кто за всем этим стоит. Я полез в бутылку и ушел. В лучшем случае это затея коммерческая, решил я, просто шайка наемных аспирантов-экономистов ищет способ обрушить рынок.

Произошли и другие перемены. Перед отъездом из Юты Таро свел меня с группой из Техасского университета, которая разрабатывала методы лечения нарушений, связанных с пониженной эмоциональной возбудимостью. У меня было что-то вроде того. Мора позаботился, чтобы я не попал в контрольную группу и прошел весь курс. И вот, получив диплом и убравшись поскорее, ко всем чертям, из Нью-Хейвена, я вдруг начал испытывать нечто похожее на настоящие эмоции. Передо мной открылся другой мир. Я постиг тайну человеческой мимики, узнал, что означают разные выражения, как люди пытаются скрыть или изобразить те или иные чувства. Ну и дела! Из тени выглянули на свет неприглядность, вычурность, подтекст и просто откровенная ложь межличностных отношений. Вместе с тем я обратил внимание на собственную внешность, вернее, осознал, как выгляжу со стороны. Избавился от тридцати фунтов веса. Прочел книгу «Как знакомиться с курочками: для чайников». Выполнил 182 520 сгибаний в пояснице из положения лежа. Переехал в Лос-Анджелес на Гранд-авеню. Познакомился с несколькими курочками для чайников и решил стать орнитологом. С помощью игры определил, куда вкладывать деньги. Заработал немного — возможно, мне просто повезло. Мотивация у меня была, потому что в те дни профилактический курс для гемофиликов стоил около трехсот тысяч долларов в год. А куда денешься, не будешь же каждую минуту думать, как бы не порезаться, не поцарапаться. Лечись потом, как Супер-Марио.[49] Я забросил орнитологию, поскольку выяснилось: о птицах известно практически все. Мечтал же я когда-то профессионально заниматься шахматами, почему нет? Мой рейтинг Эло[50] рос и достиг 2380. Но 11 мая 1997 года, когда компьютер «Дип Блю» победил Каспарова, я отказался от идеи продолжать шахматную карьеру. В этом не было никакого смысла. Все равно что работать арифмометром. Не отправиться ли в Сеул, чтобы играть в го как профи? Я немного выучил корейский. Оказывается, для этого нужно знать китайский, поэтому я справился и с китайским. Но, увы, в Азии не делают empanadas de achiote,[51] и я туда не поехал. Мое призвание — морская биология, понял я. И перебрался из Лос-Анджелеса в Майами. К сожалению, на меня нагоняли тоску пробы состава воды, выявление всевозможных токсических отходов. Я решил, что буду изучать биологию и специализироваться на хеморецепции.[52] А делать виолончели перестал, надоело возиться с лаками, красками и клеем. Увлекся ольфактологией.[53] Через некоторое время остыл к занятиям химией, поскольку область эта была столь индустриализованной и развивалась так стремительно, что я мог бы считать крупным везением создание хотя бы одной приличной молекулы. К черту науку. Надо написать роман. Я переехал в Уильямсбург в Бруклине. Написал несколько статей о компьютерных играх и других подобных штуках для журналов типа «Вайард», «Артфорум» и даже «Харпер’с Базар». Тамошние редакторы сказали мне, что у них полагается излагать материалы в бодром непочтительном тоне. После этого я начал пить в одиночестве виски и знакомиться с курочками для чайников. Эта фаза не затянулась. Я переключился на продажу товаров в Интернете. И передумал писать книги, потому что, когда я узнал немного больше об этом, выяснилось, что даже в наши дни и в нашу эпоху авторы ограничены довольно узким набором тем. Предполагается, что тебя должны интересовать определенные вещи, такие как, скажем, эмоции, мотивации, самовыражение, родственные связи, семья, любовь, утрата, любовь и утрата, пол, раса, искупление, женщины, мужчины, мужчины и женщины, личность, политика, политика в отношении личности, писатели, Бруклин, писатели, живущие в Бруклине, читатели, которые хотят быть писателями, живущими в Бруклине, «я», «другой», «я» против «другого», научные круги, постколониальная эпоха, взросление, пригород, 1970-е, 1980-е, 1990-е, взросление в пригородах в 1970-е, 1980-е, 1990-е, индивидуальность, места, люди, люди, которым нужны люди, типаж, внутренняя жизнь типажей, жизнь, смерть, общество, человеческая природа и, возможно, Ирландия. А у меня, конечно, ко всему этому был нулевой интерес. Кто хочет знать о внутренней жизни типажей? Да меня моя собственная жизнь не очень-то интересует. Я решил стать профессиональным игроком в покер. Отправился в Рино,[54] штат Невада. В те времена за игровыми столами было столько лохов, что любой, знающий таблицу умножения, мог сколотить мало-мальские деньги. Удалось зашибить немного. Я сделал кое-какие расчеты для казино в индейских резервациях в Юте, Аризоне и Флориде, предложив новые способы облапошивания белокожих. Наварил еще чуток зеленых. Однако остаться в профессиональной покерной сети не захотел, потому что продажи приносили дохода больше, чем онлайновые или реальные игровые столы. К тому же общаться почти ни с кем не приходилось. Еще я вел колонку в интернет-журнале «Стратегия» — чисто из ностальгических чувств. Ну и для денег, конечно.