Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая Страница 19

Против ветра….

По пояс в ледяной воде….

Под насмешливый голос Госпожи Удачи….

Сколько времени прошло? Сколько минут минуло, сколько песчинок пересыпалось с одной из ладоней вечности в другую?

Вот и дворик, в который он входил, и напротив — та самая арка. Только и нужно, подняться по ступеням, проскользнуть сквозь прутья кованой решетки, которой никого не удержать.

Прислонившись спиною к каменной кладке, он втянул ледяной воздух. Словно лето сменила зима, за какие-то час — полтора, что он провел в душном подвальчике. Тонкие пальцы тянутся к плечу. Боль…. От слабости кружится голова. И необходима передышка. Краткий миг. Всего одна минута.

Он безвольно стек по серому камню, сев на ступень. Говорил же Хаттами, что не стоит идти одному. Не послушал. И это тоже судьба.

А опасность царапает нервы, врывается в мозг будоражащим зельем. Опасность невидимая, но ощутимая, поднимающая волоски на коже. Запах страха и запах крови.

Зажмуриться бы! И как назло — глаза ясны и зрячи. А из арки напротив выходят двое. И опасность идет впереди них, распугивая все живое в округе. Эрмийцы. Воины Императора. Каждый жест отточен и верен. Не люди — идеальные машины, созданные убивать.

И некуда бежать. От них не убежать, не защититься, остается только покорно ждать, когда ударит Судьба. Застонать бы от безысходности, да только страх пересушил горло и не выдавить ему из себя ни звука.

— Тащи раба…. - язык не забытый за тысячи дней, за десятилетия бегства из плена бьет по обнаженным нервам, и катятся слезы по щекам от понимания, что ничего не исправить, не вмешаться, не изменить. Не переиграть….

"Тащи раба", — равнодушное и несокрушимое. А в глазах синь шелковых прядей тэнокки, сиренева взгляда, нежные прикосновения слабых пальцев, жемчужное сияние кожи.

И тот, кому отдан приказ, чуть склонив голову направляется, но не к нему. А в проем, куда он входил на час или два ранее.

Время шуршит, время летит пущенной стрелой! Сколько же прошло времени? И через разрывы в тумане памяти — намек на улыбку, и ничего не значащий, так много значащий вопрос о возрасте клейма. Как будто в этом есть какая-то надежда!

А воин недалече, стоит, прислонившись спиной к стене, и закручиваясь спиралями черного торнадо падают локоны на сильную шею. Холодеет душа. Это ж как надо забыться, что б не узнать?!

Это ж в каком надо быть дурмане, что б не почувствовать, не вздрогнуть при звуке первого же шага? Не просто воин. Император! Черный Дьявол! Хозяин….

Стучит сердце, бьется пойманной птицей, скачет вспугнутой белкою! Закусив губу, только и остается надеяться, что сохранит Судьба и спрячет, потому что больше надеяться не на что.

И звучат шаги. Воин тащит за волосы из подвальчика хрупкого человека невероятной красоты, с глазами, вобравшими синь всего света. Тэнокки.

— Долго бегал, мой мальчик, — тихий, вкрадчивый голос, интонации змеи. И тихий шелестящий вздох. — Все! Набегался! Довольно! Не дает вам покоя побег Ареттара. А чем он там закончился, скажи?

И долгое молчание ответом.

— Умер ваш Ареттар. Утопился. Но стал героем. Прогремел! Первый из беглецов, что не вернулся в Империю!

И сколько насмешки! Сколько самого невероятного торжества! Плюнуть бы в ненавистное лицо! Выцарапать кошкою разные, топящие волю глаза! Согнуть, сломать, поставить на колени! Вывернуть бытие так, что б выл, ты, Хозяин, одиноким волком!

Но нет сил. Кружится голова.

— Я не вернусь… — тихий голос, шелестящий по ветру сорванным листом. Нечто невероятное! Невозможное. Возраженья тэнокки….

Лицо Хозяина, перекошенное от гнева; бледное от осознания собственной дерзости точеное лицо раба. И рвется тонкая ткань, обнажаются покровы. Плечо, на котором нет знака раба. А это значит…

— Ты осмелился, тварь! Ты забыл свое место! Ты умрешь, как собака!

И тихий вздох, похожий на всхлип, вдох, последний вдох без боли в этой краткой жизни, и острым когтем, холодной сталью ощерилась рука.

Не закрыться, не уклониться, не сбежать. Не рабу тягаться с воином! И нет спасения. Судьба! Да что ж ты, проклятая, делаешь? Да почему ж нет сил вмешаться, нет сил встать на ноги и защитить слабого, приняв удар на себя?

А сталь входит в мягкий живот, рассекая его от лобка до грудины, и искажаются болью точеные черты. Из сине-сиреневых глаз смотрит мука, и бессильно хватают воздух, пытаясь унять боль, умерить страдание губы и шепчут, словно заклинание, словно нет ничего более важного в мире — выплеснуть эти невероятные, самые нужные слова, не захлебнувшись ими перед смертью.

— Он отомстит. За все. За боль. За страх. За сына. Он…

И вновь удар. Точный, быстрый, как удар молнии, оборвавший слова и мучения. Удар в сердце, рассекший его напополам.

Летит прочь черный плащ на плечах коршуна. И хохочет судьба. Только слезы катятся по щекам — бессильные слезы ярости, а сердце в груди превращается в холодный, блистающий камень, что колет всеми гранями света. В холодный, не ведающий сострадания, алмаз. И с трудом поднявшись на ноги, шатаясь, словно колос под ударами ветра он идет, царапается, ползет….

Сиреневые пряди шелковых локонов в пыли. Бледная — бледная, жемчужная кожа, а кровь, не успевшая свернуться — алая, светлая. И странная улыбка на губах тэнокки, заглянувшего за грань бытия, туда, где нет страдания, страха и боли.

"Он отомстит…."

… да, отомщу…

9

— И коего Дьявола?! — голос Гайдуни, громкий, грозный. — Зачем вообще ты поперся туда?

Все что он может — молчать, комкая тонкими точеными пальцами край одеяла, не понимая на каком свете находится, и что сейчас за окном — утро, вечер, лето, зима…

Стоят перед глазами тот дворик, и мальчишка — тэнокки, не отпуская от себя. И забыть невозможно, как не забывается многое иное. Это, как метка клейма — навсегда. На весь остаток дней. На всю жизнь. На каждый миг, покуда идет игра.

Ну, как можно ответить? Ну что можно сказать? Отмолчаться — неизмеримо проще. Зачем он пошел туда? А зачем тебе это, друг мой, Гай? И пусть не назначена за голову награда, все ж она будет немалой. За такие деньжищи кого только не предашь? Даже себя.

— Надо, — ответил Да-Деган, отводя в сторону взгляд.

— Ты хоть понимаешь, что опять влип в неприятности? Тебя нашли рядом с телом эрмийца. Префект будет крайне заинтересован.

— Думаю, префекту, как и многим иным нужны деньги, — прошелестел он тихим голосом.

— О, да! Но не ты ли найдешь денег на взятку? Отец и так пошел побираться из-за тебя! Ты мне скажи рэанин, куда тебе такая прорва денег, а? Ну и размах для того, кто только вышел из форта!!!