Уилл Маккарти - «Если», 2003 № 06 Страница 25

— Все время! Она мне много всего рассказывает. Какие вещи надо носить, как не потолстеть и еще…

Точно! Она больше не ест мороженого!

Боже мой! Ей же всего шесть лет!

— Завтра мы идем в магазин игрушек, — твердо сказала я, и глаза малышки удивленно расширились. — Я хочу купить тебе другую куклу, тоже из разведки Космофлота, и вы с Кимми снова будете играть вместе.

Тереза с ужасом смотрела на меня.

— Но, мам, я не могу так поступить с Присси, не могу ее… э-э-э…

— Предать, — подсказал Бобби, до этого безмолвно сидевший в кресле-качалке. — Это называется предать. То, как поступил с нами папа, помнишь?

Я вздрогнула.

— Бобби, я уверена, что он по-своему любит тебя.

Мальчик усмехнулся с иронией:

— Ты же не защищаешь его, правда?

— Нет. — Я никогда не лгала детям в том, что касалось Роба. Но впервые появилось желание сделать это.

— Он же мразь, разве нет? — кресло скрипнуло, Бобби подался вперед. Он смотрел на меня, как собака-сторож на грабителя. В вопросе чувствовался неясный подвох, но если я дам неверный ответ, то буду растерзана на месте. — Мразь снаружи и внутри?

Я вспомнила кошмарный бардак, который представляла собой моя жизнь с их отцом: повсюду болтались грязные обноски, на кухонном столе размазана горчица… Да и с нежными детскими душами Роб поступил, как с пивными банками — швырнул на пол и растоптал, уходя.

— Да, — прошептала я, — мразь внутри и снаружи.

Удовлетворенный ответом, Бобби откинулся назад и добавил:

— Может, я загляну к нему после школы и спрошу его самого… Ну, я имею в виду, как это он нас по-своему любит…

И вот я здесь — занимаюсь тем, что лучше всего получается у меня в роли матери — сижу в темноте и волнуюсь. Незаметно наваливается усталость, и я забываюсь сном… Тигра когтистой лапой прижимает к земле Веселого Кролика, в страшной пасти полосатого чудовища сочатся кровью обрывки кроличьей шкурки и ошметки мяса; Капитан Кранч, размахивая саблей, тащит за волосы рыдающую Плаксу Бетти; Сержант Сияние в военной форме с отвращением оглядывает мою кухню и дико ревет: «Ты называешь это чистотой?! На колени, солдат! Вылижи пол до блеска!»

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Перед тем, как устроиться в кресле-качалке, я достала из холодильника лимонад. Лимонадная тетка, унылая маленькая женщина с гнусавым голосом, начала зудеть:

— Это лучший продукт на земле. А вы пробовали Безумное Манго? Вы же не станете покупать эти неизвестно из чего состряпанные новомодные химикаты! Их делают для того, чтобы зомбировать вас и заставить плясать под свою дудку…

Я выливаю лимонад в раковину.

Теперь обрывки других разговоров пляшут в голове.

Ты же не защищаешь эту мразь?..

Мы все солдаты в войне против грязи…

Может, я загляну к нему после школы и спрошу…

Я чувствую себя глупо: сижу в темноте и переживаю по поводу того, о чем старалась даже не думать. Я имею в виду, они же всего-навсего голограммы, да? Они же не могут навредить, правда?

ВИДЕОДРОМ

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЗВЁЗДЫ

До выхода на наш экран фильма Содерберга, завоевавшего успех в европейских странах, но не у себя на родине, журнал посвятил ему лишь короткую рецензию. Сейчас же, когда российские зрители познакомились с картиной, нам показалось уместным сравнить три явления — книгу Лема, фильм Тарковского и ленту Содерберга. По нашей просьбе за дело взялась фантастическая чета из Киева, чей прежний опыт сравнительного анализа («Встречные волны», «Если» № 12, 2002 г.) вызвал большой интерес читателей.

В природе режиссеры — естественные враги драматургов. Постановщики с литераторами мирятся, как кобры с Рики-Тики-Тави: они могут цивилизованно обмениваться ритуальными жестами — тем не менее в каждом спектакле гибнет пьеса, и в каждой экранизации умирает книга.

И что же? Авторы бьются до последней капли крови, только бы не увидеть своих героев «во плоти»? Ничего подобного; на экран восходят не как на плаху, не как на алтарь, но как на трон. Однажды экранизированный текст нельзя не признать значительным или, на худой конец, модным. Литературное же произведение, экранизированное дважды и более, — несомненная классика. Разве нет?

Впрочем, «Солярис» Станислава Лема не стал бы в меньшей степени классикой оттого, что Стивен Содерберг (и предоставивший ему «крышу» Джеймс Камерон) вдруг раздумал бы переснимать фильм Андрея Тарковского, вышедший на экраны — вы только подумайте! — тридцать лет назад…

И Тарковскому, и Содербергу понадобились в фильме земные сцены, которых в повести Лема нет. Все-таки кино — это видеоряд, а на одних только интерьерах станции и пейзажах Соляриса картинку не построишь.

У Тарковского Земля — полноправный участник фильма, сверхценность, магнит: Земля, родина, мама… Трактовка «темы Земли» безмерно возмутила Лема тогда, тридцать лет назад. Тарковский, по словам пана Станислава, показал, как прекрасна Земля и как противен Космос, и, вероятно, доля правды в этих словах имеется. Тарковский Космоса не любил. Зато долгие годы спустя, глядя на стебли травы, плывущие вслед за водным потоком, тысячи людей говорили, невольно улыбаясь: «Солярис»…

У Содерберга Земля — это место, где всегда идет дождь.

«Нити» этого дождя тянутся, конечно же, не из лемовского текста, а из того внезапного, крупного, немного преувеличенного дождя, под которым Крис Кельвин (Донатас Банионис) вымок весь до ниточки. Который поливал лежащие на столе яблоки. Который прыгал в чашке с чаем; под которым бегали дети и собаки, который был поразительно небанален, несмотря даже на то, что происходил, по-видимому, из большого пожарного шланга…

У Содерберга дождь никогда не решится на такую наглость, как, например, идти внутри дома, под крышей. Это порядочный американский дождь, он честно делает свое дело — создает атмосферу. С климатом у землян будущего, видимо, проблемы, и довели экологию до того, что вода с неба ну никак не прекращается…

Будущее у Тарковского предстает в двух ипостасях — нарочито архаичном доме отца Кельвина (Николай Гринько) и бесконечной японской (на тот момент самой современной в мире) автострадой, по которой очень долго едет Бертон. Помнится, многих эта автострада раздражала — но Тарковскому надо было оттенить патриархально-пасторальный образ Земли всем этим гулом, мельканием и грохотом, а кроме того, «овеществить» душевное состояние Бертона, бывшего пилота, совершившего открытие, в которое никто не поверил…