Андрей Попов - Обманутые сумасшествием Страница 19

Именно тогда, как свидетельствуют архивы прежних похоронных компаний, в состоянии душевной дестабилизации и ментального перенапряжения, существует вероятность появления Галлюций. Эти эфемерные наваждения, хоть изредка и происходят на планете, но с ее природными процессами не имеют ничего общего. И, если не обращать на них никакого внимания, они быстро исчезают.

Космическая таверна (честное слово, после смердящей тьмы казавшаяся душеспасительным оазисом) была полна своими привычными посетителями из людей и компьютерных фантомов. Одни просто оживляли ее молчаливые стены, другие — имитировали многолюдность. Избыток впечатлений необходимо было выплеснуть наружу в виде беседы.

– Нет, моя фантазия рисовала несколько иную картину, — Линд, насколько мог, придавал своему голосу, мимике, движениям интонацию полного равнодушия. Он отхлебнул кофе, делая вид будто наслаждается его вкусом, и продолжал: — На Земле кладбища всегда сочетались с… ну там, с густой травой, оградками, цветами, погребальными венками, траурными лентами, и так далее. Здесь же все слишком просто и угрюмо. Я даже раньше не воображал, что где-то может существовать такая жуткая темнота. Именно жуткая, чувственная… Стоит выключить прожектора, и весь мир вокруг исчезает. Романтика, черт бы ее побрал!

Слово «романтика», неуместное и даже нелепое для Флинтронны, что-то слишком часто стали употреблять в разговорах, быть может, вкладывая в него какую-то черную иронию.

– …романтика, — озабоченно протянул Оди. — На Земле и сами похороны проходят не под звуки нецензурных ругательств, а с траурной музыкой, речами и слезами — короче, со всем подобающим настоящим похоронам. А здесь… — он на мгновение замялся, подбирая нужную фразу, — конвейер. Грубый конвейер. Святотатство.

Айрант выплеснул из стакана остатки кофейной гущи. В его глазах блеснул знакомый всем звериный огонек, вспыхивающий в тот момент, когда он хотел сказать что-нибудь цинично-ядовитое.

– А кто тебе не дает?.. Можешь перед каждой могилой толкать громкую речь! Позови еще Фастера, он будет читать по усопшим отходные молитвы. Ну, чтоб было как на Земле!.. Я вам могу выделить Фабиана, он будет громко рыдать по умершим, причем, на всех частотах диапазона, даже ультразвуком… А что, Фабиан! — он обратился к стоящему рядом роботу. — Вставим в твои, извиняюсь за выражение, мозги соответствующую звуковую программу, и ты будешь целые сутки ходить, оплакивая умерших. Во жизнь настанет!

Всем казалось, что Айрант шутит, причем — грубо и необдуманно, но в его голосе, как электрический разряд, вспыхнул приступ очередного бешенства:

– Только запомните одно: ждать мы вас здесь не будем! Сделаем свою долю и смотаемся ко всем чертям! А вы здесь хоть до конца дней своих плачьте, рыдайте, толкайте громкие речи, пока не передохните…

Линд глубоко вздохнул, подавляя этим собственное раздражение. Вообще-то, в гневе его видели крайне редко. Его бледное, без тени загара, лицо, в котором присутствовало нечто греческое (нос с горбинкой), в неоновом свете сильно походило на скульптуру. И по сути было равнодушным как скульптура. Даже гневаться он умел хладнокровно, пассивно, без глупых выкриков и жестикуляций. И в данной ситуации он спокойно, почти умиротворяющее произнес:

– Послушай, приятель, ты больной человек. Как врач тебе говорю. Вот только диагноз точно не могу определить, но по-моему у тебя в голове стали расти пяточные шпоры. — Линд согнул указательный палец, постучал им по крышке стола, потом по своему лбу. — Понимаешь? Такое иногда случается.

– Айрант! — Кьюнг вновь использовал свой властный голос хозяина. — Разговор идет о серьезных вещах, так что сделай нам одолжение — заткнись и помалкивай! Большего от тебя не требуется.

Бортмех принялся нервно ходить взад-вперед, понимая насколько в замкнутом пространстве все они проводят свою жизнь. Сначала ему хотелось от злобы броситься с головой в виртуальное море, но потом он резко обернулся и, вразумляя невразумимых, рявкнул на них:

– Да неужели вы до такой степени отупели, что не понимаете простых вещей?! Для нас это обыкновенная работа! За нее нам платят деньги! Де-нь-ги! Кому нужны ваши сентиментальности? Покойникам? Совсем уже из ума выживаете? А ведь только вторые сутки прошли…

Произошла какая-то резкая перемена, заставившая всех замолчать, даже Айранта. Первое мгновение, по инерции увлеченные разговором, они вообще не сообразили что к чему. Потом дошло: за стенами таверны раздался протяжный колючий звук — нечто похожее на скрип. Так бывает когда садишься на веками несмазанный, с ржавыми пружинами, диван. Слышали все, потому что разом стали недоуменно переглядываться. Настораживал не столько сам звук, сколько озадачивающий факт: ВСЕ шестеро находились здесь, ТАМ никого не было. Чуть слышно шумели волны виртуального моря и больше ничего… Полная тишина, пропитанная тупым непониманием случившегося. Тишина тягостная и жаждущая чьего-либо голоса.

– Фабиан, будь добр, сходи глянь, что там такое… — капитан не приказал, а скорее попросил робота. Почти ласково.

– Слушаюсь, сэр.

Он удалился. Его не было минуту, две, три… Тишина снова отяжелела и стала почти ощутимой.

– Я пойду посмотрю! — Айрант громко отчеканил каждое слово, издевательски поглядывая на серьезные физиономии своих коллег. — Да-а… отважные навигаторы космоса, если мы с этого начинаем…

«…то каково же будет продолжение», — разумно было бы завершить мысль, но бортмех не произнес больше ни слова, так как дверь с легким шумом уплыла в сторону, и появился служебный робот.

– Господа, там никого нет. Все спокойно.

Его механическое «никого нет» просто резало сознание, как будто «кто-то» там мог быть.

– Может, просто треснула обшивка? — предположил Оди.

С этой мыслью вяло, но согласились. Впрочем, всеобщее настроение и тонус разговора перетерпели болезненный излом. Отпало желание шуток и острот, равно как глупых споров с выпячиванием собственного геройства. Линд что-то начал философствовать, но этим еще больше нагнетал меланхолической угрюмости.

– Если мы с самого начала не изгоним из сердца ростки врожденной боязливости, не поборем всякого рода фобии, то последствия могут обернуться настоящей болезнью. Считайте, что я говорю вам это как бортовой врач. Психастения — слышали о такой заразе? Кстати, вы же помните историю о мистере Хэлтоне? Я ее рассказывал?

Молчание. Значит, не рассказывал. Линд, любитель поучительных сентенций, по всякому поводу имел в запасе какую-нибудь историю: не поймешь, то ли он сам их сочиняет, то ли действительно где-то нахватался. Слушали его обычно с интересом, даже с большим интересом, чем похабные анекдоты Айранта.