Сергей Смирнов - Милая мамочка Страница 2

Я-то, как дура, надеялась, что он будет жить у нас. Мы с ним жили бы в моей комнате, моя милая мамочка - в своей. Он добрый, я знаю, он смог бы ухаживать за ней. Он выносил бы ее горшки и терпеливо сносил бы ее ворчание и вопли. Но он ушел.

Он ушел, как ушел когда-то мой отец. Сколько себя помню, каждый раз, когда он возвращался с работы, мамочка заводила свое бесконечное: "Пришел-наконец-то-явился-не-ждали-и-денег-опять-не-принес-ну-конечно-за-что-такому-платить-руки-растут-не-оттуда-вон-на-кухне-третий-день-вод-из-крана-бежит-и-пускай-бежит-некому-поп равить-мужика-то-нет-а-э-тот-разве-мужик-тьфу-одно-название!"

Отец ругался. По кухне начинала летать посуда и слышалось то мамочкино "бу-бу-бу", то отцовское: "Да заткнись же ты наконец!". И все заканчивалось дракой и слезами.

Я не помню, когда отец стал для меня Плохим. Мамочка много сил положила, чтобы внушить мне это. И внушила. Сейчас-то я все понимаю, а тогда...

По ночам они долго возились и шушукались, если успевали помириться до сна, а я плакала в своей комнате, плакала в подушку и молилась. Я молилась своему талисману - керамической ящерице с отбитым хвостом. Ящерица была покрашена зеленым и покрыта лаком, а глаза у нее казались живыми. Я нашла ее во дворе, в песочнице, принесла домой, отмыла и спрятала в коробочку из-под пластилина. Я просила ящерку помочь мне. Но как именно помочь? Я не знала тогда. Ящерка тоже не знала. К тому же, у нее не было хвоста, а в хвосте-то, наверное, и была ее волшебная сила. Я очень жалела ее, плакала о красивом, зеленом, изгибающемся хвосте. Я очень хотела, чтобы у нее вырос новый хвост - я знала, что это бывает, - волшебный замечательный хвост, одно движение которого смогло бы изменить мою жизнь. Утром я просовывала руку в коробочку в надежде нащупать у ящерки новый хвост. Но хвост, конечно, так и не вырос. Он рос не в коробочке - в моем воображении, и не один - много хвостов. Наверное, ящерка ждала, когда я додумаюсь до этого.

Домашняя аптечка у нас была набита успокоительными и снотворными. Потихоньку от родителей я доставала таблетки и постепенно разобралась, что от розовой, например, станешь, как деревянная кукла, а от желтой захочется спать, а от белой все окружающее превратится в кино, которое можно смотреть издалека, с безопасного расстояния.

Я глотала эти таблетки. Постепенно привыкла к ним и страдала, если не находила в аптечке нужных. После некоторых таблеток снились страшные сны. Когда не было хороших таблеток, приходилось пить эти, и однажды, в одном из кошмаров, я увидела их - длинные блестящие хвосты, прекрасные. Всесильные. Сначала я испугалась их, но они приходили снова и снова, и я привыкла к ним. Я поняла: это - подарок ящерицы, подарок, который изменит мою жизнь.

Иногда, когда мне было особенно одиноко, я думала: выпью все таблетки сразу и больше не надо будет плакать, не будет ни кошмарных снов, ни кошмарной яви. Но сразу же спохватывалась: а как же мамочка? Она же поседеет и умрет от горя. Она будет Переживать. Больше всего на свете я боялась, что она будет Переживать. И когда я заставляла ее Переживать, мне становилось невыносимо стыдно. "Зачем ты пошла одна через дорогу? Разве ты не знала, что я буду Переживать?"

Ох, какая же я плохая, думала я. Плохая, плохая. Нет, большими буквами, вот так: "ПЛОХАЯ". Ведь я заставила мамочку ПЕРЕЖИВАТЬ.

(Она все пережила. Все умерли - ее родители, ее муж, ее друзья и подруги, ее братья и сестры, - она пережила. Она и меня переживет. Да, переживет, ПЕРЕЖИВАЯ).

Потом отец стал выпивать. И мамочка сказала ему: "Вон из моего дома!". Отец стал Плохим. И я думала: вон плохое из нашего с мамочкой хорошего дома! Вон!

Отец говорил, что идти ему некуда, на что получал твердый мамочкин ответ: "Иди к своим шлюхам!"

Шлюхи - они Плохие.

"Да нет у меня никаких шлюх!" - кричал отец. "Не ври! А эта жидовка? Думаешь, я ничего не знаю? Я все про вас знаю!!"

Шлюхи плохие. Жидовки плохие. Уж мамочка-то знает...

Мать стала стелить отцу на кухне, на раскладушке. Он приходил пьяный и валился на нее не раздеваясь, а мать закрывала дверь на кухню, чтобы не пахло перегаром. Она считала, что запах перегара вреден для здоровья, особенно для моего: "Пожалел бы хоть дочку, скотина!"

Отец жалел. Теперь-то я понимаю это. А тогда я думала: он меня не жалеет. Перегаром воняет. Плохой!

Он уходил от нас несколько раз. И возвращался. Он говорил, что не может жить у чужих людей. Чужой он считал, наверное, ту шлюху.

Они с мамочкой мирились, но вскоре все начиналось сначала. И я думала: ну почему он не уходит совсем? Почему он не хочет оставить нас с мамочкой в покое?

Мне было уже восемнадцать, когда отец ушел в очередной раз. Я радовалась - да, радовалась, что освободилось место в квартире, что на кухню можно опять заходить ночью, и что теперь в этот дом можно привести моего будущего мужа.

А когда отец вернулся, все это и случилось. После скандала, после драки на кухне, после наших с мамочкой слез ночью пришли Они. Я сразу почувствовала, что они голодны. И тут я подумала: а почему бы не принести им Жертву? Почему я раньше не догадалась об этом?

Они плавали надо мной сверкающими кольцами, а я, уткнувшись в подушку, твердила: "Пусть отец уходит. Он плохой. Пусть он уйдет навсегда. Он не нужен ни маме, ни мне. Жалкий человек, ничтожный, никому не нужный. Возьмите его!"

Они сначала не поверили мне, они клубились надо мной, мерцая в отсветах уличных фонарей, и тогда я подняла голову с подушки и приказала:

- ВОЗЬМИТЕ ЕГО! ВОН ОН ДРЫХНЕТ НА КУХНЕ, МАЛЕНЬКИЙ, ЖАЛКИЙ, ВОНЮЧИЙ! Я НЕ ХОЧУ ЕГО БОЛЬШЕ ВИДЕТЬ! ДЕЛАЙТЕ С НИМ, ЧТО ХОТИТЕ!

Они мерцали надо мной еще некоторое время, потом пропали. Я уснула. А утром в дверь постучал сосед и сказал, что ВАШ ПАПА ВИСИТ НА ВЕРЕВКЕ В БЕЛЬЕВОЙ.

Мы с мамой ревели, обнявшись. Мама потом сказала: "Вот видишь, он и помереть не мог по-людски. Специально так сделал, чтоб нам было хуже". Это сказала моя милая мамочка, убийца. И сказала она это мне, тоже убийце. Она пережила. И я тоже.

Я знала, как это произошло: щупальца пробрались на кухню, вытащили отца из постели и задушили. Он хрипел и стонал, раскладушка под ним отчаянно скрипела. Мамочка, наверное, слышала этот скрип - она спит в смежной комнате.

Он сопротивлялся. Маленький. Жалкий. Плохой.

Потом уже они вытащили его в бельевую и подвесили там на веревке. Так что никто ни о чем не догадался. Никто. Кроме, может быть, мамочки.

И вот прошло десять лет. Все эти годы я не давала им жертвы. Я не хотела их видеть. Я боялась, что они напомнят мне о том, что мы с мамочкой сделали. Даже когда они приходили - я сразу же прогоняла их.

УХОДИТЕ, ЖАДНЫЕ ТВАРИ, УБИЙЦЫ, ЗДЕСЬ ВАМ НЕЧЕМ ПОЖИВИТЬСЯ, УБИРАЙТЕСЬ, ЗМЕИНОЕ ОТРОДЬЕ, Я НЕ ЖЕЛАЮ ВАС ВИДЕТЬ!