Юрий Леж - На свободу — с чистой совестью Страница 2

— А ну-ка, — кивнул он на обычную настольную лампу под зеленым абажуром, сиротливо стоящую почему-то на стуле в углу комнату. — Ну-ка, почини мне лампочку, а, гражданин пришелец?..

— Тут… это… — замялся Антиохов. — Надо специалиста вызвать, я ведь… просто контролер седьмого уровня второй сети…

— Не можешь, значит, — с легким удовлетворением констатировал старший майор. — Лампочку починить не можешь, как космический корабль устроен, рассказать тоже не можешь, только в общих чертах, как из атома энергию извлекать, ты слышал, но тоже не знаешь…

Окончательно растерявшийся Геннадий ошалело слушал старшего майора, где-то, в глубине души, сознавая его правоту, но в то же время, ну, никак не желая признать собственной никчемности в практической жизни аборигенов.

— … вот отпущу я тебя сейчас на все четыре стороны, — деловито рассуждал Силантьев, сопровождая свои слова вялыми жестами. — И куда ты пойдешь, даже и со справкой от нас, что в вине своей нечаянной раскаялся и опасности для страны не представляешь? Чем на жизнь зарабатывать будешь, раз ничего ты не умеешь руками делать? У нас тут пока не коммунизм, задарма никого кормить не станут… да и граждане теперь в большинстве своем сознательные, бдительные стали. Тут же ведь на тебя сигналы пойдут… а их, сигналы-то эти, проверять надо, значит, будут и милицейские, да и наши сотрудники, кто не посвящен, от дел отвлекаться и вместо того, чтобы шпионов ловить и вредителей обезвреживать, будут тобой заниматься. Кому это надо?..

Антиохов сочувственно и растерянно кивал, соглашаясь со здравыми рассуждениями старшего майора, но не понимая, куда же он клонит.

— …лучше определю я тебя, без обид, так сказать, за незаконное пересечение границы, антисоветскую пропаганду и так далее, в лагерь лет на двадцать пять… Стоп, — предупредил сразу возможный взрыв возмущения со стороны подследственного Силантьев. — Я ж говорю — по-хорошему, по обоюдному, так сказать, согласию. Там ведь, в лагере, тебя и кормить-поить будут, и одевать-обувать, может, еще и научат, что руками делать, да и среди своих-то привычнее тебе будет…

Лукавил, ох, лукавил старший майор, пользуясь тем, что не знает пришелец местных законов. Не могла «особая тройка» к таким срокам приговаривать, до пяти лет с конфискацией — вот её предел, ну, так ведь это лишь к гражданам своей страны относится… в самом деле, не посвящать же еще и судей, хоть военных, хоть гражданских, в такое вот секретные вопросы…

— Меня искать будут… — не очень уверенно возразил Геннадий и тут же, спохватившись, спросил: — А как это — среди своих?..

— А ты думал — единственный здесь, кто с неба-то упал, — рассмеялся старший майор. — Эх, ты, пришелец, даже и не заметил, что привезли тебя аж за двести верст именно ко мне… не ты, дружок ситный, первый, не ты и последний у нас… для того и спецлагерь организовали, чтоб и народ не смущать, и вы все в одном месте и при деле были…

Склонившись над разложенными по столу бумагами, Силантьев быстро, привычно заскрипел пером, то и дело обмакивая его в чернильницу-непроливайку и продолжая при этом говорить:

— А что искать будут, верю, понимаю, что просто так у вас, там, людьми не раскидываются, даже и контролерами седьмого уровня второй сети… Как место аварии найдут. На нас непременно выйдут, так тебя тут никто и лишней минутки не задержит… или думаешь, у нас головной боли, кроме тебя, и нету?.. Вот, давай, распишись здесь, здесь и здесь…

Старший майор притянул Геннадию химический карандаш и поинтересовался:

— Что писать-то знаешь? «С моих слов записано верно», потом дата и подпись… и вот здесь «С приговором ознакомлен» и тоже — дата, подпись… да ты карандаш-то послюни, послюни…

Процесс растянулся на несколько минут, Геннадию уже давным-давно не приходилось ничего писать от руки.

— Повезло тебе, — откинувшись на спинку скрипучего стула и складывая отмеченные Антиоховым бумаги в простую канцелярскую папочку, сказал Силантьев. — Вечером в лагерь тот отбывает новая смена охранников, захватят тебя с собой. Всё лучше, чем в теплушке со всякой уголовщиной без малого неделю кантоваться…

Вот тут старший майор откровенно покривил душой, соврал, мягко говоря. В один вагон с осужденными помещать пришельца было категорически запрещено всеми устными и письменными инструкциями. Да оно и понятно, мало ли что он там наболтает, бывал уже плачевный опыт, правда, двадцатилетней давности… Пришлось бы долго и нудно дожидаться оказии, ведь не заказывать же отдельный вагон для перевозки пришельца, не такая важная птица. А любое ожидание, даже и в здании губернского управления НКВД, чревато было лишними контактами подследственного, а нынче уже и осужденного по пятьдесят восьмой и пятьдесят девятой статьям, с любопытными сослуживцами старшего майора.

«Теперь остается аккуратненько подсунуть бумаги на подпись начальнику Управления и его заму, чтобы, значит, комар носа не подточил, чтобы по документам всё чистенько было и правильно…» — подумал Силантьев, снимая телефонную трубку и вызывая в кабинет старшего по группе бойцов, направляющихся в особую командировку.

Вошедший в кабинет через пару минут старшина конвойных войск — четыре уголка в петлицах, угрюмое, тяжелое и плохо побритое лицо, но необычайно живые, лукавые глаза — был одним из немногих посвященных, потому объяснять ему лишнего не пришлось.

— Давай, Трофимов, принимай «пополнение», — кивнул на Антиохова старший майор.

Коротко оглядев сидящего на стуле, но повернувшегося к нему пришельца, одетого пестро, как-то вовсе неподобающе строгой, суровой и в чем-то аскетичной обстановке следовательского кабинета, старшина скомандовал:

— Встать! Лицом к стене!

Геннадий успел только бросить удивленный взгляд на старшего майора, как неведомая сила приподняла его за воротник рубахи-распашонки, будто слепого еще кутёнка, и уткнула лицом в стену силантьевского кабинета.

— Новенький, стало быть, — хмыкнул старшина Трофимов, выпуская из широченной ладони ворот пришельца. — Слушай внимательно, новенький. Зла тебе никто не желает, но нынче ты — зэка, значит, любой приказ конвоя должен выполнять без промедления и рассуждения. Скажут: «Стоять», будешь стоять, скажут: «Лежать», упадешь на землю и замрешь, как зайчик под соколом. Про всякие там свои прошлые должности и заслуги забудь раз и навсегда! Про армады звездных крейсеров на нашей орбите — тоже! Будешь вести себя правильно и спокойно, никто тебя не обидит зря. Всё понятно?

— Д-да, — едва не заикнувшись, ответил Антиохов, по привычке пытаясь повернуться, чтобы посмотреть на собеседника.