Виктор Потапов - Золотой медведь Страница 2

Мария оттолкнулась от двери, глянула в мутное зеркало на стене напротив вешалки. Нет, не скоро. Но это все-таки произойдет, и не с чем будет связать красоту и молодость, разве что с этими черепками под ногами.

Она прошла в комнату, села на стул и сбросила туфли. О, какое блаженство! Сунула ноги в стоптанные шлепанцы и продолжала сидеть с бессильно повисшими руками. Рядом на столе лежал конверт с надписанным адресом, совсем готовый к отправке. А подле - листик бумаги, на котором всего три слова: "Дорогая мама! Я..." - и больше ничего.

Закончить письмо нетрудно - она написала много таких писем. "У меня все хорошо. Спектакль, в котором я играю, имеет большой успех, на него очень трудно достать билеты, люди по ночам дежурят возле кассы, чтобы утром купить билет. Спектакль называется... - Она может выбрать какое угодно название из газеты. - Роль у меня маленькая, без слов, но в следующем сезоне обещают дать со словами. А сейчас я немножко танцую и пою. Так что, видишь, мама, беспокоиться не о чем, все идет хорошо. О деньгах тоже не беспокойся, даже вам могу немножко посылать. Больше трудно - жизнь в городе дорогая, а артистке надо очень следить за собой, на это много уходит. Вот дадут хорошую роль, буду присылать больше".

Вот что она писала из раза в раз, чуть-чуть иначе, вставляя какую-нибудь придуманную новость. Мария могла кончить это письмо с закрытыми глазами. Может быть, она допишет его завтра с утра. Придется. Оно лежит на столе уже три дня. Но не сегодня. Иногда человек устает настолько, что не может лгать.

Мария поднялась со стула и пошла на кухню. Чиркнула спичкой, зажгла конфорку - несколько мгновений смотрела на голубой венчик пламени, потом поставила па плиту чайник. Достала из сумки свертки с колбасой и сыром, бутылку кефира, пару сладких творожных сырков, батон хлеба. Сейчас она поужинает и ляжет спать. Утром доделает то, что не в силах была доделать вечером, и на работу. И так изо дня в день...

Разве об этом она мечтала, когда ей было 16? Для этого выросла красивой, нежной, желанной?..

Мария вспомнила единственное письмо Владимира. Оно пришло не вовремя: тогда она была счастлива, у нее был любимый, и впереди ее ждало счастье на всю жизнь. Если бы письмо пришло позже, когда у нее не осталось ничего, она бы вернулась сразу же, незамедлительно. А так возвращение затянулось на долгих четыре года...

С соседней улицы донесся голос. Мария отозвалась не сразу: подняла лицо, прислушиваясь к звукам собственного имени, улыбнулась. Прошлое отлетело куда-то, словно сдутое ветром.

Владимир стоял подле крыльца ее дома, нетерпеливо оглядываясь. Завидев Марию, он бросился ей навстречу.

Красивым его нельзя было назвать, но смотреть на него было приятно. Хорошо сложенный, с темными глазами и густыми бровями, твердым подбородком и выступающей нижней губой. Движения у Владимира были размашистые, смелые: будто пространство вокруг тесно ему.

- Ну где ты ходишь?! Новость слыхала? Зиновий новую байку разнес по деревне: будто бы сегодня ночью должен прийти медведь с зелеными глазами и рогом во лбу. Народ смеется, а он твердит свое - мол, все приметы сходятся. Столько нарассказал... Да Колька-алкаш еще прибавил. Говорит, в лесу следы медвежьи видел. Крупные, говорит, следы. Пошел по ним, а они у реки вдруг пропали, будто медведь в воздух взлетел. Врет, небось, как всегда...

Владимир прервал свой рассказ, видя, что Мария не слушает его.

Странно... Как тлеющий огонек на сухих травинках, вспыхивало у Марии неясное чувство тревоги и затухало до времени.

- Пойдем... - негромко сказал Владимир, беря Марию за руку.

Она медленно покачала головой, намереваясь отказаться, но в этот миг со стороны леса, со стороны золотисто-розовых закатных облаков, застывших над ним, налетел ветер - странный, необычный ветер - и что-то сразу переменилось.

- Подожди меня. Я пойду переоденусь, - сказала она и скрылась в доме.

Владимир вздохнул и сел на ступеньку крыльца. Неспеша достал из кармана растрепанную пачку папирос, закурил. Он думал о себе и о Марии.

Он знал историю ее жизни. Знал потому, что родился и жил с нею в одном селе, потому что любил давно. Так давно, что когда начинал вспоминать, ему казалось, что чувство это было с ним всегда, что он родился с любовью к Марии. Пять лет назад она уехала в город учиться на артистку. Особое отношение окружающих, легкость, с которой ей давалось все в жизни с тех пор, как расцвела ее чудная красота, родили у нее убежденность в необыкновенности своей судьбы, в обязательность удачи и счастья.

Что было в городе, он тоже знал. Чего только не было! Все было...

Ах, эта память! Болезнь души...

Марию спасла смерть отца. Мать осталась одна с тремя младшими детьми, Марии пришлось вернуться домой и пойти работать дояркой на совхозную ферму.

За год она пришла в себя, но ни захотеть, ни заставить себя поверить во что-то хорошее в будущем не могла. Даже любовь и пятилетняя верность Владимира не могли переубедить Марию.

Было и другое. У сплетни и зависти, как у крота, своя скрытая дорога. Красота Марии не давала покоя всем: мужчин бесило ее безразличие и холодная неприступность. Женщины были злы на мужчин за то, что те, не скрывая своего восхищения, пожирали глазами ее стройную фигуру, чудесное лицо, ловили каждое движение. Но других мужчин у них не было, и они переносили свою злобу на Марию.

Владимиру тоже немало перепадало из этой помойной лохани, но он держался стойко. Мария уехала в город, не оставив ему даже надежды, но он любил ее; она предпочла любовь других, не вспомнив о нем, но он любил ее; она осталась одна, но тогда уже не верила, что он может еще ждать ее, потому что не верила уже ни во что, но он ждал ее. И теперь, когда Мария тоже любила Владимира, обстоятельства снова были против них. Она понимала, что не может бросить мать одну с тремя детьми и уехать из деревни, а здесь ее счастье с Владимиром было невозможно. Остаться с ним в селе, значило обречь его на бесконечные издевки, на вечную боль незаживающей раны. Да и сама она никогда не смогла бы после всего почувствовать себя человеком тутдома.

И имела ли она вообще право выходить за него замуж?..

Обо всем этом думала Мария и не находила ответа. Что-то должно было обязательно произойти, какое-нибудь чудо, которое поможет им обоим освободиться от невидимых пут, стать счастливыми и свободными...

Мария вышла на крыльцо. Она была так хороша, что у Владимира заныло сердце. В белом платье она казалась ему гордой прекрасной птицей... с подрезанными крыльями. Владимир вспомнил слова учителя математики. Тот сидел на лавке возле "чайной", и его болтало из стороны в сторону, потому что он был совершенно пьян. Завидев Марию и Владимира, проходивших мимо, учитель долго глядел на них, в глазах его стояли тоска и пьяные слезы. Он бормотал: "Скитанья златокудрой любви... скитанья златокудрой любви..."