Отмель - Илья Сергеевич Ермаков Страница 24

– Посмотри на меня! Сейчас же! Посмотри на меня! Прошу!

Он проморгал.

Кажется, шок прошел.

В его глазах стояли слезы. Его рот открылся и губы прошептали безмолвное:

– Ма-ма…

Я крепко обнимаю его и смотрю вокруг: все умирает. Все разрушается.

Люди спасаются бегством. Они напуганы. Они вообще не понимают, что происходит. Из-за затычек в ушах погром не слышен так громко, но еще как слышен. Я слышу почти все: взрывы, крушение обломков, крики людей, шипение огня.

Я обвожу весь этот мир, уходящий в небытие, и нахожу взглядом женщину. Одну женщину, так знакомую мне. Мать Оли Синицыной.

Светлана сидит на коленях перед грудой массивных обломков арматуры, из-под которых вытекает лужа крови и выглядывают вывернутая рука и косо направленная нога.

Там Оля Синицына.

Она мертва.

Ее… «пришибло».

Я сразу вспомнила, как еще сегодня утром пожелала ей этого, подумав: «Вот бы ее чем-нибудь пришибло!».

И теперь это слово аукается во мне: пришибло, пришибло, пришибло…

Олю Синицыну пришибло…

Ее больше нет, она там, под грудой камней. Мертвая, с переломанным телом, с раздавленным лицом… уже неживая.

И ее мать, качается над камнями, хватаясь за ними трясущимися руками и плачет.

Что она чувствует?

Весь мир этой женщины – ее родная дочь. Дочь, которую она так быстро потеряла. Так неожиданно, так беспощадно.

Она раскачивалась, стонала, кричала, запрокидывала голову… она хотела умереть, так ведь?

Он ждет этой смерти сейчас…

И смерть пришла.

Я видела это своими глазами: из носа показались красные капли, из ушей потекли алые струйки… мама Оли Синицыной запрокинула голову, закричала, и из ее рта на подбородок потек багровый водопад пестрой лентой…

Из глаз хлынули кровавые слезы.

Она кричала недолго. И истекала кровью недолго. Такая страшная… и в то же время быстрая смерть. Она просто умерла. В один момент Светлана просто опрокинулась вперед, ударившись головой о металлическую балку. И умерла. Рядом с телом собственной дочери.

И холод прошелся по всему моему телу. Я с запозданием осознала, что случилось на моих глазах на самом деле.

Тон.

Звук.

Частота.

Вот, что ее убило.

Мама… муж… дочь…

– Бежим!

Я хватаю сына за руку и бегу назад, к нашему столику, туда, где мой муж лежит рядом с моей мамой на полу и зажимает руками ее уши.

А вокруг… Тон убивает людей.

Люди, не закрывшие уши, внезапно перестают бежать. Они больше не видят смысла спасаться. Из носа, ушей, глаз и рта течет кровь. Они замирают на месте на долю секунды и замертво падают на пол. Словно, эти люди – роботы, которых разом отключили от источника питания, и они теряют над собой контроль и погибают.

Мир стал безумным.

Нереальным, страшным, опасным.

Миром, где смерть стала царствовать и распространяться по воздуху, как зараза.

Я кричу:

– Закрой уши! Закрой! Прошу! Закрой уши!

Мы с сыном приближаемся.

Дрожь уже не такая сильная. Основная масса разрушений уже случилась. Мы бежим.

Я смотрю на них: на мужа и мать, лежащих на полу. Муж слышит меня, он поднимает голову, смотрит на меня, и я вижу под его носом красные пятна…

– Нет…

Он так и лежал, зажимая руками уши моей мамы. А сам смотрел на меня, истекая кровью, как и все. Из ушей, носа и глаз…

Он странно улыбнулся мне и шевельнул губами: «Пока».

И вишневая лента стекла с его языка на подбородок.

– Нет!

Глаза его померкли.

– Нет!

Лицо залилось кровью.

– Не надо!

Его тело рухнуло наземь, а руки… руки закрывали уши моей мамы…

– Нет!

Я отпускаю сына, оставляя его рядом со столиком, и бросаюсь к ним. Я сажусь на колени перед мертвым телом мужа и живой матерью, которую он спас.

– Нет…

В горле защемило.

Этого не может быть…

Просто не может быть!

Это неправда!

Нет!

Черт! Черт! Черт!

Прошу… только не так… только не так…

– Нет!

Сын протягивает мне свернутые трубочкой салфетки. Это для мамы.

Я молча беру их и затыкаю уши матери, а потом помогаю ей подняться. Она не хочет. Она садится на колени и целует мертвое тело моего мужа прямо в лоб. Только теперь она встает, рисуя в воздухе крест кончиками трех соединенных друг с другом пальцев. И шепчет молитвы об упокоении.

Что-то вроде: «Помилуй Господь его душу и прими его во Царствие Свое».

Я заставляю сына взять маму за руку. Они в безопасности. Их уши закрыты, как и мои. Мы не слышим Тона, а значит живем.

Осталась лишь…

– Моя дочь…

Я кричу:

– Оставайтесь здесь! Я сейчас вернусь!

Не знаю точно: услышали они меня или нет. Я не успела дождаться их ответа, даже ответа взглядом. Я просто бросилась бежать в сторону полыхающего «Макдональдса», куда отправилась моя дочь с бумажным корабликом за мороженным за несколько мгновений до того, как все это случилось.

– Закрой уши! Прошу! Закрой уши!

Я понятия не имею, где она.

Я не знаю: слышит ли она меня.

Я не уверена: жива ли она.

Я могу только верить… только надеяться… на лучшее…

– Закрой уши, милая! Закрой!

Я прорываюсь через руины. Мир все еще рушится. Арматура падает, штукатурка осыпается. Трещины раздвигаются. Пол осыпается и проваливается.

Люди умирают.

Прямо у меня на глазах – они истекают кровью и падают замертво.

Точно так же, как умерла мама Оли Синицыной и мой муж…

Кто-то догадался закрыть уши. Возможно, они слышали новости или услышали мои крики – крики безумной женщины с салфетками в ушах, которая почему-то все еще жива…

– Закрой уши!

Немногие, кто остались в живых, продолжали выбираться из зала, закрывая уши ладонями или втыкая в них все, что могло перекрыть доступ Тону.

Где она?

Где моя дочь?

Почему я ее не вижу?

Только не…

Я подбегаю к вывеске «Макдональдс» и начинаю осматриваться. Слишком много всего: камней, трупов, кровь, трещин.

Где же она? Где?!

– Только живи, прошу, милая… просто живи… не умирай… мама тебя ищет… мама найдет тебя, малышка… просто живи… я уже рядом… я ищу тебя…

И я увидела… не дочь, а то, что ей принадлежало – бумажный кораблик.

Тот самый бумажный кораблик, плавающий на алых волнах кровавой лужи…

Рядом с горой обломков.

– Нет!

Я бросаюсь туда.

Она там, за обломками.

– Нет, нет, нет… только не так…

Она не может умереть, как Оля Синицына!

Нет!

Я начинаю разбрасывать обломки. Делать это нужно