Георгий Гуревич - Рождение шестого океана Страница 24

Нарастал крик всадников. Передовые неслись по лугу вровень с машиной, на расстоянии двухсот метров, и стреляли на скаку. Но шофер уже набирал скорость. Машина подскакивала на ухабах. Гремя, подлетали вверх прутья, и Новиковы вместе с ними.

— А-а-а-ааа!

Откуда взялись всадники, почему гонятся за ними, размахивая клинками, — размышлять было некогда. Друзья думали только об одном: как бы не вылететь из кузова, и цеплялись за прутья, калеча пальцы. Шофер, кося глазом на зеркальце, тоже думал только об одном: возьмет ли машина с ходу крутой подъем при въезде на шоссе? По всем правилам надо перейти на первую скорость. Но если сбавить ход, всадники догонят, прострелят скаты...

Вот он, этот песчаный подъем! А ну-ка с разгона... Эх!.. Передние колеса на асфальте.

Теперь проворно на первую скорость...

Машина пылит, гудит, буксует, хоть плечом подталкивай.

Ну же, ну! Ура, вылезла на асфальт!..

Передний всадник уже крутился на шоссе... Вскинул карабин, чтобы стрелять. Шофер пригнулся, нажал педаль, погнал машину зигзагами, чтобы труднее было прицелиться. Лошадь не устояла — шарахнулась в сторону. И хорошо сделала, а то бы железный зверь смял ее. Всадник выстрелил — уже вдогонку. На боковом стекле уселся длинноногий паук.

— А-а-а!

Тише кричат. Осмелевший Валентин приподнял голову. Отчаявшись догнать машину, всадники поворачивали назад один за другим.

Как же приятно было снова увидеть полосатый шлагбаум и зеленую фуражку советского пограничника! Как приятно было укрыться за его надежной спиной от свирепых конников!

На заставе Новиковы узнали, что князь Гористани поднял восстание против республики. Гористанцы и джанги враждовали давно, и колонизаторы поддерживали распри. Дело в том, что бедные пастухи никогда не встречались с бедными крестьянами — джангами. В Гористан приходили джанги — купцы и ростовщики. Естественно, горцы с охотой взялись за оружие, когда князь объявил священную войну за веру и землю, против проклятых ростовщиков.

За веру, за землю, за свободу!

А воевал-то князь, в сущности, за подати, за джан с каждого жителя и буйвола... За то, чтобы катились в его сокровищницу золотые монеты, не иссякал бы звонкий поток.

За свободу Гористана горячо ратовал Тутсхолд. В молодости он сам был губернатором Гористана и проводил карательные экспедиции. Но теперь, выступая по радио, он без зазрения совести заявил:

«Каждый народ имеет право жить на своей земле в соответствии со своими вкусами и обычаями, имеет право отвергать иноземные, чуждые духу нации влияния».

Под иноземными, чуждому духу гористанцев влияниями Тутсхолд подразумевал электропередачу. Видимо, и сам князь Гористани поддержи- вал эту точку зрения. Поэтому в первый же день восстания мачты были взорваны, дорога испорчена, склады со строительными материалами сожжены, а недавно обученные монтеры и техники повешены на проводах вниз головой за то, что «продали свою душу электрическому дьяволу».

Впрочем, князь ополчился только на электроэнергию. На двигатели внутреннего сгорания не было гонения. Вместе с конниками в войсках князя действовали самоходные орудия и танки. Милиция Джанджаристана с ее верблюдами и слонами не устояла перед броней. Путь на столицу республики был открыт.

Президент Унгра был, как известно, противникам кровопролития. Он проповедовал терпение, молчаливое сопротивление, неохотно поддерживал партизанские отряды в период борьбы за независимость. Но сейчас, когда полки князя шли на столицу, громили фабрики, вешали учителей и техников...

— Нам придется вооружить народ, — сказал президент Чарии. — И если западные державы не помогут, мы попросим Советский Союз поддержать нас в Совете Безопасности.

Разговор происходил с глазу на глаз в кабинете президента. Потрясенный Чария грузно стал на колени, воздел руки к небу.

— Умоляю вас, учитель, не делайте этого! — вскричал он. — Народ не простит, если вы подружитесь с безбожниками. Князья восстанут; все они сочувствуют мятежнику Гористани. И жрецы возненавидят вас. Наш народ чтит богов, он не захочет, чтобы его интересы защищали неверующие.

— Но у нас нет выхода, — сказал Унгра.— Если через два дня мятежники не будут остановлены, они возьмут столицу и Джарскую крепость. Тогда — война на годы...

Час спустя, на веранде у Тутсхолда Чария бегал из угла в угол, опрокидывая соломенные кресла:

— Ни за что, никогда! Я, патриот Джанджаристана. Никогда я не подам голос за независимость Гористанского княжества.

Тутсхолд сдержанно улыбался:

— Дался вам Гористан! Голые камни и полтора миллиона пастухов в овечьих шкурах. Чтобы спасти жизнь, можно пожертвовать пальцем.

Будьте дальновидным политиком, Чария. Если Унгра получит у большевиков поддержку, он победит князя, а победив, возомнило себе и начнет подражать большевикам. Медного гроша я не дам тогда за ваш банк.

Чария вздохнул, вытер пот:

— Тяжело быть политическим деятелем. Увы, мы должны жертвовать своими привязанностями во имя культуры и блага нации.

Он говорил о культуре и нации, но думал о сейфе в банке «Чария и Компания».

Не хватило горючего, и только поэтому танки остановились на ночевку. В сумраке притаились под пальмами громадные стальные черепахи. На земле, у гусениц, спали танкисты, утомленные грохотом, гарью и жарой. А будь горючее, танки шли бы на столицу полным ходом...

Но князь не огорчался. Все складывалось прекрасно. Оказалось, что воевать легко — легче, чем он ожидал. Копья, как иголки, отскакивали от танковой брони, слоны и верблюды разбегались с ревом; совсем нетрудно было давить гусеницами глинобитные домишки, людей с пиками и без пик. Небольшая армия князя, словно нож, вонзилась в тело страны. Не стоило досадовать из-за временной задержки. Горючее обеспечивает Тутсхолд, танкер уже в пути, завтра он войдет в порт, и через три дня князь возьмет столицу Джанджаристана.

Князь молча улыбался, сидя на простой походной кровати. Кровать была складная, железная, вместо матраца — шинель, палатка брезентовая. Сегодня Гористани солдат, суровый и сдержанный... Но через три дня... Стоило помечтать о великолепном будущем!

Горному замку конец. Через три дня новый император войдет во дворец президента. Дасья и все эти красные профессора будут повешены за ноги. Унгру... помилуем старика... Князь посадит бывшего президента на цепь, как собаку, и будет кидать ему обглоданные кости. Толстяк Чария пусть торгует себе, но политику — забудет навсегда! В стране будет наведен порядок. Дисциплина — каждый знает свое место: простые люди трудятся, жрецы молятся, знатным— честь и почет, а думает за всех император.