Станислав Михайлов - Жемчужина Страница 18

В ответ я поцеловал ее. Она ответила, но тут же отстранилась:

— Подожди. Браслет. Ты спрашивал. Прабабке его подарил ее муж. Которого она так любила и не могла забыть. Браслет сделали по его заказу. Специально для нее. Она хотела, чтобы я надевала, когда буду гулять со своим мужем. Мужчиной, которого не смогу забыть. От которого захочу детей. Без которого не захочу жить. Продолжать жизнь. Если он умрет. Как она не захотела.

Мое сердце забилось так сильно, что мне казалось, я оглохну. Я потянулся к ней, и в этот момент запищал коммуникатор. Катя часто настраивала его на писк, наверное, чтобы было противнее. Или, что скорее, чтобы звук был настолько явно инородным, что идентифицировался бы мгновенно.

Вызывали из конторы. То есть из ее четвертого отдела. Они получили странный результат. Если верить расшифровке остаточных явлений в мозгу, а ей принято верить, потеря сознания произошла примерно за час до нападения. С чем может быть связана такая ошибка или погрешность — непонятно. Понятно же, что он не в обмороке напал. И еще интересный факт: биологическая смерть наступила после падения, но убила этого парня, похоже, не Катя. Сердце прекратило биться по неустановленной причине. Просто остановилось.

Нож он взял в своем служебном номере. Странно, что номер выглядел достаточно опрятным, но словно бы со следами неумелого, спешного и очень поверхностного, краткого обыска. Досье погибшего содержало сплошь одобрительные отзывы. Не относился он и к натуралистам: два полных обновления, не считая частичных, и несколько профилактик. Если бы он не восстанавливался, давно бы уже умер от старости, ему было лет сто пятьдесят. Я мысленно присвистнул: «Вот тебе и парень… Раньше, до того, как обновления вошли в широкую практику, наверное, было проще с этим, всегда можно было по внешности понять, какой жизненный опыт за плечами у человека, не то что у нас сейчас — молокосос и старик внешне выглядят на один возраст».

Катя слушала доклад, прикрыв глаза. Дослушала, поблагодарила, попросила держать в курсе и отключила связь. Молча вырубила свет и пустила запись с регистратора. Мы просмотрели ее несколько раз с разными скоростями и приближением деталей.

— Знаешь, — произнесла она задумчиво, — я вообще ничего не понимаю.

Тревожное, нехорошее что-то заскреблось у меня на сердце. Очень похожее на страх.

— Зачем он напал на тебя? Почему бросился как слепой, даже не попытался увернуться от моего удара, словно меня не видел? Почему сидел в засаде? Проще было подойти и пырнуть неожиданно. Почему, вообще, нож? Несложно найти дистанционное оружие. Старое и не очень. Или то, что можно использовать как оружие. Экстремалы из натуралистов не стали бы действовать так, Пол… Вообще никто бы не стал… Внезапное помешательство?

Страх расползался по мне противными волнами, от него темнело в глазах. Это тоже странно. Это ненормально. Даже в тех ночных кошмарах, когда меня преследовало ганимедийское существо, мне не было так страшно, как сейчас, в теплой кровати рядом с Катей, в полной безопасности.

Снова запиликал коммуникатор. На этот раз — доклад от лингвистов, криптографов или кто там занимался расшифровкой четырехчасового Катиного монолога, надиктованного голосом Лиен. Чуда не произошло. Язык не опознан, не относится ни к одной из известных групп, можно предположить то, се, пятое и десятое, но ничего — с достаточной уверенностью.

— Нам надо поспать, Пол, — неожиданно и твердо произнесла Катя. — Давай-ка поставим на воспроизведение и попытаемся заснуть. Может быть, это как-то поможет выйти на Лиен или Ксенату. Или понять слова. Мы же оба знаем этот язык. Через них.

Я не мог ответить. Черное, черное небо приближалось ко мне, в нем ярко горели жестокие звезды. Они жгли мне глаза цветными иглами, шипели, впиваясь в тело. Я не чувствовал боли, все это происходило не здесь и не со мной. Откуда-то издалека донесся Катин голос:

— Не бойся, Пол. Все, спим.

И чернота накрыла меня.

Сон прервался, оставив в сознании привкус пепла, и пустоту — в памяти.

Что-то удерживало меня от того, чтобы вспоминать.

Факелы почти прогорели, но никто не торопился их менять.

Трана не спал. В полутьме блестели белки его глаз.

Я хотел было подняться, но он сделал останавливающий знак рукой, мол, лежи тихо.

По пещере не разносилось ни звука. Я прислушался. Нет, все же, звуки есть: посвистывает-посапывает кто-то невдалеке, и едва слышно капает просачивающаяся сквозь каменную толщу вода. Несколько водокапов, это очевидно, если разложить звук на составляющие. И это совершенно не имеет значения в нашей ситуации.

Или имеет? Почему я слышу только одного спящего человека? Где остальные?

Трана сделал манящий жест рукой, одновременно прося соблюдать осторожность. Я медленно-медленно сдвинулся, приблизился к нему. Он молча ткнул пальцем неперевязанной руки в сторону очага. Там было пусто. Никого не оказалось и на лежаке Гарки. Я чуть высунулся из нашего угла, заглянул за острый край большого камня, прикрывающего часть стоянки — снова никого. Недоуменно обернулся к Тране. Он поманил меня к себе.

— Ушли, — прошипел мне на ухо. — Один тут. Вон за той кучей.

Трана показал на груду тряпья, ее раньше не было. Видимо, притащили, пока я спал.

Любопытно. Они бросили пленников, за которых должны получить солидный выкуп? Оставили единственного часового, к тому же такого, что ему нельзя доверить и валабора пасти?

— Давно? — шепнул я.

— Да. Притащили барахло и тю-тю. Уж пару девятин не возвращаются.

Хм. Пару девятин. Почти треть дня. Долговато. Интересно, что сейчас над нами, свет или тьма… Попытался восстановить ход событий, вроде, получается, свет. Вторая треть, середина солнцепада. Пошли куда-нибудь и наткнулись на врагов? Упали все вместе с высокой скалы? Награбили так много, что не смогли подняться, и лежат, придавленные грузом?

Дальнейшее произошло быстро.

Почти бесшумно из черного провала выхода появились тени.

В темноте они сливались с темнотой, на свету — с цветом стен. Двигались плавно и стремительно, словно всю жизнь скакали по острым камням, словно привыкли подобно воде обтекать их.

Но что-то все же разбудило нашего незадачливого стража. Возможно, внутренний голос или слишком громкий бульк в кишечнике заставил его, невидимого нам, открыть глаза и поднять голову, а затем и вскочить с воплем ужаса. Кто знает, что привиделось ему спросонья, какая ядовитая муха укусила, заставив подпрыгнуть. Затаившись или просто не просыпаясь, он прожил бы на несколько мгновений дольше. Хлыстом стеганул желтый злой огнелуч и гортанный крик прервался, едва начавшись.