Наум Фогель - Гипнотрон профессора Браилова Страница 16

Дежурная посмотрела на спокойное лицо профессора Браилова и пожала плечами. Тут сердце замирает от страха, а он улыбается.

– Так о чем же вы думаете, Зоя Дмитриевна? – спросил Браилов, когда они втроем вошли в ординаторскую. Он сел в удобное кресло, оббитое кожей, и, прищурившись, посмотрел на ординатора..

– Это состояние напоминает мне то, что было недавно со студентом Кашириным, во время гипнотического сеанса на вашей демонстрации, – ответила та и спросила, настороженно глядя на профессора: – Каталепсия?

– Ну, конечно же, каталепсия! – воскликнул Антон Романович. – Своеобразный столбняк. Большие полушария головного мозга заторможены, как бы выключены, нижележащие участки бодрствуют. А в них как раз и заложены центры, заведующие мышечным тонусом, центры тонических рефлексов, как их называл Павлов. В норме кора их тормозит, как на вожжах держит. У Монасеина эти тормоза выключились Вот и вырвались тонические рефлексы на свободу.

– Как в эксперименте Шерингтона на кошках? – спросила Зоя Дмитриевна.

– Именно так! Если отключить у кошки большие полушария, разовьется каталепсия. У людей можно точно такую же картину вызвать во время гипноза. Вы кладете такого человека пятками на спинку одного стула, затылком – на спинку другого, и он лежит, как доска. Можете стать на него – выдержит.

– Иногда при некоторых психических заболеваниях развивается нечто подобное, – заметил Казарин.

– И в норме бывает, – повернулся к нему Браилов. – Пожар, землетрясение, бомбежка… Тут бежать надо, спасаться, а человек с места сдвинуться не может. В народе говорят: остолбенел. Народ великий словотворец. Однако вернемся к Монасеину. Здесь могут быть две причины: либо в результате заболевания нервные клетки по-разному реагируют на излучения нашего генератора, либо что-то изменилось в настройке аппарата. Мы это выясним, и сегодня же. Но прежде надо вывести Монасеина из этого состояния. Что бы вы предложили, Зоя Дмитриевна?

– Мне кажется… нужно углубить сон, – нерешительно произнесла женщина.

– И я так думаю, – сказал Браилов, – именно углубить. Впрысните ему смесь номер семнадцать, – распорядился он. Через несколько минут, уверяю вас, от окоченения и следа не останется. А мы с Мироном Григорьевичем займемся аппаратом. Тащите сюда индикатор настройки, друг мой! Впрочем, не нужно. Прикажите перенести генератор в лабораторию. Проверим настройку с помощью осциллографа.

12. КАСКАД БУДЕТ РАБОТАТЬ БЕЗОТКАЗНО

Еще находясь в институте инженеров связи, Казарин заинтересовался электроизлучением живых тканей, так называемыми биотоками.

С профессором Браиловым он познакомился около пяти лет тому назад, когда Антон Романович конструировал свой первый аппарат для лечения электросном. Инженером связи Казарин так и не стал. Ночами напролет занимался он изучением физиологии центральной нервной системы, работами Павлова, Введенского, Ухтомского. Потом пришлось взяться за анатомию, биохимию, даже психиатрию. Антон Романович считал, что физик, работающий в области психофизиологии, обязательно должен знать все эти науки.

Они настойчиво совершенствовали свой аппарат, и, наконец, добились успеха: генератор сна действовал на расстоянии. Он делал чудеса. Казарину не терпелось увидеть схему генератора в печати, но профессор Браилов медлил с публикацией: на здоровых людей генератор всегда действовал безотказно, сон наступал на третьей–четвертой минуте, спокойный, глубокий, без сновидений, радостно освежающий. Но когда дело касалось больных – нет-нет и получалась осечка. Это понятно: болезнь меняет реакцию нервных клеток. Надо совершенствовать схему, еще и еще подбирать длину волны в зависимости от заболевания.

Первое время генератор капризничал. Незначительное падение напряжения в сети – и менялся ритм. Обычные стабилизаторы не помогали или помогали мало. Пришлось заняться изобретением новых. Казарин более двух лет возился, пока нашел устойчиво работающую модель… Конденсаторы в ходе работы меняли емкость: сказывалось влияние тепловых процессов. То же самое с сопротивлениями. Пришлось и здесь повозиться. Казарин сконструировал сопротивления исключительной устойчивости, конденсаторы, не дающие утечки. Казалось, все уже сделано, и вдруг эта неприятность с Монасеиным.

…Профессор включил осциллограф. На катодной трубке поплыла зеленая точка электронного луча. Браилов повернул ручку вертикального, потом горизонтального усилителей, прикоснулся к боковой клемме. Точка пошла чертить волнистую линию.

– Проверим форму импульса, – предложил Антон Романович.

Казарин закрепил провода в клеммах. На экране заметались кривые. Их движения становились все медленнее. Наконец они застыли, чуть вздрагивая.

– Я так и знал! – огорченно произнес профессор. – Видите этот изгиб? Форма импульса нарушена.

– Надо проверить конденсаторы блока настройки, – подумав немного, сказал Казарин.

– Настройки? Вряд ли, – усомнился Антон Романович. – Это – самый надежный блок. Впрочем, проверьте, только сфотографируйте прежде кривую.

Казарин несколько раз подряд нажал кнопку фотофиксатора, потом выдвинул кассету и нажал рычаг лентоотсекающего механизма. Жужжания не последовало.

– Опять лентоотсекатель капризничает, – проворчал Казарин. – Придется весь рулон извлекать. Жалко пленки. Самопроявляющаяся ведь!

– Ничего не поделаешь, – ответил профессор. – Вынимайте! И не забудьте завтра отремонтировать приставку.

Он долго рассматривал кривые осциллограммы, потом отошел к другому столику.

– Вы пока займитесь генератором, а я рассчитаю характеристику этой не совсем обычной кривой.

Несколько минут в лаборатории царила тишина, прерываемая шелестом бумаги на профессорском столе и позвякиванием инструментов возле аппарата.

– А ведь такого импульса мы в нашем генераторе еще ни разу не получали, – произнес Браилов, поворачиваясь к ассистенту. – Вы что-нибудь обнаружили?

– Напряжение на клеммах 36 и 48 ниже нормы, – ответил Казарин. – Придется распломбировать блок, Антон Романович.

– Ну что ж, если надо, распломбируйте!

Казарин сорвал пломбу, снял экран и принялся за измерения.

– Чуяло сердце, – произнес он, – в конденсаторах дело. Емкость на тридцать две сотых меньше нормы.

– Проверьте еще раз, и как можно точнее, – поднялся Браилов. – Это очень важно.

– Ноль целых, триста двадцать шесть тысячных, – произнес, закончив более точное измерение, Казарин.

– Так, так… – пробормотал задумчиво профессор, быстро записывая в блокнот цифры. – Значит, ваши хваленые конденсаторы все же дают утечку?