Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы Страница 16

— Я хотел сказать, что ничего не знаю о Предсказателях…

— Завидую! — сказал молодой обитатель этих мест. — Смотрите, нам придется испятнать чистый снег отпечатками своих ног, чтобы попасть куда-нибудь. Могу ли я показать вам путь на поляну? Меня зовут Госс.

Это было его первым именем.

— Дженри, — сказал я, избегая произносить звук «л».

Следуя за Госсом, я вступил в прохладную тень леса. Узкая тропинка часто меняла направление, то взбегая на склон, то снова сбегая с него; тут и там, то прижавшись к толстым стволам деревьев, то в отдалении от них, стояли маленькие дома, выкрашенные в цвета лесной зелени. Все вокруг было красным и коричневым, сыроватым, неподвижным, ароматным, скрытым во мраке. Из одного домика доносились нежные свистящие звуки кархидской флейты. Госс шел в нескольких ярдах передо мной, двигаясь легко и быстро, изящный как девушка. Его белая рубашка блеснула передо мной, и вслед за ним я вышел из тени на ярко освещенную большую зеленую лужайку.

В двадцати футах от нас я увидел стройную неподвижную фигуру, стоящую к нам в профиль: ее пурпурный хиеб и белоснежная рубашка ослепительной эмалью выделялись в зелени высокой травы. В ста ярдах от него стояла другая статуя, на этот раз в белом и синем; фигура эта ни разу не взглянула на нас, не пошевелилась в то время, пока мы говорили с первым. Они практиковались в дисциплине Хандарры, именуемой Присутствие, которая представляет собой некий вид транса. Хандарраты, идущие от противного, именуют ее «нетранс», что включает в себя саморастворение (потерю себя или приращение?) через исключительную чувственность и настороженность. Хотя техника ее коренным образом отличается от большинства мистических техник, это, без сомнения, именно мистическая дисциплина, использующая опыт Вечности, но я не могу категорически утверждать ничего ни об одной практике Хандарры. Госс заговорил с человеком в красном. Нарушив свою полную неподвижность и взглянув на нас, он медленно подошел к нам, и я почувствовал, что испытываю перед ним благоговение. В ярком солнечном свете он светился своим собственным светом.

Он был так же высок, как и я, с чистым, открытым и прекрасным лицом. Когда наши глаза встретились, я внезапно испытал желание обратиться к нему, попробовать установить с ним телепатическую связь, чего я никогда не пробовал делать с того дня, как высадился на Зиме, и не должен был этого делать. Он продолжал смотреть на меня в упор. Импульс был сильнее, чем сопротивление ему. Я мысленно обратился к нему. Ответа не последовало. Контакт не произошел. Он продолжал смотреть на меня в упор. Через мгновение он улыбнулся и сказал мягким хрипловатым голосом:

— Вы Посланец, не так ли?

Оцепенев, я сказал:

— Да.

— Меня зовут Фейкс. Вы оказали нам честь, посетив нас. Желаете ли вы остаться с нами в Азерхорде некоторое время?

— Охотно. Я хотел бы познакомиться с вашей практикой Предсказаний. И если я могу в ответ на вашу любезность что-то рассказать о себе, о том, откуда я прибыл…

— Как вам будет угодно, — сказал Фейкс с ясной улыбкой. — Это восхитительно, что вы пересекли Океан Космоса, к которому прибавилась еще тысяча миль вашего путешествия через Каргав, чтобы посетить нас здесь.

— Я хотел посетить Азерхорд из-за славы, которая сопутствует его пророчествам.

— Тогда, может быть, вы хотите посмотреть, как мы предсказываем? Или вас волнует собственный вопрос?

Ясность его глаз требовала только правды.

— Не знаю, — сказал я.

— Нусут, — сказал он. — Неважно. Может быть, побыв у нас, вы выясните, есть ли у вас какой-то вопрос или нет… Видите ли, существует определенное время, когда Предсказатели могут собираться все вместе, так что в любом случае вам придется побыть у нас несколько дней.

Я сделал это, и то были прекрасные дни. Время текло легко и свободно, и тратить его надо было только на общие работы, такие, как труд на полях, в саду, заготовка дров, какой-то ремонт, для которых такие гости, как я, привлекались каждым, у кого возникала нужда в помощи. В остальное время можно было проводить дни за днями, не обмениваясь ни с кем ни единым словом; чаще всего я говорил с молодым Госсом и Фейксом Ткачом, чей удивительный характер, прозрачный и незамутненный, как поверхность кристально чистой воды, был квинтэссенцией обаяния этих мест, воплощением их. Вечерами мы могли собираться в помещении с очагом или в любом из низких домиков в окружении огромных деревьев; здесь шли неспешные разговоры, пилось пиво, здесь могла звучать музыка, суровая музыка Кархида, простая по мелодии, но сложная в ритмах, которую играющий всегда импровизировал. Как-то вечером двое Обитателей стали танцевать: они были столь стары, что волосы их побелели, руки и ноги были обтянуты сухой кожей, а опущенные уголки глаз наполовину скрывали темные глаза. Танец их был нетороплив, точен и аккуратен, он восхищал и глаз и ум. Они начали танцевать во время Третьего Часа после обеда. Музыканты включились в их ритм, отдав предпочтение барабану, который, казалось, до бесконечности решил издавать свой мягкий и четкий ритм. Миновал Шестой Час, прошла полночь, а двое старых танцоров все танцевали, полных пять земных часов. Это было первый раз, когда я увидел феномен «дотха» — извлекаемое по собственной воле и контролируемое использование того, что мы называем «истерическим подъемом» — и после этого я был куда больше готов воспринимать сказки о Стариках Хандарры.

То была жизнь, погруженная сама в себя, довольствующаяся сама собой, застывшая, занятая тем единственным «невежеством», наградой которому была Хандаррата, подчиненная своему правилу безмятежности или невмешательства. Это правило (выражавшееся словом «нусут», которое я перевел как «неважно») было сердцем культа, и я не претендую на то, что понимал его. Но после двух недель, проведенных здесь, я стал лучше понимать Кархид. Поведение этого народа, его правда, его страсти и чувства брали свое начало из глубины пассивной, анархической, молчаливой и плодородной темноты Хандарры.

Тишину эту странно и непонятно прорезали голоса Предсказателей.

Молодой Госс, который с удовольствием служил моим проводником, сказал, что мой вопрос Предсказателям должен что-то содержать, но выражен он может быть в любой удобной для меня форме.

— Чем более точен и конкретен вопрос, тем точнее будет ответ, — сказал он. — Неопределенность рождает неопределенность же. А некоторые вопросы вообще не имеют ответа.

— А если я задам один из них? — поинтересовался я. Ограничение было несколько искусственным, но я с ним сталкивался. Я не ждал, что Госс ответит мне: