Андрей Жвалевский - Те, которые Страница 13

– Помню, – медленно ответил Меценат.

– Мне это напомнило, – продолжил я, – другой роман. Там душа человека… Нет, лучше так: личность человека перепрыгивала из одного тела в другое. Все думали, что она умирает, а она на самом деле просто путешествовала.

Я замолчал, ожидая реакции. Дождался реплики Наташки.

– Ой, извините, я, наверное, это читала. Это «Кочующий мозг», да? Про реинкарнацию? Такой бестселлер?

– Нет, – немного раздраженно ответил я. – Мозги не кочуют. И я говорю об очень редкой книге. Возможно, она существует в единственном экземпляре.

– Хм, – наконец отозвался Меценат, – интересный роман… А я вот буквально сейчас читаю рассказ. В нем один человек, умирая, придумал сказку для родных и близких, будто он не умирает, а переселяется в другое тело. Знаешь, как называется рассказ? «Не дурите мне голову».

Я вздохнул. Ну почему никто не верит, когда говоришь чистую правду? Я ведь ему поверил! Хотя откуда я знаю – правду он мне рассказал или…

– Слушай, – сказал я, будто что-то вспомнив, – а тот твой роман про повторную жизнь, он ведь тоже называется как-то похоже? «Брехня» или «Я это выдумал», кажется?

– Он называется «Чистая правда», – возразил Меценат.

Мы помолчали. Наташка больше не осмеливалась встревать в разговор.

– Ладно, – примирительно сказал Меценат, – может, тебе надо чего-нибудь?

Я вдруг понял, что вижу его… то есть слышу его в последний раз в жизни. И мне очень захотелось его увидеть.

– А можно, – я говорил быстро, чтобы не успеть застесняться, – я тебя потрогаю?

– Хм… в смысле?

– Лицо! Только лицо!

– Ну… хорошо.

Я протянул руки туда, откуда шел голос. Меценат, наверное, немного нагнулся, чтобы мне помочь, потому что я вдруг ощутил его лицо обеими ладонями сразу. Провел пальцами вверх, пока не оказался на лбу.

Все эти месяцы я старался сохранить чувствительность подушечек, иначе не смог бы мастерить свои картины. Специальной губкой промывал их и даже чуть-чуть зачищал. Так что теперь они больше походили на усики муравья, которыми он ощупывает все, что попадается на пути.

Лоб у Мецената оказался высоким и гладким. Немного жирный, но не слишком. Вряд ли он блестит. Морщин пока нет – только заготовки под них, тоненькие горизонтальные канавки. Волосы начинаются довольно высоко. Я не удержался и пощупал меценатову макушку.

– Нет лысины, – усмехнулся он, – не волнуйся.

– А у тебя какого цвета волосы?

– Русые. Седины почти нет.

Я вернулся к лицу. У основания носа нащупал характерную ложбинку.

– Ты что, очки носишь?

– С детства. Врожденная дальнозоркость. Сейчас снял, чтобы тебе не мешать.

– Дай потрогать!

Тонкие очки с толстыми стеклами. Легкие, наверное линзы пластиковые. Одна линза толще другой. Я вернул очки с некоторым сожалением. Почему-то меня огорчило, что у Мецената плохое зрение. Мне хотелось, чтобы он оказался безукоризненным.

Итак, нос. Мощный, длинный, без горбинки. Глаза… неглубоко под надбровными дугами.

Уши… Большие, прижатые к черепу.

Щеки гладко выбриты. Даже под нижней губой, где я никак не могу полностью изничтожить растительность, у него ничего не нащупывается. Губы не тонкие и не толстые. Не хитрец и не обидчивый.

Подбородок без ямочки. Мощная шея.

– Борьбой занимался?

– Еще в школе. А вообще это у меня конституция такая, мы в роду все… крепкие.

Я обвел лицо пальцами по диаметру. Да, широкое лицо, но не круглое. И не толстое.

Опустив руки, я нашарил на одеяле «Пианино».

– Да ладно, – сказал Меценат, поняв мою задумку, – не спеши. Скоро свозим тебя в Неметчину, после этого сможешь увидеть меня воочию.

Но я продолжал манипуляции. Пальцы были разогреты, и очень быстро я увидел перед собой силуэт Мецената. Больше всего он напоминал мультяшного персонажа, нарисованного Хитруком: крупные линии, незавершенные овалы.

И тут я почувствовал, что у меня начинают чесаться лопатки.

– Ой, – сказала Наташа и вдруг заорала. – Сюда! Мозг!

Врачи оказались отличными профессионалами. Никто не орет: «Что за херня?!» или «Да не может этого быть!». Деловито суетятся вокруг, бросая короткие команды и сообщая непонятные и неинтересные мне сейчас показатели. И еще вводят что-то в трубочку, которая торчит из меня.

Я всматриваюсь в лицо Димы. Никто не вырывал у меня из рук «Пианино» (и попробовал бы он вырвать!), я по-прежнему играю на нем. Лицо Мецената вырисовывается все четче и четче. Оно уже не мультяшное, приобрело полутона и мелкие детали. Может быть, это мое подсознание постаралось, но теперь я вижу его глаза – очень перепуганные, за толстыми стеклами. Стекла для дальнозорких увеличивают, поэтому глаза кажутся расширенными от ужаса. Но это иллюзия, на самом деле они просто перепуганные. На висках выступили малюсенькие капельки пота.

Нестерпимо пахнет валерьянкой.

Я вдруг соображаю, что переход на сей раз что-то уж затянулся. Обычные несколько секунд давно истекли. Я прислушиваюсь к голосам врачей.

– Это не инсульт… Давление в норме.

– А энцефалограмма?

– Все так же…

Да, это не их заслуга, не их лекарства так подействовали.

Объяснение может быть только одно. Это «Пианино». Что-то оно разладило у меня в голове, и теперь тело меня не отпускает.

Сначала я радуюсь. Теперь я не «умру», и Дима не будет так переживать. Но тут же мою радость остужает скепсис. Я держусь в этой оболочке, судя по всему, только благодаря «Пианино». И что теперь – непрерывно теребить его в руках? Я пальцы в кровь сотру… Хотя нет, не успею, раньше меня одолеет сон. Человек без сна может прожить всего пару суток, меньше, чем без воды. Я проверял, я знаю.

И валерьянкой пахнет все сильнее.

– Дима! – говорю я. – Я не врал, ей-богу. Я… я воскресну.

Чувствую, что несу полную чушь. Надеюсь, доктора слишком заняты, чтобы вслушиваться. Воображаемое лицо Мецената искажает гримаса недоверия.

– Я потом напишу тебе! – у меня появилась идея. – Я напишу кодовое слово, чтобы ты знал – я живой. Только в другом… другой оболочке.

В присутствии врачей не могу произнести «в другом теле».

– Какое? – он, кажется, мне верит.

Ему очень хочется мне верить.

От запаха валерьянки у меня свербит в носу и текут слезы.

– Скажи сам.

Он наклоняется к моему уху и шепчет. Это целое предложение.

Я смеюсь.

– Я тебе напишу, – говорю я. – Удачи с выставкой.

И перестаю тереть «Пианино».

Свет гаснет…

Личность вторая

ПСИХОЛОГ

…чтобы ярко вспыхнуть.

Я снова вижу.

Я в оболочке, которая принадлежит зрячему.

Более того, зрячему, который развалился на шезлонге под ярким солнцем – пусть и в темных очках. Отлично. Будет время спокойно разобраться, кто я теперь. В руке – холодный стакан. Пробую. Это апельсиновый сок.