Андрей Николаев - Рождественский ангел Страница 2

Трусики у нее были узкие, совсем маленькие, Она сняла их и встала передо мной, опустив руки. Она была словно окутана радугой и, хотя зима подступала все ближе к ее загорелому телу и морозные узоры уже коснулись нежной кожи я видел, что ей не холодно.

И это было, как чудо, как то волшебство, которое я ждал. У меня даже голова закружилась и комната поплыла перед глазами. Я никому не расскажу, честное слово! Это мое и только мое! Не знаю, сколько лет мне отпущено, но я буду помнить эту предрожденственскую сказку всю жизнь. А если Она подождет, пока я вырасту, мы будем вспоминать сказку вместе. Только бы Она дождалась. Она... мой ангел.

Она присела на кровать возле меня так близко, что мне захотелось коснуться ее. Может для того, чтобы поверить, что это наяву, но получилось только приподнять руку, точно я вмерз в льдину и не мог шевелиться. И Она взяла мою ладонь и положила себе на грудь... Пальцы мои были словно отморожены, но ладонью я чувствовал твердый сосок и нежную теплую кожу упругой груди. Я просто задохнулся, но это было уже не важно. Ничего теперь не важно.

Холод охватил меня. Зима... Рождество... Сказка...

Глаза мои стали закрываться, но все-таки сквозь ресницы я увидел, как одинокая слеза скользнула по ее щеке. Прозрачная и чистая, как растаявшая снежинка...

Худое морщинистое лицо старика разгладилось и стало спокойным и умиротворенным. Казалось, что выцветшие глаза все еще смотрят на меня сквозь неплотно сомкнутые веки. Обтянувшая череп кожа в старческих пятнах постепенно серела, приобретая неживой оттенок. Пушок седых волос казался невесомым. Запавший рот с тонкими почти бесцветными губами приоткрылся и стал похож на разрез, возникший в обескровленном мертвом теле под скальпелем патологоанатома. Его ладонь, легкая и сухая, как высохшая кора, потяжелела. Я, осторожно придерживая, отняла ее от моей груди и положила на простыню. В палате было тепло, но меня бил озноб и я никак не могла удержать слезы. Позади скрипнула дверь, кто-то кашлянул. Я встала с кровати.

-- Оденьтесь, пожалуйста. Его дочь и сын хотели бы проститься.

Я оглянулась. Главврач стоял, отвернувшись лицом к окну, за которым медленно падали хлопья снега. Ветви елей за окном гнулись под его тяжестью, а он все падал, словно хотел совсем засыпать деревья, превратив их в снежные горы.

Я одела трусики и лифчик, застегнула платье. Шарф из пушистых перьев лежал на полу, будто зима пробралась в комнату и сложила у кровати умершего старика маленький сугроб. Я подняла его. Он был таким невесомым и неосязаемым, что хотелось скомкать его в руке и слепить снежок. Крепкий, тугой и холодный снежок. Слепить и бросить его изо всех сил в стену, чтобы он разбился, прилипнув к ней и потек вниз ручейками воды. Я скомкала шарф в руке и вытерла им глаза. Главврач открыл дверь и посторонился, пропуская меня. Мы прошли полутемным коридором. Горевшие вполнакала светильники на стенах казались заметенными снегом фонарями на заснеженной аллее.

В комнате ожидания стояли мужчина и женщина лет сорока. Мужчина кусал губы, женщина поминутно вытирала глаза.

-- Вы можете пройти, - сказал главврач.

Женщина всхлипнула.

-- Он не мучался?

Голос у нее был ломким, как елочная игрушка.

-- Нет.

-- Он что-нибудь говорил?

Главврач покачал головой.

-- Метастазы почти разрушили голосовые связки.

Мужчина обнял ее за плечи и они медленно пошли по коридору. Из света в тень, из света в тень.

-- Он так и не узнал их, - тихо сказал главврач.

Я промолчала.

-- Это было обязательно? - спросил главврач. Он стоял у стола, стараясь не глядеть на меня и бесцельно перебирал бумаги с разрешением родственников на эвтаназию, - все-таки у нас хоспис, а не стриптиз-клуб.

-- Да, - я почувствовала, что голос почти пропал и повторила громче, да, обязательно.

Он прерывисто вздохнул.

-- Идите домой, отдохните.

-- Да, спасибо, - я открыла дверь.

-- С Рождеством вас, - неуверенно сказал он мне вслед.

Я не ответила.