Дина Лампитт - Ускользающие тени Страница 18

Он по-мальчишески рассмеялся, и Сидония отметила, что теперь на его лице появилось выражение этакого рубахи-парня, души любой компании — особенность, оказавшая ему немалую услугу во время выборов.

— Финнан О’Нейл, — ответил врач, пожимая протянутую руку и поворачиваясь к Сидонии. — Так вы не забыли, что собирались поужинать со мной?

— Конечно, нет.

— Тогда оставляю вас вашим поклонникам. Подгоню машину через пятнадцать минут, идет?

— Лучше через двадцать — тогда я буду полностью готова.

— Отлично! До свидания, мистер Белтрам. Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

— Несомненно, — отозвался Найджел, учтиво кивнув. Его добродушие мгновенно исчезло, лишь Финнан отошел. — Какого дьявола нужно здесь этому типу?

— Это тебя не касается, но, в конце концов, он только один из моих новых соседей. А вот и еще одна соседка. — И Сидония замахала рукой, в ответ отчаянно машущей из толпы почитателей Дженни.

— Ты переехала?

— Да, в Кенсингтон. А теперь, Найджел, прошу прощения — меня ждут.

И Сидония быстро отошла, оставив бывшего мужа на милость Рода, который навис над ним, подобно мстящему уэльскому ангелу, нелюбовь которого к парламентариям занимает только второе место после нелюбви лично к мистеру Белтраму.

Чтобы очистить гримерную, понадобился почти час — за это время вернулся Финнан, который припарковал машину где-то в неположенном месте. Но, в конце концов, им с Сидонией удалось выбраться из толпы почитателей таланта и отправиться в «Брюнгильду», ресторанчик, открытый бывшим оперным певцом и специализирующийся на «ужинах после театра». К тому времени, как закончился ужин и самая восхитительная часть вечера, а усталую музыкантшу наконец-то отпустили домой, было уже два часа ночи.

— Спасибо за все, — сказала она, когда ирландец проводил ее до дверей квартиры.

— Вам спасибо — за то, что вы так талантливы, — ответил он, быстро коснулся ее губ и спустился к себе.

Сидония смотрела ему вслед, слегка разочарованная тем, что Финнан не предпринял попытки соблазнить ее, и в то же время радуясь тому, что еще не закончилась самая приятная часть их взаимоотношений. Все-таки ее самолюбие было уязвлено, несмотря на то что, если бы Финнан предложил провести с ним остаток ночи, у нее бы просто не хватило на это сил.

Ее мысли вернулись к концерту и встрече с Найджелом, ужину с Финнаном. Сидония вышла в сад подышать перед сном. Внезапно ею овладел странный порыв, и через садовую калитку она вышла на аллею Холленд. Повинуясь необъяснимому влечению, она быстро направилась в сторону Холленд-Хауса, освещенного призрачным светом луны.

Подобно всем лондонским паркам, Холленд-Парк закрывался на ночь, но во время своих многочисленных прогулок Сидония уже обнаружила тайный вход. Дорожка, ведущая к гостинице для туристской молодежи, расположенной у восточного крыла в нескольких зданиях недавней постройки, ничем не закрывалась, а оттуда через двор рядом с крылом, где располагался фонтан, можно было добраться до Ночной аллеи. Так Сидония и сделала, не зная, что побудило ее на этот поступок.

Внезапно она остановилась. Там, где она стояла, уже можно было разглядеть яркий свет и услышать музыку, по-видимому, исполняемую на старинных инструментах.

«Концерт, — решила Сидония, — это ночной концерт».

Но кто мог затеять такой концерт в три часа ночи? И где слушатели этого странного концерта?

Луна почти скрылась за тучей, и в ее слабом свете Сидония увидела, что ступени, ведущие во двор, находятся на другом месте, не там, где она привыкла их видеть; ворота Иниго Джонса тоже не огораживала новая решетка. Сама она стояла у чугунной решетчатой ограды, доходившей ей до груди, так что можно было легко рассмотреть все, что находилось за ней.

К своему изумлению, Сидония увидела, что Холленд-Хаус ярко освещен светильниками, зажженными на балконах над галереями. В окнах дома горел яркий свет. Она различала силуэты прохаживающихся там людей. Все было почти как во сне, когда она видела дом отреставрированным, но на этот раз Сидония твердо знала, что не спит. Об этом не могло быть и речи — она даже не присела, войдя в квартиру, а сразу отправилась на прогулку. Она не представляла, каким образом могла заснуть, стоя на ногах, и, тем не менее, видела прошлое отчетливо, как в реальности.

Внезапно на ступенях у парадной двери появилась девушка с полотен Джошуа Рейнольдса и посмотрела в ее сторону. Сидония застыла на месте и тоже уставилась на незнакомку, понимая, что та слишком красива, чтобы ее бояться. Она различала блеск густых волос, складки платья с кринолином, сшитого из тяжелой серебристой ткани, зеленые перья на голове, вздрагивающие, от движений девушки. Затем раздался хруст гравия и из темноты показался грузный мужчина в камзоле и треуголке, спешащий к Сидонии.

Ее состояние транса моментально прошло, и Сидония метнулась в сторону дорожки, ведущей к восточному крылу, молясь о том, чтобы найти ее, чтобы местность не изменилась и чтобы она могла вернуться к себе в квартиру — подальше от дома, где призраки веселятся на балу в зале дома, которого уже много лет не существует на свете.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Клянусь перед лицом свидетелей, — решительно заявила леди Сара Леннокс, — что я никогда больше не оденусь в черное платье! Этот цвет мне не идет.

— Я тоже, — ответила Сьюзен. — В траурном платье я выгляжу как кусок хлеба, размоченный в молоке.

— Тогда долой все эти вороньи наряды! Сегодня я надену малиновое.

— Тебе не кажется, что это будет выглядеть слишком вызывающе?

— Ну и что, — беспечно отозвалась Сара. — В конце концов, это бал Двенадцатой ночи.

— Что бы ты ни надела, он будет смотреть только на тебя.

— Он может смотреть на кого ему угодно.

— Вы лгунья, Сара Леннокс, — уличила ее Сьюзен. — Стоило бы только его величеству взглянуть на кого-нибудь другого, и вы бы пришли в бешенство.

Сара усмехнулась:

— Твоя беда в том, что ты меня слишком хорошо знаешь.

Две юные леди из Холленд-Хауса дружно рассмеялись, а потом вновь посерьезнели, обсуждая животрепещущие проблемы туфель, украшений, причесок и драгоценностей, подходящих для бала Двенадцатой ночи.

С тех пор как Саре исполнилось пятнадцать лет, прошло уже девять месяцев, за которые изменилась судьба целой нации. Двадцать пятого октября 1760 года король Георг II встал в шесть часов утра, пересчитал, все ли монеты на месте в его кошельке, — так, по крайней мере, заявлял ехидный Гораций Уолпол, — и позвонил, приказывая принести шоколад. Часом позже король направился в уборную и вскоре был обнаружен там мертвым — падая, он ударился виском о край деревянного сиденья.