Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 1 Страница 21

– Но,- Энна Андреевна сделала паузу,- когда Гри по-настоящему исправится и захочет снова вернуться к нам, мы всегда найдем для него место.

Через четверть часа Гри и его отца лифт поднял на седьмой этаж. Здесь их встретил старик с белыми, как шерсть оленя-альбиноса, волосами и синими глазами, такими синими, что они казались кусочками неба, имеющими форму человечбских глаз.

– О Дин Григорьевич,- воскликнул радостно старик, - я безмерно счастлив видеть вас. А это кто? Ваш сын? Рад познакомиться, молодой человек: я - Гор Максович. А вы… Гри? Григорий, стало быть, Динович… Рад, безмерно, рад, Григорий Динович, приветствовать вас в здешних эмпиреях. Нуте-ка, пройдемте в ваш кабинет.

Старик все время улыбался. И самое непонятное, Гри тоже почему-то хотелось улыбаться, даже не улыбаться, а смеяться - до колик под ложечкой, как будто возишься на траве с собакой, которая нет-нет да лизнет тебя щекотно то за ухом, то в нос, то в губы. Папа тоже улыбался, но только вначале, а потом, когда Гор Максович заговорил о каком-то их общем знакомом со странным именем Элу Большой, папа перестал улыбаться. Он только кивал головой и щурил изредка глаза. Этот папин прищур Гри хорошо знал - он появлялся всегда, когда папа бывал недоволен собой.

– О, вы преувеличиваете, Дин Григорьевич,- заторопился вдруг старик,- Элу Большой великолепен, и вы, конструктор, можете им гордиться. Но эмоциональный анализ тестов дается ему, скажем откровенно, на троечку с плюсом.

Папа вздохнул:

– Вы чересчур снисходительны, Гор Максович: тройка с минусом - красная цена ему.

Гор Максович отчаянно запротестовал и в поисках подкрепления сослался на то далекое время, когда уважаемый Дин Григорьевич, тогда еще в возрасте своего сына Гри, сидел в этой же, куда они сейчас прибыли, комнате и неистово доказывал, что электронный учитель-2, или, как называли его все, Элу-двоечник, завышает оценки.

– О,- поднял палец старик,- самокритичность, Дин Григорьевич,- да, но самобичевание - нет. Нет!

Гри остановился у стола посреди комнаты.

– Садись,- приказал Гор Максович, кладя ему на голову руку.- Расскажи, как ты провел вчерашний свой день. Сначала расскажи устно, а потом письменно - на этих вот бумаженциях.

– А кому рассказывать? - спросил Гри.

– Никому,- поднял старик плечи.- Если, конечно, не считать, что ты сам можешь быть своим слушателем. Отец, наверное, рассказывал тебе фабльо о старичке-чудачке, который разговаривал с самим собою на улице. “Папаша,- обратился к старичку один заботливый юноша,- что это вы сами с собою разговариваете?” - “Э, юноша,- ответил ему старичок,- приятно, знаете, поговорить с умным человеком”. Ну, за работу, Гри, - неожиданно строго произнес последнюю фразу Гор Максович.

Папа и Гор Максович вышли - Гри остался один. Сначала его занимали мысли о веселом старичке, потом о папе, который, оказывается, придумал эту машину - Элу Большого, потом о собрании в классе, о разбитом хрустальном бокале и, наконец, о вчерашнем утре, когда было так же много солнца, как нынче. Гри щелкнул языком, пытаясь воспроизвести голос Део, но получилось не очень похоже, потому что не было скрипа - жесткого скрипа туго отворяющейся двери.

Теперь Гри готов был приступить к заданию, но что-то нелепое было в том, что надо рассказывать себе о себе же.

В самом деле, что мог он рассказать себе такое, чего бы прежде не знал? Ведь это он сам все видел, он сам все слышал, передумал и дважды уже пересказал - сначала папе, потом ребятам в классе.

В комнате было очень тихо, и тишину эту можно было слушать, как ту, которая была в роще. Гри прислушался - в Элу Большом что-то монотонно потрескивало и через каждые пятнадцать секунд щелкало, вроде резак отсекал пересохшую хитиновую пленку. Потом раздался всплеск, и Элу Большой затцикал - точь-в-точь как восхищенный Део. Гри рассмеялся и сказал Элу Большому, что тцикать он умеет, а вот разговаривать с ним, как с Део, все равно нельзя. Део можно даже рассказать про вчерашний день, и он бы наверняка все понял - и глаза у него стали бы веселые, и трещал бы он в своем дельфиньем восторге, как зуммер, который забыли отключить.

– Тц! Тц! Ззззз! - затрещал Элу.

– Ну, хорошо,- сказал примирительно Гри,- все равно ведь надо рассказывать кому-нибудь, а кроме тебя, здесь некому меня слушать.

И Гри снова рассказал про удивительный вчерашний день и ни разу при этом не запнулся - ни разу до того самого места, когда вдруг ни с того, ни с сего показалось очень важным установить, куда же именно жалит церцерис свою жертву. “Если в надкрылья, то, наверное, ничего не получится, - рассуждал вслух Гри,- потому что они хитиновые. Значит, в мягкое какое-нибудь место. Но откуда оса знает, что именно в мягкое место надо?” Отвратительное беспокойство наседало на Гри с устрашающей быстротой: сначала Гри прислонился к окну - внизу, в школьном саду, играли дети,- потом стал шагать по комнате, потом привязался к Элу Большому, требуя от него ответа, и в конце концов обозвал его болваном и вдобавок хлопнул еще ладонью по зеленому глазу.

Элу молчал, но почти одновременно с ударом, который нанес ему Гри, отворилась дверь - вошли Гор Максович и папа.

– Что же это вы, Григорий Динович,- всплеснул руками старик,- прямо как йети необразованный: не получается, так срываете свой гнев на том, что подвернется под руку. Согласитесь, Григорий Динович, так нельзя: Элу этого не заслужил. Вы слышите, как он, бедняга, вздыхает?

Элу Большой вздохнул дважды - сначала долго и тяжело, особенно на вдохе, а потом коротко с резким выдохом.

Всматриваясь в Гри своими синими, со смешинкой, глазами, Гор Максович сказал, что пора заняться письменной работой. В дверях старик еще раз обернулся и, пригрозив пальцем, напомнил: ярость и гневливость не украшают истинного мужа.

Работу Гри закончил к полудню - через два часа с четвертью. Когда пробило двенадцать, Гри удивился - время было другим, с иной протяженностью.

– Как будто вовсе не было времени,- сказал он папе и Гору Максовичу.

– А может, его и на самом деле не было? - спросил старик серьезно, и в нынешний раз Гри показалось, что он нисколько не шутит.

Гор Максович аккуратно сложил листки, исписанные Гри, и торжественно отворил перед ним дверь:

– До тринадцати часов, Григорий Динович, вы свободны. Будь у меня столько времени, я бы первую половину его уделил бассейну, а вторую - завтраку и десятиминутной прогулке.

– Можно, папа? - неуверенно спросил мальчик.

– Гри,- пожал плечами отец,- здесь распоряжается Гор Максович. И если бы Гор Максович рекомендовал мне отправиться в бассейн, я не стал бы терять попусту времени.

Спустя минуту Гри на третьей скорости уже пересекал школьный сад.