Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн Страница 24

Прижимаю ладони к вискам. Как только чувствую, что преодолела искушение, хватаю бочонок с вином.

– Вы прячетесь от меня, синьорина Росси?

Мое сердце дергается в такт с моим телом, а бочонок выскальзывает из рук и с тревожным стуком падает на пол. Каким-то чудом пробка остается на месте, а древесина не трескается. Чего не могу сказать о собственном спокойствии.

Я наклоняюсь, чтобы поднять бочонок.

– Зачем мне прятаться от одного из моих самых близких и старейших друзей?

Глава 14

– Твой друг? Вот я кто для тебя? – Данте стоит у входа в погреб, скрестив руки на груди. Он в белом военном мундире, позолоченный воротник расстегнут, длинные косы перекинуты через плечо. Золотые бусины, вплетенные в темную копну, преломляют свет, исходящий от единственной масляной лампы.

Он впивается в меня своими голубыми глазами, которые очаровывали меня с того дня, как тарекуоринские девочки толкнули меня на глазах у всего класса и я упала на колени. Он не только помог мне собрать книги, но и предложил свою руку, помогая подняться, и защиту. Никто никогда больше не толкал меня, но это не значит, что надо мной вообще прекратили издеваться.

– Я ждал тебя всю ночь на моем одиноком крошечном троне.

– С принцессой под боком. Я бы вряд ли назвала тебя одиноким.

– Алёна – просто друг. Марко желает союза с севером, и поскольку Эпонина из Неббы, а он может жениться только на одной женщине, он хочет, чтобы я ухаживал за другой. Вот и все.

Поднимая бочку, произношу:

– Как насчет того, чего хочешь ты?

– Я принц, Фэл. Мои желания стоят на втором месте после моих обязанностей.

Вот только я не хочу быть второй женщиной.

– Но прошлой ночью между нами ничего не произошло.

Мое грохочущее сердце сотрясает вино в бочке.

– А что было до прошлой ночи?

– Меня не было четыре года. – Его кадык скользит вверх и вниз по горлу, а затем он отталкивается от дверного косяка и вырывает бочонок из моих рук. Я использовала все десять пальцев, а он зацепляет бочонок двумя. – Которые ты не можешь использовать против меня. Особенно учитывая, что ты работаешь в борделе.

– Это таверна, Данте.

– Это еще и бордель. – Он вздыхает. – У тебя были свои приключения, у меня были свои. Давай оставим прошлое в прошлом.

Я сосредоточиваюсь на щетине, покрывающей его подбородок, чтобы он не заметил боль в моих глазах. Я могу пересчитать свои приключения по пальцам одной руки – одного пальца достаточно, – в то время как ему, несомненно, нужно больше двух рук.

– Послушай, я пришел сюда не для того, чтобы ссориться. Я пришел сюда, потому что скучал по тебе вчера и беспокоился, не случилось ли чего. Почему ты не пришла?

– Я потеряла ленту.

Если он и понимает, что я лгу, то не заостряет на этом внимание.

– Тебе хотя бы понравилось платье?

Мое внимание переключается на него.

– Ты… – Я облизываю губы, чтобы прогнать изумление, которое вот-вот должно было вырваться наружу. Я собираюсь снова солгать, а что мне еще делать? Если я сознаюсь, что не получила его подарок, будут неприятности – либо у меня, либо у Нонны, либо у его крылатого посланника.

– Ты не получила его?

– Нет, я… Получила. Оно великолепно.

– Фиолетовое, как твои глаза.

– Точно. Ты цвет как будто наизусть запомнил.

– Верно, наизусть, но платье было не фиолетовым, а золотым. Как насчет того, чтобы ты сказала мне правду без использования соли?

Я морщу нос, чувствуя себя пауком, попавшим в свою же паутину.

– Я ничего не получила.

– Почему ты солгала?

– Потому что подумала, что бабушка, возможно, скрыла от меня и то, и другое.

Слова Бронвен звенят в голове: Ты здесь, потому что пришло время.

Могла ли она избавиться от моего платья и ленты? Я даже не рассматривала такую возможность. Ярость закипает в груди. Если за этим стоит слепая женщина, то Котел бы побрал ее и ее дурацкую охоту за сокровищами. Пусть сама отправляется на поиски своих дурацких воронов.

Но затем я напоминаю себе: птицы – мой шанс стать королевой Данте, и это заглушает мое негодование. Возможно, Бронвен работает не против меня. Вот бы только она выбрала другой вечер, чтобы вмешаться в мою жизнь.

Данте наблюдает за игрой эмоций, которые волной пробегают по моему лицу.

– Дай мне шанс тоже поучаствовать в разговоре, который ты ведешь сама с собой.

– Я размышляла вот о чем: возможно, бабушка ни при чем во всей этой истории.

Его рот кривится.

– Я прикажу отрубить крылья моему спрайту, если он забыл…

– Пожалуйста. Нет. Не наказывай никого. Это в прошлом. – Я кладу руку ему на плечо, ощущаю под ладонью мышцы, их столько, что они кажутся лозами глицинии. – Кроме того, это была всего одна ночь. Теперь, когда ты дома, у нас будет и другая. Много других.

Мое обещание улучшает его настроение, но портит мое собственное. Пророчество это или нет, но если Данте узнает, что прошлой ночью я целовалась с другим мужчиной, он пожалеет, что прислал мне платье. На кончике языка вертится признание, но прежде чем я успеваю выдавить страшные слова, его свободная рука ложится мне на спину и губы Данте прижимаются к моим.

Затхлый подвал исчезает, и я переношусь на четыре года в прошлое, в тени Тарелексо, где этот же мужчина, тогда еще мальчишка, прикоснулся своими губами к губам, которых никто другой не касался.

Новый поцелуй кажется знакомым и в то же время другим. Мое сердце гоняет кровь с такой силой, что мои соски мгновенно твердеют, и я боюсь, что они порвут платье и проткнут шелковую рубашку Данте.

Я обвиваю руками его шею, провожу ладонями по горячей коже и подергивающимся мышцам под ней. Язык Данте проникает в мой рот, касается моего собственного, требовательный и резкий, он захватывает каждый темный уголок, как будто этот мужчина напоминает мне, что он мой принц и все в Люче принадлежит ему, включая мое тело.

– Ой. Я… – Голос Джианы возвращает меня в сырой подвал с низким потолком.

Я скрыта от ее взгляда фигурой Данте, несмотря на это, я не осмеливаюсь пошевелиться. Я благодарю всех наших богов за его рост и стать, хотя, вероятно, я должна благодарить его родителей. Но я не питаю особой любви к его матери, которая считает, что круглоухие не заслуживают никакого уважения, поэтому благодарность нашим божествам кажется более уместной.