Рик Янси - 5-я волна Страница 21

Я тянусь к ней в темноте. Мои пальцы цепляются за медальон на ее шее, и серебряная цепочка рвется.

Крик сестры внезапно обрывается, как свет в тот день, когда навсегда отключилось электричество.

Потом эти подонки принимаются за меня. Их трое, они накачались чем-то или отчаянно хотят найти, чем бы накачаться. Бьют кулаками, пинают ногами. Шквал ударов по спине и в живот. Я успеваю закрыть лицо руками, вижу, как папин молоток поднимается над моей головой.

Молоток обрушивается. Я откатываюсь. Молоток вскользь задевает мой висок и по инерции ударяет бьющего по лодыжке. Подонок вопит от боли и падает на колени.

Я на ногах, бегу по коридору в кухню, за спиной громкий топот.

«Позаботься о своей сестренке».

В саду цепляюсь за что-то ногой, наверное, это шланг или какая-нибудь дурацкая игрушка Сисси. Падаю лицом вперед в мокрую траву. Надо мной звездное небо и светящаяся зеленая сфера. Глаз холодно взирает на меня, на того, кто сжимает в окровавленной руке медальон, на того, кто жил и не вернется назад, на того, кто сбежал.

28

Я погрузился так глубоко, что до меня уже никто не сможет дотянуться. Впервые за много недель ничего не чувствую. Даже не ощущаю себя как себя. Невозможно понять, где заканчиваюсь я и где начинается небытие.

Голос доктора проникает в окружающий мрак, я хватаюсь за него, как за спасательный трос, который вытянет меня из этой бездонной ямы.

– Все кончилось. Все хорошо. Все кончилось…

Я вырываюсь из мрака на поверхность реального мира, хватаю ртом воздух и плачу, как последний слабак.

А еще я думаю: «Нет, доктор, ты не права. Это никогда не кончится. Это будет длиться, длиться и длиться».

Лицо доктора Пэм появляется в поле зрения. Пытаюсь схватить ее, но ремень крепко держит руку.

– Черт, что это было? – спрашиваю сиплым шепотом.

Горло горит, во рту пересохло, такое ощущение, что я вешу всего пять фунтов, как будто с моего скелета содрали все мясо. А я еще думал, что хуже чумы ничего быть не может!

– Это позволит нам заглянуть в тебя, узнать, что в действительности происходит, – спокойно отвечает доктор Пэм.

Она легко прикасается к моему лбу. Этот жест напоминает мне о маме. И дальше – я по цепочке вспоминаю о том, что потерял маму в темноте, что убежал от нее в ночь, что меня вообще не должно быть здесь, в этом белом кресле с ремнями. Я должен был остаться там, с ними. Я должен был остаться и разделить их участь.

«Позаботься о своей сестренке».

– Это мой второй вопрос. – Я изо всех сил стараюсь мыслить трезво. – Что происходит?

– Они внутри нас, – отвечает доктор. – Нас атаковали изнутри, использовали для нападения инфицированный персонал, людей, которые были внедрены в наши войска.

Она дает мне пару минут на то, чтобы переварить услышанное, а сама в это время стирает холодной влажной салфеткой слезы с моего лица. Доктор Пэм делает это так по-матерински, что я готов сойти с ума, а мягкая салфетка – настоящая пытка наслаждением.

Доктор откладывает салфетку в сторону и смотрит мне прямо в глаза.

– Сопоставив количество инфицированных и чистых на базе, мы пришли к выводу, что каждый третий выживший на Земле – один из них.

Доктор Пэм ослабляет ремни, и я превращаюсь в легкое, как воздушный шарик, бестелесное облако. Она отстегивает последний ремень; кажется, я сейчас взлечу и ударюсь темечком о потолок.

– Хочешь посмотреть на одного из них? – спрашивает доктор Пэм и протягивает мне руку.

29

Доктор катит меня по коридору к лифту. Это скоростной лифт, он опускает нас на несколько сотен футов под землю. Двери открываются, и мы оказываемся в длинном коридоре с белыми стенами из шлакобетона. Доктор Пэм поясняет, что это бомбоубежище, его площадь примерно такая же, как у базы наверху, и оно способно выдержать взрыв ядерной бомбы в пятьдесят мегатонн. На что я говорю, что уже чувствую себя в полной безопасности. Она смеется, будто и правда считает, что это смешно. Я проезжаю мимо боковых тоннелей и дверей без табличек, и хоть пол ровный, такое ощущение, словно я скатываюсь на дно мира, в нору самого дьявола. По коридору быстро ходят военные; минуя нас, они прекращают разговаривать и отводят глаза.

«Хочешь посмотреть на одного из них?»

Да. Черт, нет.

Доктор Пэм останавливается возле очередной двери и проводит пластиковую карту через считывающее устройство. Красный свет лампочки сменяется зеленым. Доктор вкатывает меня в комнату и останавливает кресло перед высоким зеркалом. У меня отвисает челюсть, я закрываю глаза – кто бы ни сидел в этом кресле, это не я.

Когда появился корабль-носитель, я весил сто девяносто фунтов, и большей частью этих фунтов были мышцы. Теперь сорок фунтов мышечной массы испарились. Истощенный незнакомец в зеркале смотрит на меня – вокруг глаз у него темные круги, щеки провалились, волосы сухими прядями падают на плечи. Вирус словно обтесал мое лицо ножом, срезал щеки, сделал нос тоньше, заострил подбородок.

«Он уже зомби».

Доктор Пэм кивает на зеркала и говорит:

– Не волнуйся, он нас не видит.

Он? О ком она?

Доктор нажимает на кнопку, и яркий свет заливает комнату по ту сторону зеркала. Мое отражение блекнет, я вижу сквозь него человека.

Это Крис.

Он привязан ремнями к точно такому же креслу, как в комнате «Страны чудес». К голове прикреплены провода, они убегают к консоли за спиной. На консоли мигают красные лампочки. Крис с трудом держит голову прямо, он похож на задремавшего в классе ученика.

Доктор Пэм замечает, что я напрягся.

– Что? Ты его знаешь?

– Его зовут Крис. Это мой… Я познакомился с ним в лагере беженцев. Он предложил мне поселиться в его палатке. И помогал, когда я заболел.

– Он твой друг? – Доктор Пэм как будто удивлена.

– Да. Нет. Да, он мой друг.

– Он не тот, о ком ты думаешь.

Доктор Пэм прикасается к кнопке, и монитор оживает. Теперь я смотрю не на Криса, а внутрь его. Мой взгляд перефокусируется с внешнего на скрытое. На мониторе мозг Криса в прозрачной оболочке черепа. Он светится тошнотворным желто-зеленым светом.

– Что это? – шепотом спрашиваю я.

– Инвазия, – отвечает доктор Пэм.

Она нажимает на кнопку и увеличивает изображение фронтальной части мозга Криса. Тошнотворный цвет становится ярче, мозг словно подсвечивают неоновой лампой.

– Это участок префронтальной коры головного мозга, отвечает за мыслительные процессы. Та часть мозга, которая делает нас людьми.

Доктор Пэм «наезжает» на участок размером с булавочную головку и увеличивает масштаб изображения. И тогда я вижу это. Желудок у меня медленно переворачивается. В голове Криса пульсирует яйцеобразная опухоль. Тысячи щупалец оплетают ее, словно корневая система, и разбегаются в разные стороны. Они проникают в каждый изгиб, в каждую бороздку мозга.

– Мы не знаем, как им это удается, – говорит доктор Пэм. – Не знаем даже, сознают ли инвазированные их присутствие или они всю свою жизнь были марионетками.

Нечто, поселившееся в мозгу Криса, пульсирует.

– Выньте это из него, – с трудом говорю я.

– Мы пытались, – отвечает доктор Пэм. – Лекарства, электрошок, хирургия. Ничего не помогает. Единственный способ убить иного – это убить того, в ком он поселился. – Она пододвигает ко мне клавиатуру. – Носитель ничего не почувствует.

Я сбит с толку, трясу головой; это не для меня.

– Это продлится меньше секунды, – заверяет меня доктор Пэм. – И это абсолютно безболезненно. Просто нажми на кнопку.

Я смотрю на кнопку, на ней слово «Ликвидация».

– Ты не убиваешь Криса. Ты уничтожаешь то, что внутри него, то, что может убить тебя.

Для меня это уже слишком.

– Он мог убить меня, но не убил. Оставил в живых.

– Потому что тогда еще не настало время. Он ушел от тебя перед атакой, помнишь?

Я киваю и снова смотрю на Криса через двустороннее зеркало, через свое похожее на призрак отражение.

– Ты убиваешь то, что в ответе за это, – говорит доктор Пэм и вкладывает мне в руку какой-то предмет.

Медальон Сисси.

Медальон, кнопка, Крис. И то, что внутри Криса.

И я. Или то, что от меня осталось. Что от меня осталось? – Что оставил я? Звенья цепочки от медальона Сисси врезаются в ладонь.

– Так мы их останавливаем, – подталкивает меня доктор. – И будем останавливать, пока мы живы.

Крис сидит в кресле. Медальон у меня в руке. Сколько я уже бегу? Все бегу, бегу, бегу… Господи, я устал убегать. Надо было остаться. Надо было повернуться к этому лицом. Если бы я повернулся тогда, не столкнулся бы с этим сейчас. Но рано или поздно приходится выбирать: бежать или встретиться лицом к лицу с тем, что, как ты раньше думал, увидеть тебе не под силу.

Я опускаю палец на кнопку и жму со всей силы.

30

В крыле для выздоравливающих мне нравится гораздо больше, чем в «Отделении зомби». Здесь пахнет лучше и, главное, ты не лежишь вместе с сотней других людей, – здесь у тебя есть личное пространство. В моей палате тишина и покой, можно легко притвориться, будто мир вокруг такой же, каким был до атак пришельцев. Впервые за много недель я могу есть твердую пищу и самостоятельно ходить в туалет, но все еще избегаю смотреть в зеркало. Днем кажется, что все хорошо, а вот по ночам, стоит закрыть глаза, я вижу себя в комнате казни, Криса, привязанного к креслу по ту сторону зеркала, и свой костлявый палец над кнопкой «Ликвидация».