Роберт Силверберг - Крылья ночи Страница 2

Я тяжело вздохнул и сунул руки под мышки, пытаясь согреть их. Как получалось, что меня пробирал зимний холод, а юная крылатая с упоением летала в бескрайнем небе обнаженной?

Наступал двенадцатый час из двадцати, очередной час анализа обстановки, час наблюдения, час моего очередного дозора. Я подошел к тележке, открыл сундуки и принялся готовить приборы. Некоторые стекла шкал пожелтели и частично утратили прозрачность, у стрелок указателей осыпалось фосфорное покрытие, пятна от морской воды покрывали футляры — своеобразное напоминание о временах пиратского плена. Истертые и потрескавшиеся рычажки и ручки послушно подчинялись моим прикосновениям, когда я выполнял предварительные процедуры: сначала молитва о том, чтобы ум стал ясным и проницательным, затем достижение единения с приборами. Только после этого начинается собственно работа — поиск врагов человечества в звездных просторах. В этом состояло мое искусство и мое ремесло.

Вцепившись в рычажки и ручки, выкидывая из головы все постороннее, я готовился стать продолжением приборов. Я едва перешел порог слияния с приборами и вошел в первую фазу дозора, как за моей спиной послышался рокочущий звучный голос:

— Ну, как дела, дозорный?

Как подкошенный, я рухнул на тележку. Внезапно прерванная работа вызвала острую физическую боль. На мгновение я почувствовал, как невидимые когти впились прямо в сердце, лицо запылало, горло мгновенно пересохло, перед глазами все поплыло. Я как можно скорее постарался принять соответствующие защитные меры, чтобы ослабить вызванное внезапным вмешательством нарушение обмена веществ, и прервал контакт с приборами. Затем, стараясь изо всех сил скрыть дрожь, обернулся.

Это был Гормон, еще один член нашей маленькой компании. Он стоял в весьма развязной позе и тупо ухмылялся — его забавляло мое расстройство, — но я не имел права на него сердиться. Не следует изливать гнев на изгоя, не относящегося ни к одной из гильдий, что бы тот ни сделал.

Я наконец собрался с силами, чтобы поинтересоваться:

— Ну что, есть какая-нибудь польза от твоего похода?

— Очень большая! А куда делась Аулуэла?

Я показал глазами на небо, и Гормон понимающе кивнул.

— И что же ты нашел? — спросил я.

— Этот город точно Рум.

— В этом и так не было никакого сомнения.

— У меня было. Теперь я знаю точно.

— Вот как?

— Доказательства у меня в сумке. Смотри!

Он вынул из складок своей туники сумку, поставил ее перед собой на мостовую и раскрыл так, чтобы можно было влезть внутрь обеими руками. Крякнув от натуги, Гормон потянул из нее нечто увесистое, сделанное из белого камня, — и я увидел довольно большой кусок изъеденной временем мраморной колонны с продольными канавками.

— Она из храма имперского Рума! — гордо заявил Гормон.

— Тебе не следовало ее брать.

— Ха! Обожди! — вскрикнул он и снова погрузил руки в сумку. На этот раз Гормон выгреб горсть металлических кружков, и они зазвенели и запрыгали по камням мостовой.

— Это монеты! Деньга! Посмотри, дозорный! На них портреты цезарей!

— Чьи портреты?

— Древних правителей. Ты что, совсем не знаешь историю прежних циклов?

Я с любопытством уставился на него.

— Гормон, ты сообщил нам, что не относишься ни к одной гильдии. А может, ты все же историк?

— Посмотри на меня, на мое лицо, дозорный: могу я принадлежать к какой-нибудь гильдии? Кто решится принять мутанта в свои ряды?

— Тоже верно, — согласился я, разглядывая его золотистого цвета волосы, жирную, словно залитую воском кожу, багрово-красные зрачки, рот с неровными губами. Весь его облик был результатом тератогенного влияния каких-то биологически активных веществ. Он был чудовищем, в своем роде совершенным и даже привлекательным, но все же чудовищем, мутантом, стоящим вне законов и обычаев людей Третьего цикла цивилизации. Места для гильдии мутантов в нашем мире не было.

— Вот, еще!..

Сумка его имела неограниченную емкость — возможно, при необходимости в ее серую измятую пасть можно было запихнуть содержимое всего мира. Гормон извлек из ее таинственной глубины детали каких-то машин, свитки пергамента, непонятный угловатый предмет из коричневого металла — возможно, какое-то орудие труда, три квадратика сияющего стекла, пять листов бумаги — бумаги! — и кучу еще каких-то реликвий античных времен.

— Удачный поход, а, дозорный? Это ведь не случайный набор предметов! Все они переписаны, снабжены ярлыками, указан слой, примерный возраст предмета, место. Здесь тысячи лет Рума.

— Следовало ли тебе брать эти вещи?

— Почему бы и нет? Кто их хватится? Кто в этом цикле думает о прошлом?

— Историки!

— Для их работы материальные предметы просто не нужны.

— А тебе-то они зачем?

— Меня интересует прошлое, дозорный. Я — изгой, но стремлюсь достичь вершин учености. Что тут плохого? Уроду нельзя жаждать знаний?

— Нет, конечно. Ищи что хочешь и пополняй свой научный багаж как считаешь нужным. А это, несомненно, Рум. На заре мы окажемся у его стен… И, надеюсь, найдем чем заняться.

— У тебя могут быть проблемы.

— То есть?

— В Руме дозорных и так слишком много, не сомневайся. В твоей работе нужды там нет.

— Я буду искать милости принца Рума.

— Принц Рума — холодный и жестокий человек.

— Ты знаешь его?

Гормон пожал плечами.

— Я немного слышал о нем. — Он принялся складывать находки в свою бездонную сумку, — Но попробуй попьггать счастья и обратиться к нему. У тебя разве есть выбор?

— Никакого.

В ответ Гормон расхохотался, продолжая с увлечением перебирать похищенные артефакты, а мне было не до смеха. Этот мутант-монстр, человек с нечеловеческой внешностью, этот изгой излучал самоуверенность — и это в нашем непредсказуемом мире! Как он мог быть таким холодным, таким бесчувственно-небрежным? Он не знал, что такое тревога, и издевался над теми, кто испытывал опасения.

Гормон сопровождал нас уже девять дней: мы встретили его в древнем городе, у подножия вулкана на берегу моря. Я не предлагал ему присоединиться к нам, можно даже сказать, что он набился нам в компаньоны, но я не мог отказать Аулуэле и согласился на его присутствие. В это время года на дорогах темно и холодно, по окрестностям бродит много опасных хищников, и потому для старика и девушки не было и не могло быть лучшего спутника, чем сильный и здоровый мужчина, пусть и со специфической, как у Гормона, внешностью. Однако порой я жалел о своем решении, и сейчас как раз настал такой момент.

Я медленно побрел обратно к своей тележке. Гормон окликнул меня, словно только теперь до него дошло: