Борис Анибал - Моряки Вселенной Страница 2

На графиках весь путь звездолета был разбит на часовые отрезки с обозначением пройденного расстояния, угловых величин Земли и Марса и тех неподвижных звезд, между которыми должны быть видимы обе планеты.

За креслом Малютина, как пушка, поднимал свое жерло огромный ультрателескоп, поблескивавший медью и никелем колес и сочленений. В тишине обсерватории вслед за легким шелестом раздалось характерное щелканье дверей лифта. Малютия отложил циркуль.

Вошли Лукин и Кедров. Оба были возбуждены и грязны, с руками, черными от машинного масла. Высокий, крупный Лукин со словами: «Как бы чего не испачкать!» осторожно присел на поручень одного из кресел и спросил:

— Ну, Алексей Андреевич, какие новости?

— Все хорошо! — ответил Малютин. — Еще раз проверял графики. Можно лететь.

— И у нас все готово, — сказал Кедров, подходя к ультрателескопу, — мы только что кончили генеральный осмотр. Инженеры, механики уже пошли слать, остались только дежурные.

— И нам пора, — произнес Лукин, — второй час. Надо выспаться… Только вот еще — хочу в последний раз посмотреть на Марс.

Малютин кивнул лохматой головой и одну за другой нажал три кнопки с правой стороны стола. Купол обсерватории открыл черную щель. Ультрателескоп, медленно поднимая жерло, казалось, сам нацеливался в невидимую мишень. Как только движение его прекратилось, в обсерватории потух свет, а на стене вспыхнул небольшой экран, в центре которого на темно-синем фоне висел дрожащий оранжевый диск, покрытый странными тенями.

Все трое молча смотрели на далекий, неизвестный мир. В обсерватории опять стало тихо, только слабое постукивание механизма, не выпускавшего планету из поля зрения, нарушало безмолвие.

Когда изображение становилось отчетливым, выступала полярная шапка и смутные, с темными узлами, синевато-серые моря. Планета была чужой, невероятной, и странен был для человеческого глаза слабый рисунок теней на оранжевом диске. То, что они видели, больше походило на старинную волшебную картину, чем на действительность, и, вглядываясь в нее, каждый отыскивал суживающийся треугольник Большого Сырта и ту точку на нем, на которой предполагалось в случае возможности сделать посадку. Почти не верилось, что этот небольшой мерцающий диск — на самом деле огромный шар, на котором их тяжелый звездолет будет меньше блохи на глобусе.

— Ну, идемте, — сказал Лунин и, как бы подводя итог тому, что думал каждый, заметил: — Через пять суток мы должны быть там, и наша Земля оттуда будет казаться такой же невероятной…

Когда они вышли из обсерватории, все было погружено в сон и мрак. Над головой горели звезды, Млечный путь рассыпался серебряной пылью, на юге пылал красный Марс.

— Хорошо на Земле! — вздохнул Лукин, останавливаясь и прислушиваясь к тишине. — Все спит, но все живет…

— А какая красота над нами! — откликнулся из темноты Малютин. — Мы только ее не замечаем.

— Но эта красота также принадлежит Земле. Весь мир наш, — сказал голос невидимого Кедрова.

Глава вторая

ОТЛЕТ

Открылась бездна, звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Верфь № 3 Ракетостроя со своими эллингами, мастерскими, лабораториями, ангарами, аэро- и ракетодромами, раскинувшись на много километров, лежала в долине между двумя городками — Прилуками и Красным. Железнодорожная ветка связывала ее с крупнейшей северной магистралью страны, широкая и глубокая Пеленда — с Волгой. Кругом верфи, закрывая ее, шли хвойные леса.

В ночь отлета еще издалека, из окрестных колхозов, как белое зарево, было видно сияние над верфью. Десятки прожекторов заливали светом ракетодром, людей, озабоченно снующих туда и сюда, десяток пустых автомобилей и на горке взлетной дорожки — огромный, тяжелый, похожий на крылатую рыбу звездолет.

Провожающих было немного, их легкие самолеты с потушенными огнями стояли на соседнем аэродроме или покачивались лениво на Пеленде. Со своими родными и близкими трое путешественников простились еще вечером и сейчас досыпали последние минуты перед отлетом…

На ракетодроме все было полно напряжения и ожидания. Наконец кто-то крикнул: «Едут! Едут!» Поднялась суетня, забегали, заторопились люди; кинооператоры, расставив ноги, нацеливали свои аппараты. Над ракетодромом показался летающий автомобиль, снизился, сложил крылья, побежал по земле. Лукин, Кедров, Малютин и начальник штаба перелета профессор Чижевский вышли из машины около звездолета, и сейчас же с гулом и говором к ним придвинулась толпа провожающих.

Из открытого люка звездолета показалась голова главного механика; к нему по трапу поднялись Кедров и Малютин. Малютин нес большую папку графиков и карт, Кедров — четырех белых мышей в клетке (после отлета в газетах были опубликованы их имена — Венера, Луна, Комета и Плутон). Высокий, большой Лукин, оглядываясь, словно боясь кого-нибудь раздавить, сдерживал яростный натиск корреспондентов. Он возвышался над ними, как башня, о которую разбивались их суетливые волны.

— Постойте, постойте, — спокойно говорил он, снимая кожаный шлем и обнажая седую голову. — Не все сразу. Я могу сообщить следующее: мы летим на звездолете «РС-7» конструкции коллектива верфи № 3. Он построен по опытному образцу, на котором в течение двух лет мы проводили испытания…

— О! — не выдержал толстый, задыхающийся корреспондент агентства «Антарктика». — А мы, простофили, ничего не знали!

— В нашем звездолете, — продолжал Лукин, щурясь в фиолетовом свете прожекторов, — конструктивно соединены ракета и самолет. До нижних слоев стратосферы мы поднимаемся, как на обыкновенном аэроплане, и там включаем ракетный двигатель. Ракетных двигателей у нас два — прямого и обратного действия. Первый, наиболее мощный, установлен в хвосте звездолета и предназначен для подъема и набора необходимой скорости. Второй двигатель, ракетная группа которого вмонтирована в крылья корабля, предназначен для торможения при спуске и в том случае, если скорость на каком-либо участке пути окажется более предвычисленной. Горючее звездолета — гелиолин. (Тут корреспонденты насторожились, но напрасно.) Корпус корабля построен по принципу термоса, и мы, находясь в герметически закрытой кабине, избежим резких колебаний температуры, даже вылетев в мировое пространство. Тем не менее, смотрите, мы одеты тепло: в замшевые комбинезоны на беличьем меху с гагачьим пухом и в великолепные унты. Но вы меня так стеснили, что вам, конечно, ничего не видно.