Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2) Страница 26

- Слушайте, внимайте, честные горожане Хаара, слушайте злую весть! Великое несчастье на устах моих! Королева Беатрикс, Божьей милостью владычица наша, опоена ядом по злому умыслу Окера Аргареда!

Над замершей толпой сквозило в облаках голубое небо. Голос глашатая наполнял сердца тревогой и гневом.

- Будучи злокозненно опоена, ныне владычица наша при смерти, и только в руках Божьих спасение ее. Молитесь же за спасение нашей королевы Господу Вседержителю. - Он кольнул лошадь шпорами сквозь прорези в попоне и въехал в раздавшуюся перед ним толпу, неся на городские стогны свою весть. Помедлив, горожане двинулись вслед, колотя в закрытые ставни, врываясь в тихие церкви, гремя набатом с колоколен, долбя молоточками в двери и вопя исступленно о том, что королева отравлена.

Весть летела пожаром, не держась долго под одной крышей, поражая умы, заставляя рты изрыгать потоки проклятий. Не прошло и двух часов, как всюду стало черно от высыпавшего на улицы народа, который метался от одного уличного оратора к другому. Из раскрытых, уставленных свечами церквей неслись молитвенные хоры, с колоколен ошалело трезвонили колокола, которые раскачивали вдесятером. Все вели себя так, словно небо упало на землю, словно золото стало грязью или Бог оказался дьяволом. Страх и ярость овладели людьми, все сбились гуртом и каждый старался перекричать другого.

Отравлена, отравлена, отравлена! Эту весть носило по Хаару, она перемахнула через стены в трущобы Нового Города, вызвав даже там глухое ворчание. Мир кренился, все шаталось, земля уходила из-под ног, город валился в снежную бездну.

При смерти! Королева при смерти!

Что же теперь будет? Сердца дрожали, кулаки сжимались, глотки вопили, как будто воплем и бешеной бранью можно было что-то поправить или хотя бы ослабить ощущуние неминуемой беды.

Уже начали зажигать первые факелы. На щитах и латах стражников плясали беспокойные алые отблески. Смеркалось. Напряженное ожидание сделалось невыносимым. Приспущенные штандарты мертво повисли на граненых шпилях Цитадели.

Каркающее "ха-ха!" раздалось вдруг в этой тягостной тишине. На мосту в Сервайр, подбоченясь, стоял замотанный в холстину босяк, и от него так воняло навозом, словно он специально в нем валялся.

- Ха-ха! - повторил он, кривляясь. Кое-кто обернулся к нему. - Этарет травят королеву за то, что она травит Этарет! Все просто, как конская задница! А Ниссагль-то убил мальчишку за то, что тот поднес королеве яду, как будто мальчишка главный виновник! Мальчишке принесли маленький кисетик со снадобьем. Люди и Этарет вечно носят друг другу кисетики, чтобы травить друг друга. И вот мальчишка хрипит на соломе, у него все кости переломаны, и он никому не нужен, потому что Гирш сейчас ищет Окера Аргареда, а что с королевой, о том и вовсе неведомо. Не удивлюсь, если она умерла. - Оборванец явно не мог уследить за своими мыслями.

- А, Этарет?! Бей их! - Заревел какой-то, видать, еще со вчерашней ночи не протрезвевший лучник. - Бей белобрысых ублюдков! Всех убить!

- Верно говорит! - завелись с другого края, наполовину озоруя, наполовину всерьез. - На пал! Кончать их всех!

Толпа отозвалась утробным рычанием. На той стороне реки, на Дворянском Берегу, высились резные башни этаретских домов. Призывы к убийству слышались все чаще, все настойчивей, люди сбегались к пристаням.

Первое "убивайте Этарет!" еще только раздавалось за стенами Нового Города, заставляя шлюх прислушиваться, вскидывая подбородки, а в толпе на берегу уже замелькали поднятые над головами оглобли, клепки, разогнутые обручи от бочек, и с нарастающим бессловесным кличем все стали спрыгивать на лед.

Казалось, что Вагерналь потекла поперек, неся на взбурливших почерневших водах палки, молоты, топоры, дреколье, вывернутые из пирсов заостренные бревна и факелы.

"Смерть Этарет!" - плечом к плечу шли подмастерья и лучники, лавочники и ремесленники, бежали вприпрыжку, черпая башмаками снег и подхватив до колен юбки, их женщины с красными щеками и в сбившихся на затылок чепцах, каждый горячил себя криком, стараясь не отставать от других; все неслись, оставляя позади белые стены Цитадели и Черный Сервайр, торопливо, помогая себе оружием, лезли на высокие набережные, срывались, бранились, неуклюже вскакивали и бежали в пустые улочки вдоль серых стен. Тут толпа было растерялась, но двое лучников, словно не замечая в отдалении конную стражу, дружно навалились на окованные узором ворота и, разразившись проклятиями, потребовали себе бревно для тарана.

Под доносившийся издалека набатный звон бревно качнулось в десятке рук и ударило острым носом в створки ворот. Ворота устояли. Принесли второе бревно, суковатое, как ерш. Колотили им быстро, круша с удвоенной силой, пока расшатанные створки с треском вдребезги не разлетелись. Открылся большой пустой двор с деревом посередине и каменными изваяниями зверей возле крыльца.

В доме не успели ничего предпринять для защиты. Там были только смирные невольники в золотых гривнах. Самые ретивые смутьяны выволокли их и швырнули на снег под ноги толпе. Рабы глядели умоляюще, ничего не понимая. Им надавали пинков и прогнали. Этот дом еще не додумались разграбить - гомоня, вывалились со двора, устремились к следующему подворью.

Здесь в ворота били уже не бревнами, на них бросились всей толпой, с азартной яростью отбивая плечи и бока, пока створки не рухнули внутрь.

- Держи! - По двору разбегались закутанные фигуры. - Хватай! Сорвали покрывало с женщины, гогоча, бросили ее на снег, и сразу сомкнулся над упавшей круг алчущих, раздался звериный рев. Кому не досталось, ринулись с растопыренными руками на поиски добычи. Если попадался оруженосец, подросток, челядинец - зверскими ударами валили, топтали, били головой об стены, мозжили молотами черепа, не разбирая, кто раб, кто господин. Женщин оказалось мало, и жажду насилия утолили, растянув за руки и за ноги и разрубив мечами пополам двоих юношей, вздумавших сопротивляться. Горячий мокрый пар шибанул в ноздри, сырой блеск внутренностей после мгновенной рвотной судороги вызвал удовлетворенный рык. Рядом лежала навзничь голая женщина, возле ее бедер расползлось по снегу кровавое пятно, перерезанное горло зияло. Из дома с хохотом волокли серебро, пихали драгоценные камни в чулки и ножны, благо все оружие было обнажено. В одном окне уже занимался пожар, а с другой улицы несся ликующий свирепый вой - там тоже бесчинствовали, ловили и насиловали женщин, ломали спины детям, над чем-то оглушительно и страшно ржали. Опоздавшие к этому кровавому шабашу давили друг друга в воротах, но, ворвавшись во двор, цепенели при виде фонтанов крови из обнаженных чресел распятых на земле мужчин - так ловко орудовал кривым и длинным ножом некто в черно-красном палаческом одеянии. Впрочем, не узнать его было невозможно - Канц! Прибаутки его тонули в гоготе и свисте восторженной толпы, лицо было измазано кровью и сажей, истошные крики мучеников резко обрывались после каждого его удара, и тотчас из окна сбрасывали во двор новую жертву. Рядом с Канцем заставили стоять на четвереньках женщину, держали за волосы так, что кровь казнимых брызгала ей в лицо; юбка ее была сзади обрезана, возле оголенных ягодиц толклись в очереди, спуская штаны, жаждущие, а с крыши юркие мальчишки швыряли черепицу, не заботясь, в кого она попадет, и пронзительно верещали, перекрывая порой даже оглушительный рев толпы.