Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик] Страница 29

Винтер посмотрел на Энея.

— Я слушаю, Андрей.

— Случилось следующее, — Эней глотнул из поданной кружки и поставил ее на стол. — Пять дней назад к нам обратился наш милицейский контакт, у которого на шее висело дело о похищении ребенка. Сложное, потому что срочное…

И Эней, ничего не скрывая, не упуская и не добавляя лишнего, рассказал все, что произошло за последнюю неделю, до настоящей минуты включительно.

— Как сказала бы Алекто — мистика и обскурантизм, — подытожил Винтер. — Цепочка совпадений и эффект домино. И насколько основательно, по-твоему, мы сгорели?

Эней прикрыл глаза, вычисляя.

— Наша четверка — полностью. Им понадобятся максимум сутки, чтобы накрыть Антона — и то если действовать без спешки. Про христиан — я думаю, что это он ткнул наудачу, проверить у него по времени никак не получалось. Просто узнал, что Костя — православный священник и жил на западе Украины, предположил, что мы после Екатеринослава поехали к нему — ну и получил, что получил. К сожалению, правильно. Так что Роман Григорьевич — тоже. Здесь, провалена секция Бахуса и, благодаря Другим действиям — верхушка секции Бати. Секция Бейкера в наблюдаемой зоне не появлялась, так что Бейкеру ты, наверное, дела и сдашь…

— Ты считаешь, что из города нужно уходить совсем?

— Я не знаю. — Эней отхлебнул кофе. — Они могли нас использовать втемную и взять потом. И просверлить дырочку для ордена. А они пришли открыто и дали нам компромат на себя, и на своего упыря дали. Но тебе и твоим уходить надо. Линию связи оставить, и уходить. А всем остальным замереть. Море волнуется раз, как ты говоришь. Я бы, будь моя воля, вообще все верхние литеры перебазировал — но мы рискуем показать им тех, кого они еще не засекли. Посчитают, кто убыл, пойдут по связям. Нет, чем меньше они знают, тем крепче мы спим. А тут ведь еще, если слишком много народу тронется с места, мы можем привлечь внимание тех, кто ищет людей Ильинского. А их будут пытаться вычислить обязательно — и отсюда, и из Омска… — Эней поморщился. Вечером он поговорит с Алекто. Вечером, когда выберется на гарантированно чистую точку. Черт бы побрал современные технологии — как хорошо было карбонариям…

— Хорошо, — кивнул Винтер. Двое детей и дом из расчета «семеро по лавкам» — теперь в прошлом, а сейчас — временные квартиры, чужие паспорта — ждали этого, но все равно… — Лиду я уже отправил, сам останусь, пока все не подчистят.

— Не спеши, — сказал Эней, — теперь какое-то время СБшникам будет не до нас. Как ты думаешь, существуют дьяволы-хранители?

— Ну, ты меня на счет этой породы сам предостерегал, — усмехнулся Винтер.

— Нас двое, — Эней допил свой кофе. — Это половина ячейки А. Промежуточные решения мы можем принимать сами, а окончательные все равно принимает хурал.

— Так какое решение ты хотел бы обсудить?

— Переключить его на «Синсэн». То есть, только на нас четверых. Остальных от нас отрезать, вам найти нового заместителя. — Эней рисовал пальцем на пыльном столе. — Тогда, если что — вы будете знать, чью башку сносить. Если, конечно, они мне не снесут раньше. Они явно любят успевать раньше.

— Нет, — сказал Винтер. — Мы потеряем больше на одной реорганизации. И этот твой майор правильную вещь сказал — мы с вооруженными силами непростительно затянули. А, кроме тебя и твоих, этим заниматься некому. Я подумаю. А ты шел бы спать, мало ли что у нас завтра.

Эней кивнул, встал — и тут только понял, что кофе не помог совсем. Он едва не ощупью добрался до библиотеки и прилег на кожаный диван, мягкий и шершавый, как старушечья ладонь. Едва он сомкнул веки — сон сошел оползнем и укрыл его от прошлого, настоящего и будущего. И если бы Вадим Арович Габриэлян, которого разбудили самым бесцеремонным образом, мог видеть, как спокойно и крепко спит этот сорвиголова — обзавидовался бы черной завистью.

Спросить Юрия Петровича Верченко, какой день в его жизни был самым счастливым, так он без колебаний ответил бы — сегодняшний. Вот с того самого момента, как его скрутило в собственном кабинете.

Отдышавшись, он понял, что парфорсного ошейника — он воспринимал мастерский «поводок» именно так — на горле больше нет. Исчез. А поскольку вероятность, что его снял сам Ильинский была равна нулю, это значило, что патрон мертв, и мертв окончательно. Ничего похожего на многократно поминавшиеся старшими коллегами апатию и резкий упадок сил Верченко не ощущал. Наоборот, ему казалось, что рискни он оттолкнуться от ковра — и зависнет под потолком как воздушный шарик.

Мир вокруг был ярким, осмысленным, пылинка на столе отбрасывала четыре разных тени и даже соображение, что расклад, при котором шеф СБ области отбывает на луну непосредственно с места работы, чреват неприятностями и для самого Верченко, настроения не портил совершенно. Ну ничуть. В конце концов, с точки зрения закона, Юрий Петрович был невинен как невеста. Птенец на поводке отвечает за свои действия не больше, чем пистолет или компьютер. Его могут ликвидировать по ходу операции, но после нее — какие могут быть претензии к существу, не имевшему своей воли? Ну карьера без патрона застопорится на какое-то время — но это, право, такие мелочи…

Верченко счастливо вздохнул и щелкнул переключателем — предстояло выяснить, что именно стряслось в управлении.

Четверть часа спустя заместитель начальника Екатеринбургского СБ по оперативной работе не то чтобы вышел из эйфории — для этого потребовалось бы нечто поосновательней мертвого курьера, разнесенного блока М и скрывшейся в неизвестном направлении секции «подземки» — но воспринимал действительность несколько более трезво.

Ему действительно очень повезло — но Ильинскому повезло больше.

Потому что хорошо посеребренное железо, при всех его недостатках, не шло ни в какое сравнение с конвейером. Куда бы им всем и дорога за прокол такого масштаба. Особенно, учитывая, что следствие по «подземке» со скоростного производства покойник снял лично, не предъявив никаких аргументов, кроме собственного хотения. Ну конечно, это было персональное решение Ильинского. И его на нем поймали.

Верченко облизал мгновенно пересохшие губы. Вот зачем к ним вламывались в систему. Вот зачем. А они грешили на москвичей — и правильно грешили — и даже тревогу не подняли и уровень безопасности не повысили… хотя по инструкции это следовало сделать немедленно — вне зависимости от предполагаемой причины. Тамбур визитеры прошли образцово, коридор тоже. Боевая группа — два, от силы три человека, конечно, три — мы их даже знаем, плюс эвакуационная — 10–12.

Москвичи, москвичи. Мы-то думали — это расследование, а это ликвидаторы, wrecking crew. И ведь никуда не денешься, действуй мы по процедуре, лешего лысого они бы нас поймали. Интересно, этот референт сам шефу голову отпиливал — и что за мода в столицах пошла на японский?

Юрий Петрович встал, покружил по ковру — вернулся к компьютеру… Еще десять минут у него ушло на то, чтобы разблокировать находившийся через коридор кабинет Ильинского. Искать украденных «подземщиков» не имело смысла — наверняка они уже лежат в каком-нибудь овраге. А вот алиби москвичей стоит попробовать на зуб… Верченко развернул к себе большой экран — садиться в кресло шефа ему не хотелось — и…

— Твою мать, — выдохнул зам по оперативной работе, вообще-то не терпевший резких выражений. — За ногу и всю дорогу.

Это теперь называется алиби.

Верченко какое-то время полюбовался на самозабвенно спящего москвича и неуклюжее насекомоядное на столе (теперь ему было совершенно ясно, что именно погнало шефа вниз в таком хммм… неуравновешенном состоянии) и решил, что в доме у него, наверное, живут какие-то сомнительные эльфы. Потому что удачу они приносят, прямо скажем,

подзаборную. Московский гость вряд ли склонен к всепрощению, его хозяин — тем более, а торговаться Юрию Петровичу нечем. Не представляет он самостоятельной политической силы. Покойный патрон очень тщательно о таких вещах заботился. А выпускать гостя надо. Потому что камеры его писали, сотрудники его видели и скрыть время смерти в обстановке паники и повального доносительства не удастся.

Выпускать надо. И лично. Будь он трижды человек и пешка, он человек и пешка Самого. Верченко подавил зубовный скрежет и двинулся к лифту. Сообщать своим холуям, где он, он не стал — только свидетелей ему не хватало.

Видимо, камеры наблюдения обладали каким-то устройством обратной связи. Потому что когда дверь ушла в стену, оказалось, что москвич стоит посреди камеры и с буддийской сосредоточенностью завязывает галстук.

— Ну, что у нас плохого, Юрий Петрович? — невинно улыбнувшись, спросил москвич, когда Верченко, открыв двери, застыл в них соляным столпом.

— А почему, — Верченко шагнул внутрь, — вы решили, что у нас что-то случилось?