Дом шизов / Crank Palace - Джеймс Дашнер Страница 2

почти не осталось личных вещей, но то немногое, что было — бутылка воды, еда и нож, украденный у Томаса на память, — он швырнул в рюкзак. Затем схватил самое ценное — потрёпанный блокнот с ручкой, найденные в одном из шкафов «Берга». Когда он впервые обнаружил эту компактную книжку, все её страницы были девственно белыми, лишь слегка потрёпанными по краям. Листы шелестели под пальцами, как вздрагивающие крылья птицы. Какой-то безымянный страдалец, летевший в этой металлической посудине бог весть куда, намеревался записать историю своей жизни — но не решился. Или не успел. Ньют тогда же поклялся заполнить блокнот собственной исповедью. Тайно. Для себя. А может быть, однажды — и для других.

За стенами корабля раздался протяжный звук горна, заставивший Ньюта вздрогнуть и броситься на кровать. Его сердце пробило несколько быстрых ударов, пока он пытался сориентироваться. От Вспышки он стал раздражительным, вспыльчивым, превратился в полное дерьмо во всех отношениях. И дальше будет только хуже - казалось, что эта чертова штука работает сверхурочно над его бедным маленьким мозгом. Дурацкий вирус. Он хотел бы, чтобы это был человек, чтобы он мог набить ему морду.

Гудок оборвался через несколько секунд, и наступила тишина — густая, какмрак. Лишь в этой внезапной тишине Ньют осознал: до сигнала снаружи доносились звуки — беспорядочные, неестественные... чужие. Шизы. Они должны быть повсюду за стенами города, те, кто перешёл Черту, рвущиеся внутрь без причины,кроме безумия, повелевающего им делать это. Отчаянно ищущие пищу, как первобытные животные, которыми они стали.

Которым он станет.

Но у него был план, не так ли?Несколько планов, в зависимости от непредвиденных обстоятельств. Но у каждого плана был один и тот же конец - вопрос лишь в том, как он его достигнет. Он продержится столько, сколько потребуется, чтобы написать то,что нужно, в этом дневнике. Что-то было в этой простой, пустой книжке, котораяждала, когда ее заполнят. Она дала ему цель, искру, извилистый путь, чтобы последние дни его жизни имели смысл и значение. След, оставленный в мире. Он выписал быиз своей головы все здравомыслие, какое только мог, пока оно не было поглощено его противоположностью.

Он не знал, что это был за гудок, кто в него дул и почему на улице вдруг стало тихо. Он не хотел знать. Но, возможно, путь для него был расчищен. Оставалось решить, как расстаться с Томасом и остальными. Может быть, дать им хоть какое-то объяснение. Он уже написал Томми одно мрачное послание — что мешало оставить ещё одно?

Ньют решил, что его дневник переживет, если будет весить на одну страницу меньше. Он вырвал ее и сел писать сообщение. Ручка уже почти добралась до бумаги, когда он остановился, словно у него была идеальная формулировка, но она развеялась в голове, как дым. Вздохнув, он почувствовал раздражение.Страшно желая выбраться из этого Берга, уйти - хромая или не хромая - пока ничего не изменилось, он нацарапал несколько строк - первое, что пришло ему в голову.

Они как-то сумели проникнуть на борт. Забирают меня, хотят отправить к другим шизам. Так лучше, спасибо за дружбу.

Прощайте.

Это было не совсем так, но он вспомнил о гудках и всей этой суматохе, которую слышал за пределами Берга, и решил, что это было достаточно похоже на правду. Достаточно ли коротко и убедительно, чтобы они не стали его преследовать? Чтобы вбить в их тупые головы, что на него нет никакой надежды и что он только мешает? Что он не хочет, чтобы они видели, как он превращается в безумного, буйного, страдающего каннибализмом бывшего человека?

Не важно. Совсем не важно. Он должен был уйти так или иначе.

Чтобы у его друзей было больше шансов добиться успеха, но на одно препятствие меньше.

На одного Ньюта меньше. 

Глава вторая

Улицы погрузились в хаос — будто кто-то встряхнул мир, как кубик в стакане, и высыпал его содержимое на землю.

Но страшно было не это. Страшно было то, что все вокруг казалось нормальным - как будто мир шел к этому моменту с того самого дня, когда его каменистая поверхность впервые остыла, а океаны перестали кипеть. Остатки пригородов лежали в разрозненных, грязных руинах; здания и дома с выбитыми окнами и облупившейся краской; повсюду валялся мусор, разбросанный, словно осколки разбитого неба; помятые, грязные, опаленные огнем автомобили всех видов; растительность и деревья, растущие на местах, никогда для них не предназначенных. машины всех мастей; растительность и деревья, проросшие там, где им не место. И хуже всего — шизы, бредущие по улицам, дворам и дорогам, словно торговцы, готовящиеся к зимней ярмарке: Все товары — за полцены!

Старая травма Ньюта давала о себе знать, делая его хромоту еще сильнее, чем обычно. Он, шатаясь, добрел до угла и тяжело рухнул на землю, прислонившись к покосившемуся столбу – черт знает, зачем он тут вообще когда-то стоял. И вдруг, с какой-то дурацкой нелепостью, слова «зимняя ярмарка» дёрнули его за живое, точно удар под дых. Он сам не понимал, почему. Несмотря на то, что его память была давно стерта, она всегда была странной. Он и остальные помнили бессчётные вещи о мире, которого никогда не видели и не знали — самолёты, футбол, королей и королев, телевизор. Стёрка была больше похожа на крошечную машину, которая прокладывала себе путь в их мозгу и вырезала конкретные воспоминания, которые делали их теми, кем они были.

Но почему-то эта зимняя ярмарка - эта странная мысль, прокравшаяся в его размышления об окружающих его апокалиптических сценах, - была другой. Это не был пережиток старого мира, который он знал просто по ассоциации слов или по общим знаниям. Нет. Это...

Черт возьми, подумал он. Это было реальное воспоминание.

Он огляделся вокруг, пытаясь осмыслить происходящее, увидел шизов разных стадий, бредущих по улицам, парковкам и захламленным дворам. Он был уверен, что все эти люди заражены, каждый из них, независимо от их действий и наклонностей - иначе почему бы они оказались здесь, на открытом пространстве? Некоторые из них сохранили то сознание и нормальный ритм передвижения, что и он, - на ранних стадиях заражения, их разум все еще оставался целым. Семья сгрудилась на увядающей траве, питаясь объедками, мать держала ружье для защиты; женщина прислонилась к цементной стене, сложив руки, и плакала - ее глаза выдавали отчаяние ее обстоятельств, но не безумие, пока; небольшие группы людей переговаривались тихим шепотом, наблюдая за окружающим