Рэй Брэдбери - Секрет мудрости Страница 2

зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же

кровью встретились в эту дождливую ночь.

- Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, -- сказал дед. -- Тошно

было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я

помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор,

чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке.

Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб

попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю,

всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я

здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в

Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не

задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза

таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора

устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги

отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими

глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может,

помру с легким сердцем. Я...

- Дедушка! -- вдруг закричал Том и схватил старика за руки, потом

обнял за плечи.

- Ну-ну, спасибо, малыш, -- сказал старик, встретив взгляд юноши,

затуманенный слезами. -- Все по глазам вижу, и хватит. -- Он

мягко оттолкнул внука. -- Расскажи-ка мне про Лондон, про свою

работу, про этот дом. И ты тоже рассказывай, Фрэнк, Друг Тома для

меня все равно что родная кровь.

- Простите, -- Фрэнк метнулся к двери. -- У вас много всего есть,

о чем побеседовать. А мне надо кое-что купить...

-- Обожди!

Фрэнк остановился.

Лишь теперь старик повнимательней рассмотрел портрет над камином,

подошел ближе, прищурился на подпись в нижнем углу.

- Фрэнк Дэвис. Это ты и есть, мальчик? Ты, что ли, это рисовал?

- Да, сэр, -- отозвался от двери Фрэнк.

- И давно?

- Три года назад, если не ошибаюсь. Да, три года. Старик медленно

кивнул, словно эта подробность еще усилила его недоумение,

усложнила загадку, над которой он ломал голову.

- А знаешь, Том, на кого это похоже?

- Знаю, дедушка. На тебя. Когда ты был такой же.

- Так ты тоже заметил, а? Чтоб мне провалиться. Это я в день,

когда мне сравнялось восемнадцать и вся Ирландия со всеми своими

зелеными лугами и милыми девушками у меня впереди. Это я и есть,

я самый. Бог свидетель, я был хорош собой, и ты тоже хорош собой,

Том. А ты, Фрэнк, бог свидетель, ты колдун. Ты знатный художник,

паренек.

- Делаешь, что можешь, -- Фрэнк тихо отошел от двери и теперь

стоял посреди комнаты. Делаешь, что знаешь и умеешь.

- А ты знаешь Тома до последнего волоска, до последней реснички,

- старик с улыбкой обернулся. Что, Том, каково это -- глядеть на

свет моими глазами? Чувствуешь, что тебе все нипочем, что ты

герой и целый мир только тебя и ждет? Том засмеялся. И старик

засмеялся. И Фрэнк за ними.

- Еще по стаканчику. -- Старик налил всем виски. -- И тогда мы

дадим тебе дипломатически улизнуть, Фрэнк. Но после возвращайся.

Мне надо с тобой потолковать.

- О чем? -- спросил Фрэнк.

- О великих тайнах. О Жизни, о Времени, о Человеческом

Существовании. О чем же еще, по-твоему, Фрэнк?

- Этого довольно, дедушка, -- начал Фрэнк и запнулся, пораженный

словом, которое сорвалось с языка. -- То есть, простите, мистер

Келли.,.

- И дедушки довольно.

- Мне надо бежать, -- Фрэнк залпом выпил виски. -- Я тебе

позвоню, Том.

Дверь затворилась. Фрэнк исчез.

- Ты, конечно, ночуешь здесь, дедушка? -- Том подхватил чемодан

старика. -- Фрэнк не вернется. Ты будешь спать на его постели. -

Том уже застилал один из двух диванов у дальней стены. -- Только

ведь еще рано. Давай еще немного выпьем, дедушка, и поговорим.

Но старик, ошеломленный, молча разглядывал одну за другой картины

по стенам.

- Здорово нарисовано.

- Это все Фрэнк.

- И та лампа очень красивая.

- Ее сделал Фрэнк.

- А этот ковер на полу тоже...?

- Фрэнк.

- Чтоб мне провалиться, прошептал старик. -- Ну и работяга этот

Фрэнк!

Он медленно ходил по комнате, словно по музею.

- Да, тут таланту хоть отбавляй, - сказал он. -- В Дублине ты ни

на какие такие искусства был не мастер.

- Поживешь вдали от дома -- всему научишься, -- смущенно сказал

Том.

Старик закрыл глаза и допил свой стакан.

- Тебе что, нехорошо, дедушка?

- Меня скрутит среди ночи, - сказал старик. -- Пожалуй, еще

вскочу с постели и заору как бешеный. А сейчас так только,

малость в животе, да малость в затылке. Давай потолкуем, малыш.

И они толковали и пили до полуночи, а потом внук уложил деда и

лег сам, и долго спустя оба уснули.

Часа в два ночи старик внезапно проснулся. Он всматривался в

темноту, пытаясь понять, где же он, потом разглядел картины по

стенам, мягкие кресла, лампу и коврики -- все, что смастерил

Фрэнк, -- и сел на постели. Сжал кулаки. Потом встал, наспех

оделся и, шатаясь, кинулся к двери.

Хлопнула дверь, и Том широко раскрыл глаза. За стеной во тьме

слышался голос - кто-то звал, кричал, бросал вызов стихиям,

богохульствовал, во все горло выкрикивал проклятия, и под конец

обрушился град ударов, диких, неистовых, будто на стену или на

злейшего врага.

А долго спустя дед, волоча ноги, промокший до нитки, вернулся в

дом. Шатаясь, что-то бормоча, он перед погасшим камином содрал с

себя насквозь мокрую одежду, бросил на уголья газету, -- на миг

вспыхнуло пламя и озарило его лицо, ярость в этом лице утихала.

Старик отыскал брошенный Томом халат, накинул на плечи. Потом

протянул руки к меркнущим угольям, и Том зажмурился: руки были в

крови.

- Черт, черт, черт. Вот так! Старик налил себе виски и залпом

выпил. Сощурился на Тома, на картины по стенам, опять поглядел на

Тома, на цветы в вазах и снова выпил. Долго спустя Том сделал

вид, будто просыпается.

- Третий час. Тебе отдохнуть надо, дед.

- Отдохну, когда кончу пить. И думать!

- О чем думать, дед?

Старик сидел в сумраке, держа обеими руками стакан, угольки в

камине источали последний призрачный свет.

- Сейчас я вспоминал твою милую бабушку, июнь девятьсот второго.

И как родился твой отец, и это было отлично, а потом родился ты,

и это было отлично. И как твой отец помер, а ты был совсем кроха,

и как круто пришлось твоей матери, скудное, голодное и холодное

это было житье в суровом Дублине, и, пожалуй, мать уж чересчур

над тобой тряслась. А я все время на работе, в поле, и виделись

мы только раз в месяц. Люди рождаются, люди умирают. Такие мысли

вертятся у старика в голове все ночи напролет. Я думал про то,