Михаил Харитонов - Певец Страница 2

— Про меня тоже такое говорили, — пробормотал парень. — Что я байстрюк, а мой отец — заезжий муж.

— Забавно может получиться, — пробормотал Певец. — Может быть, всё-таки возьмёшь ту грудастую тёлку? В конце концов, ты ради неё рисковал жизнью. Из неё со временем получится хорошая жена.

— Нет, — парень мотнул головой. — Я никогда не хотел быть мужиком и пахать землю, а теперь и подавно.

— Учти, — сказал рыцарь, — из ушедших выживает меньшинство, а находят свой путь — один из ста.

— Или найду, или умру, — пожал плечами парень. — Кажется, мне пора собираться в дорогу.

— В дорогу собираются крестьяне, — поправил его Певец. — Ты же вступаешь на путь, запомни это. И не заходи домой. Или ты никогда не оторвёшься от земли.

— Благодарю за совет, — парень поклонился. — Мне пора в путь. Прощай, рыцарь, и спасибо тебе.

— Пожалуй, я пожелаю тебе удачи, — сказал золотоволосый, встал, и, не оглядываясь, отправился в мыльню, где заскучавшая девка подрёмывала в корыте с горячей водой.

Певец вышел, когда небо уже утонуло во мраке. Одеваться он не стал, решив, что приготовленная постель его вполне устраивает. Клопы, правда, всё-таки были, так что воздушному духу пришлось обернуться маленькой птичкой и выклевать насекомых. Огненный волк согрел постель дыханием и устроился у очага, а водяной, обернувшись чёрным леопардом, улёгся внизу — сторожить покой хозяина.

Устроившись на ложе, рыцарь отправил волка, чтобы он привёл девку. Возможно, решил он, она ему ещё понадобится утром.

Девка оказалась понятливой. Сначала она прижалась к телу Певца, а когда он оттолкнул её — спокойно повернулась спиной. Рыцарь закутался в толстую холстину, которую ему постелили в качестве одеяла, потом подумал и уделил наложнице часть тряпки — ему не хотелось утром обнимать озябшее тело. И тут же заснул — быстро и крепко.

Как обычно, ему снились звёзды.

Проснулся он непонятно где. Было холодно, страшно холодно. Кровати не было, не было и слуг. Он лежал на глыбе льда, голый, распластанный, и над ним смыкались своды огромной пещеры. Два огромных сталактита спускались с вышины прямо к нему, их острия почти касались глазных яблок, третий сталактит упирался в пуп. Голую спину кололи острые столбики сталагмитов. С каждым мигом они, казалось, чуть подрастают, бодая и буравя онемевшую от холода спину.

Певец попробовал шевельнуть рукой. Ничего не вышло. Голоса тоже не было. Но главное — он не чувствовал маны: во всём теле не оставалось ни капли силы, как будто холод высушил его досуха.

Видимо, решил Певец, его каким-то образом похитили — победив его слуг — и перенесли в место силы. Старой, настоявшейся за многие годы… а то и столетия.

Откуда-то сверху донёсся тихий смешок — несомненно, женский. Так смеются довольные старухи.

— Ты попался, — прошелестело под сводами. — Что ты теперь будешь делать? Ах да, ты же не можешь говорить. Какая жалость. У тебя неплохое тело. Мне будет приятно смотреть, как его проткнут мои колышки… — сталактиты задрожали, их острия опустились ещё ниже, а сталагмиты закололи спину с удвоенной силой.

Певец тем временем собрался с духом. Маны не было, но оставалась воля и умение управлять собой. Он сконцентрировался на горле. То, что мешало говорить, было чем-то вроде льда, разлившегося по мускулам шеи. Рыцарь осторожно пошевелил языком: вроде бы получилось.

— Или, может быть, дать тебе пожить ещё немножко? Ты, кажется, ещё толком не проснулся, и не успел ощутить всю прелесть положения, — старуха гадко хихикнула.

Каменные челюсти чуть-чуть разжались — сталактиты отодвинулись от глаз, сталагмиты как будто стали покороче.

— А ты не очень-то любезный кавалер, — продолжала она, — с этой грудастой девкой ты обошёлся как с последней шлюхой.

Певец попытался пошевелить пальцем. Ничего не почувствовал. Тогда он согнул руку. Ощущений не было никаких, но он увидел краем глаза, как шевельнулась тень на стене, и понял, что неподвижность — иллюзия.

— Э, нет, так мы не договаривались, — раздалось сверху. — Лежи спокойно…

Каменные челюсти снова начали смыкаться. Сталактиты нависли над глазами — казалось, острия вот-вот коснутся зрачков.

Рыцарь дёрнулся в сторону, схватив рукой самый острый сталактит и с усилием — в отмороженных мышцах вспыхнула боль — сломал его.

Тут же он почувствовал, как возвращается мана. Её было немного — как раз хватило, чтобы усилием мысли расколоть ледяное ложе и упасть в чёрную воду под ним.

— Куда-а-а… — завыла старуха, но Певец оттолкнулся ногами от ледяной кромки и нырнул в глубину.

Чем ниже он опускался, тем больше росла сила. Когда светлое пятно наверху скрылось из глаз, в глазах потемнело от нехватки воздуха, а мышцы свело от холода, он смог наполнить лёгкие маной и согреть себя изнутри. Потом он утяжелил тело, и оно стало опускаться само. Он падал… падал… падал…

Певец очнулся на ложе. Оставаясь абсолютно неподвижным, приоткрыл глаза. Сторожевые духи спали, не чуя дурного. Мельникова дочка лежала рядом, её большая грудь мерно поднималась и опускалась, колыхая холстину.

Рыцарь, не шевелясь, прогнал силу по телу, разогреваясь, потом резко повернулся и вцепился девке в горло. Та захрипел и попыталась сопротивляться, но он сдавил так, что у неё полезли глаза из орбит.

— Поклянись маной, что никогда не причинишь мне вреда, — сказал он совершенно спокойно, — или я тебя убью, прямо здесь.

Девушка отчаянно затрясла руками. Вспыхнуло и опало зелёное пламя магической клятвы. Встрепенулись потревоженные духи: из-под кровати ударила струя пара, огонь в очаге защёлкал зубами, выбивая из поленьев снопы искр, а с потолка ударила, как тяжёлая лапа, воздушная волна. Рыцарь невольно разжал пальцы, и девушка, вывернувшись, выпрыгнула из постели.

— И это всё, на что ты способна, ведьма? — спросил золотоволосый.

— Я далеко от дома, — спокойно сказала девка, поправляя волосы. — Но даже здесь я смогла заморочить тебя и твоих слуг. И почти победила. Если бы ты не расколол ту льдину.

— Кстати, что это было? Просто сильный морок? Или ты перенесла меня к себе? Я думал, это невозможно.

— Нет, не так, — девка провела перед собой открытой ладонью, и в воздухе возник зеркальный овал. Девка наклонилась над ним и принялась внимательно изучать шею, ища пятна от пальцев.

— Что же? — не отставал рыцарь.

— Я перенесла кусочек своей пещеры сюда. Сложное заклинание, берёт много сил, но результат того стоит. Ты оказался в моём пространстве, оно полностью подавило твою ману. К сожалению, я далеко от дома и смогла перенести сюда только очень маленький кусочек пещеры — ровно столько, чтобы раскрыть его над тобой. Когда ты сломал сталактит, то в облегающем пространстве появилась дыра. Через неё ты смог дотянуться до своей силы, а потом расширить дыру и выбраться.

— Ах, ты та самая пещерная ведьма, — понял Певец. — Что ж, ты хороша, если способна ворожить вдали от своего места. И мою охрану ты обвела вокруг пальца.

— Обычный женский приём. Хорошие слуги не интересуются тем, что происходит в постели господина, не так ли?

— Кстати, может быть, ты вернёшь настоящую внешность? — проворчал рыцарь. — Хочу посмотреть, с кем же я кувыркался в мыльне. Надеюсь, меня не стош… не испугаюсь.

— Не много ли чести? — колдунья всмотрелась в зеркало особенно внимательно. — Впрочем, любуйся.

Вспыхнуло серебро, и вместо туповатой деревенской красотки перед Певцом встала высокая женщина с белой кожей и длинными каштановыми волосами. Чуть раскосые глаза, осенённые длинными ресницами, смотрели внимательно и недобро, рот был собран в волевую складку. Взгляд Певца скользнул по тяжёлым грудям, напряжённому животу и гладко выбритому лобку.

— Н-да, — пробормотал Певец. — Недурно. Пожалуй, я и в самом деле был грубоват.

— Нравится? — в голосе ведьмы рыцарю послышалось едва заметное облегчение.

— Объясни сначала, зачем тебе понадобилось… — рыцарь не нашёл подходящего слова и просто щёлкнул пальцами. — Ведь ты не хотела меня убивать? Я не делал тебе зла, мстить мне не за что, а любовью со мной ты уже занималась. Значит, у тебя есть дело ко мне. Так, может, стоило бы начать со светского визита?

— Я собиралась, — спокойно сказала женщина, — но сначала захотела посмотреть на тебя поближе. Тут подвернулась эта девка, а твой слуга отвлёкся. Не могла же я упустить такой случай? И я не хотела причинить тебе вред — просто немножко попугала бы, а потом взяла бы клятву маной, что ты исполнишь то, о чём я попрошу. Теперь придётся торговаться, а я этого не люблю. Мы, жёны — собственницы, мы не любим делиться даже малостью… Кстати, я стою, и хочу сесть. И, между прочим, мельниковой дочке ты не предложил ни кусочка свинины.

— Да, бедная девочка. Кстати, что ты с ней сделала?