Филип Дик - Наркотик времени Страница 18

— Кажется, я где-то читал, что у него три дяди, шесть двоюродных братьев, тетка, сестра, старший брат, который…

— И все они живут вместе с ним в чиеннской резиденции, — сказал Тигарден. — Как правило там. И все они толкутся возле него, пытаясь урвать себе кусок получше — пищу, помещение, слуг, — вы понимаете. Кроме этого, — он помедлил, — есть еще и любовница.

Этого Эрик не знал. Об этом никогда не упоминалось, даже во враждебной Секретарю прессе. — Ее имя Мэри Райнске, Они встретились незадолго до смерти его жены. Официально Мэри числится его личным секретарем. Мне она нравится, многое сделала для него как до, так и после жены. Без нее его, возможно, уже не было бы в живых. Лилистарцы ненавидят ее… Собственно, я даже не знаю почему. Возможно, я чего-то не знаю.

— Сколько ей лет?

— Секретарю, как показалось Эрику, было далеко за сорок или немного за пятьдесят.

— Молода, насколько это только можно себе представить. Подготовьтесь к встрече, доктор, — Тигарден усмехнулся. — Когда она появилась здесь, она училась в колледже и подрабатывала по вечерам машинисткой. Возможно, она принесла ему какой документ… никто не знает наверняка, но они действительно познакомились благодаря ее работе.

— С ней можно разговаривать о его болезни?

— Безусловно. Она именно тот человек — единственный человек, — который способен убедить его принять фенобарбитал, а если необходимо, и пасабамат. Фенобарбитал, видите ли, делает его сопливым, а пасабамат сушит рот. Так что он просто их выбрасывает, и все тут, Мэри может его заставить! Она итальянка. Как и он. Она может прикрикнуть на него, как это делала его мама, когда он был ребенком… или сестра, или тетка; они все кричат на него, и он это терпит, но не слушает никого, кроме Мэри. Она живет в засекреченной квартире в Чиснне за двойным кордоном людей из секретной полиции — ее охраняют от лилистарцев. Молинари страшится дня, когда они… — Тигарден осекся.

— Они что?

— Убьют или искалечат ее. Или лишат ее мыслительных способностей, превратят в безмозглое растение. У них в запасе множество различных способов, и они могут выбрать любой из них. Вы не ожидали, что наши отношения с союзниками настолько натянуты? — Тигарден улыбнулся. — Вот так они обращаются снами, наши высокоразвитые союзники, по сравнению с которыми мы просто блохи. А теперь вообразите, как будут обращаться с нами наши враги, риги, если они прорвут нашу оборону и вторгнутся сюда.

Некоторое время они сидели молча, никто не решалея начать разговор.

— Что, по-вашему, произойдет, если Молинари выйдет из игры? — произнес наконец Эрик.

— Ну, возможны только два исхода. Или найдется кто-нибудь, настроенный более пролилистарски, или нет. Ничего другого не случится; а почему вы спросили об этом? Вы думаете, мы можем потерять нашего пациента? В этом случае, доктор, мы потеряем не только работу, но возможно и жизнь. Единственное оправдание вашего существования, как и моего, заключается в поддержании жизнеспособности одного грузного итальянца среднего возраста, который живет в Чиенне, Вайоминг, со своей громадной семьей и восемнадцатилетней любовницей, страдает желудочными болями и обожает закусить на ночь чем-нибудь легким, вроде жареных на масле гигантских креветок с горчицей и хреном. Не знаю, что вам там наговорили или что вы подписали, но вам еще долго не придется вставлять эти ваши искусственные органы в Вирджила Акермана; у вас просто не будет времени, потому что поддержание жизни Молинари — ото задача, которая потребует всего вашего времени, — Тигарден казался раздраженным и вместе с тем расстроенным; его голос в темноте кабины звучал отрывисто.

Я сыт этим по горло, Свитсент. У меня нет своей жизни, только жизнь Молинари. Меня тошнит от бесконечных лекций на любую тему и вопросов о том, что я думаю о контрацепции или о пробеме приготовления грибов, или Бег знает о чем и что бы я сделал, если бы, и так до бесконечности. Как диктатор — а вы ведь понимаете, что он диктатор, только мы все избегаем этого слова, — он исключение. Во-первых, он, возможно, величайший политический стратег в мире. Как бы иначе ему у подняться до поста Генерального секретаря ООН? На это у него ушло двадцать лет непрерывной борьбы. Он вытеснил всех политических оппонентов на Земле. Затем он вляпался в эту историю с Лилистар: Это называется внешней политикой. Во внешней политике великий стратег потерпел неудачу, потому что здесь его мозг заклинило. Знаете, как это называется? Некомпетентность, Всю жизнь Молинари потратил на овладение искусством посильнее заехать коленом в пах своему противнику, а с Френекси надо было придумать что-то другое. Он действует здесь не лучше любого из нас, а может быть и хуже.

— Я понимаю, — сказал Эрик.

— Но он идет напролом, он блефует. Он подписал Договор о Мире, который привел нас к войне, И вот здесь-то Молинари и отличается от всех разжиревших, напыщенных диктаторов прошлого. Он взял ответственность на себя. Он не отправил в отставку министра иностранных дел и не расстрелял кого-нибудь из своих советников. Он сделал это сам, и он это знает. И это его убивает, дюйм за дюймом, день за днем. Начиная с живота. Он любит Землю, любит ее людей, всех, чистых и грязных, любит эту компанию своих вороватых родственников. Он расстреливает людей, сажает их под арест, но делает это против воли, Молинари сложный человек, доктор. Настолько сложный, что…

Дорф сухо вставил:

— Смесь Рузвельта и Муссолини.

— Он с каждым человеком ведет себя по-разному, — продолжал Тигарден. — Боже, он делает настолько гнусные вещи, настолько отвратительные, что волосы встают дыбом. Он вынужден их делать. О некоторых из них никогда не узнают, о них вынуждены молчать даже его враги. И он страдает от всего этого. Вы когда-нибудь встречали человека, который действительно берет на себя ответственность за все свои поступки? Встречали? А может ваша жена?

— Наверное нет, — ответил Эрик.

— Если бы вы или я по-настоящему приняли на себя моральную ответственность за все, что мы натворили за свою жизнь, мы умерли бы на месте или тронулись. Живые существа не приспособлены для осознания того, что они делают. Взять хотя бы животных, на которых мы ездим или которых мы едим. Когда я был ребенком, я каждый месяц должен был выезжать травить крыс. Вы никогда не видели, как умирает от яда животное? И не просто одно, а целые толпы, месяц за месяцем. Я не чувствовал этого Стыд, вину. К счастью, эти чувства не включались, иначе я не смог бы продолжать. Так происходит и со всеми людьми. Со всеми, кроме Мола. Как они его называют. — Тигарден добавил: — Линкольн и Муссолини. Мне приходит мысль о Другом, жившем почти две тысячи лет назад.