Сергей Щипанов - Все в твоих руках Страница 26

— Повезло тебе, Сева! — проворковала Ирма, складывая карты.

— Значит — в любви не повезет, — хохотнул Всеволод.

— Не везет в картах — в любовь и не суйся, — выдала свою формулу известной поговорки Алевтина, и так посмотрела на молодого человека, что у него перехватило дыхание. Гремучей смесью откровенного вожделения и соблазнительной фривольности был наполнен ее взгляд; так смотрят, наверное, самки на своих избранников во время брачных игр.

Сева вышел на крыльцо, закурил. Эмоции переполняли парня. Алкоголь еще не выветрился из головы, но сильнее водки пьянила неожиданно удачная концовка игры и, главное, взгляд, которым одарила его Алевтина.

Ночь была ясной и по-северному прохладной. Сева пожалел, что не накинул куртку. Сделав три-четыре затяжки, он отшвырнул сигарету, собрался, было, войти в дом, но столкнулся в дверях с Алевтиной. Сева посторонился, пропустил женщину, да так и остался снаружи. Алевтина обернулась, блеснула обворожительной улыбкой.

Они шагнули друг другу навстречу. Сева неумело обнял женщину, не рассчитал силы, сделал ей больно. «Медведь», — прошептала Алевтина, прижимаясь губами к его рту.

Закачалась, закружилась ночь, подхватила и понесла парня в диком хороводе. Мир раскололся, рассыпался в прах. Не было на свете ничего, что могло бы сравниться с необыкновенной сладостью колдовского поцелуя…

— Мам, ты где? — раздался вдруг голос Николая.

Иногда бывает так, что видишь молоденькую девушку, почти девчонку, и вдруг замечаешь рядом с ней сына-школьника. Иногда видишь женщину, и не знаешь, это молодая мама с дочкой, или молодящаяся бабушка с внучкой. В таких случаях бывает некоторое недоумение, которое улетучивается через секунду. Но когда лысоватый мужик сорока с лишним лет называет ту, с кем ты обнимаешься мамой — тут слетают любые колдовские чары.

Севу будто током шарахнуло. Так, видимо, чувствовал себя пушкинский кудесник, добившийся любви Наины. Морок тут же разлетелся, словно его и не было вовсе, оставив лишь вкус поцелуя на губах.

Алевтина отстранила парня и отозвалась:

— Я здесь, Коля, подышать вышла.

«Да ведь ей за шестьдесят», — озарило Севу. Целовался со старухой! Чувства стыда и досады овладели им, внесли в душу смятение, хаос в мысли.

На крыльцо вышел партнер по преферансу.

— А, вот вы где… Сева, пойдём, поговорим.

«Ну, вот. Сейчас он еще за мамину честь вступится. Неужели видел? Или догадался?».

Когда отошли достаточно далеко, Николай сказал:

— Ты Сева, на Алевтину не обижайся. Ведьма, она ведьма и есть. Я по молодости переживал сильно, а сейчас отношусь к её выходкам поспокойней. Ведь будь она мужчиной, никто бы и внимания не обратил: подумаешь, шестьдесят пять — «седина в бороду, бес в ребро». А к женщине другое отношение.

Сева молчал, сочтя это самым лучшим в данной ситуации.

А Николай продолжил:

— Обычно она чары не сильные наводит, так что за здоровье не беспокойся. Но я на всякий случай попрошу Ирму, что бы она проверила и зачистила, если что. А ты, это… Не рассказывай никому, лады?

Обратно с «субботника» возвращались смурными. Клевали носами, сопели, кто-то даже похрапывал: не выспались, да и малость перебрали, накануне. Но были и такие, кому все нипочем.

Трое мужиков «в возрасте», как ни в чем не бывало, извлекли из сумок заначки. Разлили. Предложили и Всеволоду: тот все переживал, заново, вчерашнее приключение с Алевтиной. Сева пить не стал, однако поддержал беседу, постоянную спутницу всякого российского застолья, пусть даже оно происходит где-нибудь у заднего крыльца продмага, среди пустых ящиков, или, как сейчас, в поездке.

— Вы у Солнцева трудитесь?

— Да.

— Всеволод Кириллович?

— Да… А откуда вы меня знаете?

— Ну, батенька, у нас институт маленький… Все всё знают. Кстати: Арнольд Адольфович.

— Очень приятно.

Назвались и двое других. В лицо Сева, конечно, знал всех, или почти всех, институтских, но по-настоящему только начинал знакомиться.

Мужики, выпив и закусив остатками колбасы, предались воспоминаниям, благо свежий человек подвернулся. Сева не стал лишать «старичков» удовольствия почесать языки, да и самому было интересно: собеседники-то попались не совсем обычные.

Арнольд Адольфович, маленький, кругленький живчик, рассказывал:

— … Еще перед войной было дело: покупали наши что-то там у американцев. Что-то для самолетов. Денег, естественно, в стране нет, утварь церковную и картины стоящие уже продали, золота жалко — что делать? А тут штатовцы сами проявляют инициативу: а хотим, говорят, на обмен, русский драгоценный камень. А, именно — александрит. Но тот камень не то что редкий, а очень редкий. Если говорить о ювелирно пригодных образцах. Интересен он тем, что при дневном свете зеленый, а при свете свечи, допустим, малиновый. Вот, к нам и приезжает представитель ГПУ или НКВД, не помню, как они тогда обзывались. Идет к директору. Тот перепихивает на руководителя подразделения новых форм. Ванадий Павлович тогда был у них руководителем. И что придумал Ванадий? Взять простой искусственный корунд, красный, и заставить его терять цвет под солнечным светом. Как? Элементарно: добавить примесь ванадия! Вот такой у него вышел, хе-хе, каламбур.

— И что, получилось? — удивился Всеволод.

— А то! Американцы уже потом, спустя время, сами наладили производство таких, с позволения сказать, александритов, даже запатентовали придумку нашего Ванадия, как собственное изобретение! Хе-хе.

Сева был немного разочарован: думал, расскажут о колдовстве каком-нибудь, о магии, а тут… технический трюк просто.

— Далась вам эта магия, — сказал, посмеиваясь, Доктор (так называли сверстники второго участника «застолья»). — Думаю, что всякий истинный ученый немного волшебник… или, по крайней мере, иллюзионист. Литераторы привыкли изображать нас рассеянными чудаками, беспомощными в повседневной жизни, такими, знаете, «не от мира сего». Заблуждаются! Вот, в качестве примера, малоизвестный факт из биографии известного итальянского ученого, жившего в Пизе. Он подрабатывал на жизнь тем, что спорил с заезжими туристами на деньги: что быстрее упадет с башни, ядро железное или бумажное ядро в деревянном ящике, трехфунтовое или двенадцатифунтовое? И достижения фундаментальной науки приносили ему немалый доход!

Посмеялись. Сева, напустив на себя умный вид, добавил:

— Наверное, ядро в ящике будет дольше падать: сопротивление воздуха больше. Только разница во времени ничтожная, и ею можно пренебречь.

Молчавший до сих пор Савич, долговязый мужик в очках с толстенными стеклами, усмехнулся: