Светлана Тулина - Воображала Страница 12

Выключает свет…

Яркое солнечное утро. Конти выходит из ванной с полотенцем через плечо. Он в приподнятом настроении, от вечерних страхов не осталось и следа, улыбка легкая и беззаботная, походка танцующая. Замирает, глядя мимо камеры (та разворачивается, прослеживая его взгляд).

Воображала все еще спит, но теперь она лежит на спине и лишь поднятый локоть закинутой за голову руки мешает увидеть ее лицо.

Конти больше не улыбается. Он насторожен и напряжен. На цыпочках приближается к кровати со спящей Воображалой, осторожно наклоняется.

Крупным планом — ее лицо, мозаика разнокалиберных шрамов. За прошедшие годы они существенно побледнели и стали еле заметны, но перекос глаз и рта еще больше усилился, верхняя губа из-за него выглядит слишком короткой и не закрывает мелких неровных зубов.

Конти выпрямляется, затвердевая лицом.

Осторожно делает шаг назад.

Но недостаточно осторожно, потому что задевает мобиль. Десятки сверкающих подвесок немедленно приходят в движение с мелодичным перезвоном. Воображала потягивается, глубоко вздыхает и открывает глаза.

Звон усиливается до пронзительности, начинает вибрировать.

Ее лицо дрожит, стремительно меняясь, секунда — старая маска, секунда — новое, с улыбкой, без шрамов. Дрожь убыстряется, постепенно сходя на нет вместе с затихающим звоном.

— Привет! — говорит Воображала, садясь на кровати и сонно поводя плечами. Оборачивается к зеркалу. На секунду там мелькает отражение ее настоящего лица, потом стекло подергивается рябью, успокаивается. Ее улыбка становится еще шире, хотя казалось, что подобное уже невозможно, взлетает требовательно указующий пальчик:

— Хочу такую!!! Ты ведь купишь мне, правда?

Камера надвигается на зеркало, заостряя внимание на фигурной резьбе по краю, потом отступает.

Крупным планом — фигурная резьба по краю большого — во всю стену — зеркала. Свет несколько приглушен, обстановка в комнате другая, да и сама комната другая, это явно не гостиничный номер. На столике — книжки вперемешку с игрушками, на спинке стула висят небрежно брошенные белые колготки, на сиденье — ботинок с роликовым коньком.

Это комната Воображалы, на третьем этаже, под самой крышей.

Из-за приоткрытой двери доносится захлебывающийся восторгом голос врача — камера потихоньку идет на звук, минует дверь, пересекает узкую площадку, заглядывает через перила вниз.

Конти и Врач сидят за тяжелым столом темного неполированного дерева в кабинете. Дверь в кабинет по-прежнему открыта, и их хорошо видно. Вернее, целиком видно лишь сидящего Конти, Врач же то появляется в зоне видимости, то снова исчезает, мечась от стола к окну, размахивая руками и попеременно хватая себя то за бороду, то за остатки шевелюры.

— Вы не понимаете, да вы просто не можете понять!!! Феноменально! В столь юном возрасте! В мировой практике не было ничего подобного! Это же не просто экстрасенсорика! Это даже не локальные магико-гипнотические проекции Месмера и уж тем более не технические иллюзии Коперфильда, подобный уровень уникален! Она же воздействует на саму реальность! Я бы ни за что не поверил, если бы не видел собственными глазами! Активная самотрансформация объекта уже сама по себе уникальна! А то, что это происходит без участия сознания, и даже просто им не замечается… Это не может не завораживать! Это же власть — не глупая власть королей или президентов, нет, власть настоящая, власть стихийная и безграничная, власть не только над людьми и предметным миром — власть над самими законами природы! Да такой власти не мог себе представить ни один император! Калигула был несчастен, потому что хотел луну. А представьте на минутку, что луну захочет Ваша дочь?.. А если не луну?.. Страшный риск! Невероятный! Но, вместе с тем, и шанс, может быть — наш единственный шанс! Посмотрите на мир вокруг! Озоновые дыры, кислотные дожди, с каждым годом все больше больных детей, вечером опасно выйти на улицу, детская преступность, психические расстройства — это что, так уж вам нравится? Нет, конечно, просто раньше возможности не было… А ваша дочь… Растущая, развивающаяся, обладающая силой невероятной мощности… Если ее направить на правильный путь… Но страшно даже представить себе, на что может оказаться она способной при неправильной мотивации!.. Подобная сила — и в неумелых руках… Наркоман с ядерным чемоданчиком — и то не так уж и страшен по сравнению… А если она еще и осознает свою безграничную власть!?.. Детям свойственна немотивированная жестокость, они при этом даже не злы — просто не способны предвидеть последствий, осознать значение. Это не страшно, когда рядом есть взрослые, когда они контролируют, устраняют опасность, исправляют нанесенный ребенком вред. Но способны ли вы контролировать? Способны ли вы проследить каждый — я подчеркиваю, КАЖДЫЙ! — ее поступок, даже самый незаметный и безобидный на первый взгляд, и не просто проследить, а просчитать все возможные его последствия? Способны ли вы устранить нанесенный ею вред? Даже в том идеальном случае, когда сумеете этот вред обнаружить?.. Нет, с этим никак не справиться в одиночку! И о чем вы только думали, когда подстраивали эту штуку с зеркалом?!

У Конти очень усталый вид, и чем большим энтузиазмом разгорается Врач, тем большая безнадежность проступает в выражении лица самого Конти. Наконец он поднимает голову, морщится, глаза у него совсем больные.

— Это была случайность, — говорит он устало. — Я просил без зеркал, а они перепутали номера… Какая опасность, о чем вы? Тоська хорошая девочка. Послушная. Вы же ее совсем не знаете…

Врач ощетинивается, как рассерженный кот. Нависает над столом, шипит:

— А вы сами-то ее знаете, да? Можете с чистой совестью дать гарантию, что ее способности не будут обращены во зло? Молчите?! Скажите откровенно, вам за эти годы ни разу не было страшно?..

Конти молчит, опускает голову, кладет подбородок на сцепленные пальцы. Крупным планом — его глаза.

Тихая «Воздушная кукуруза» сменяется дребезжанием музыкального автомата, гулом неясных голосов, приглушенным звоном стекла.

Камера отъезжает, и видно, что теперь Конти несколько моложе и без усов. Он сидит у стойки бара на высоком крутящемся табурете, перед ним — наполовину пустой стакан. На соседнем табурете сидит мужчина лет сорока, вроде бы и прилично одетый, но весь какой-то помятый. Помятый пиджак висит, как с чужого плеча, жеваный галстук сбился на сторону, рубашка перекошена и даже лицо словно только что достали из бака с приготовленным в стирку бельем и решили еще денек поносить. Все равно никаким суперсильным порошком не отстирать с него вечно недовольное выражение записного нытика, так чего напрягаться? Он и сейчас ноет, выбрав Конти в качестве собеседника и нисколько не смущаясь абсолютной его безучастностью — лишь бы ныть не мешал.