Конрад Фиалковский - Homo Divisus Страница 17

- Это невозможно, Джуль, - сказал он наконец. - Невозможно.

- Не дури. Мы оба знаем, что возможно. Я не такой крупный специалист, как ты, Кев, но общие понятия о пересадке психики у меня есть. Я читал все твои работы. Разумеется, это никогда не применялось в таких масштабах, как со мной, но помех технического характера практически нет.

- Ты прав, Джуль, нет.

- Тогда в чем же дело?

- Все не так просто. Только к стволу яблони можно привить ветви другого дерева. Но после этого яблоня перестает быть яблоней. Теперь ее задача состоит в том, чтобы черпать из земли соки и питать плодоносящий побег. Здесь не яблоня, здесь два человека - ты и он.

- Ты же знаешь, что он такое.

- Знаю. Но он есть, он живет, мыслит, чувствует. Это человек, Джуль.

- Когда мы с тобой ходили по холодильникам, ты рассуждал по-другому.

- Я не знал, что все получится именно так, не представлял себе всего, во всяком случае, представлял иначе. Прости.

Тертой помнил тот день, когда они спустились в холодильное помещение. Получив его рапорт. Опекун предложил именно такое решение. Уже потом, в институте трансплантации, он случайно встретил Тельпа. Впрочем, возможно, встречу организовал Опекун. Уже тогда Тельп показался ему немного странным, но они долго не виделись - оба много работали, и оказалось, что им почти нечего сказать друг другу.

- Идея технически осуществима, - сказал тогда Тельп, - но ты понимаешь, почему мы этого не делаем. Конечно, на сей раз ситуация совершенно иная, ибо речь идет о проблеме существенной для всех нас, для всего человечества. Но все же локально, для наиболее заинтересованного, конкретного человека, суть дела не меняется.

Тельп говорил это, когда они уже вышли из лифта и по длинному коридору направились к холодильникам. В шлюзе роботы натянули на них скафандры,

- Термическая изоляция, - пояснил Тельп. - Там минус пятьдесят-шестьдесят. Конечно, в общих помещениях. В камерах - температура жидкого азота.

Когда они уже вошли в просторный зал, стены которого представляли собой сотни плит со скобами в центре, Тертон спросил:

- Много их здесь?

- Тысячи, - ответил Тельп. - Их свезли со всей Земли. Видишь, там, у входа, третья сверху, это камера Бедфорда, первого человека, решившегося на замораживание еще где-то в начале второй половины двадцатого века. Таких секций несколько. Нас сейчас интересует именно эта. Ближе ко входу мы храним тела, попавшие сюда после недавних несчастных случаев. Но их немного. Несчастья случаются редко, а если уж случаются, то тела обычно не остается. А по другим причинам теперь никто в юности не умирает.

- И поэтому вы решили взять... материал из прошлого столетия?

- А какая в конце концов разница? Биологически человек в таком масштабе времени неизменен. Мы могли бы спокойно использовать для трансплантации тела древних. - Тельп подошел к небольшому пульту с экраном. - Я выбрал для тебя кандидата, Джуль, из нашего века. Его звали Стеф Корн, он был биофизиком. На тридцать первом году жизни он попал в аварию. Масса повреждений. Двумя, тремя пересадками их не ликвидируешь. К сожалению, его придется киборгизировать, но - и это главное - мозг его не поврежден. Перед аварией он был совершенно здоров, характеристика его тканей полностью совпадает с твоей. Я думаю, нет смысла искать что-нибудь другое.

- Ну, что ж, Кев, если ты так считаешь...

- Это не мое мнение. Компьютер произвел сравнительный анализ всего имеющегося у нас материала. Я хотел бы показать тебе его лицо, конечно не то, что сохранилось после аварии, а портрет, который компьютер сделал с учетом предполагаемой реконструкции.

Тельп протянул руку к пульту, и Тертон увидел на экране молодое лицо, не очень выразительное, как обычно при компьютерном синтезе. Лицо было симпатичное, без особых примет; по распоряжению Тельпа компьютер показал его еще и в профиль.

- Хорошо, - согласился Тертон.

- Значит, задержим его для тебя... на тот случай, возможность которого вы с Опекуном не исключаете.

Теперь это лицо было его лицом, и в него всматривался Тельп. Тертон встал, подошел к апровизатору и заказал два стакана сока. Один поставил перед Тельпом, второй пододвинул себе.

- Не понимаю твоих возражений, Кев. Но ясно одно: в такой системе я жить не хочу и работать в ней... трудно.

- Если б не эта, как ты говоришь, система, ты бы уже не существовал.

- Неправда. Я прервал бы эксперимент. Я ясно видел опасность. Передал бы все Опекуну, а значит, Всемирному Совету. Я продолжал эксперимент, потому что получил ваши гарантии.

- Не прервал бы, Джуль, не прервал. Знаешь, мальчишкой я был влюблен в тебя. Ты был моим идеалом. Потом, когда я подрос, я взглянул на тебя, - Тельп на мгновение замялся, несколько иными глазами. Ты большой ученый, один из лучших нейроников нашего времени. Это известно всем - от твоих студентов до коллег. И ты сам знаешь, что значит для тебя твоя работа. У тебя нет друзей, никого действительно близкого и, прости... никаких интересов вне работы. Ты не прервал бы экспериментов тогда и не прервешь их сейчас, в этой, возможно, несколько обременительной ситуации. К тому же таких экспериментов. У тебя нет выхода, Джуль.

- Много ты знаешь.

- Больше, чем ты думаешь. Я похож на тебя, только, возможно, не так способен и жесткости во мне поменьше. Порой я даже подозреваю, что в наших жилах течет родственная кровь.

- Я никогда не говорил тебе ничего подобного.

- Моя мать тоже. Впрочем, сейчас это для меня уже не важно...

- Ну, хорошо. Если мы так похожи друг на друга, ты согласился бы жить в этом теле? Здесь, - Тертон показал на свою голову, - живет еще один человек. Я не вижу его, не чувствую его присутствия, но знаю, что в любой момент, стоит мне только заснуть, прикрыть глаза, как только шлем контакта с Опекуном окажется у меня на голове, я могу перестать быть. Подумай, я впадаю в состояние, которое не назовешь ни сном, ни смертью. Это нечто среднее. Я никогда не знаю, проснусь ли, ведь он может сделать все, даже убить себя... и меня. Он начал с того, что раскурочил робота, но он же ведет и мои эксперименты, а ты знаешь, какую это создает опасность. И если б это была смерть. Для нас, тех, кто действительно мыслит, смерть - неизбежное следствие жизни, то есть часть самой жизни вместе со всей ее неотвратимостью и бескомпромиссностью, прекращение всего, что было. Но прекращение окончательное. То же, что происходит со мной, это мерцание жизни. Попросту гротескная пародия на жизнь. Я не человек. Я... мысляк, существо, которое, внешне являясь человеком, функционально представляет собой автомат, потому что его в любой момент можно на какое-то время отключить.

- Что тебе сказать? Не каждый огонь вечно горит ярким пламенем. Порой он угасает, порой разгорается, но тем не менее не гаснет.