Федор Богданов - Дважды рожденный Страница 29

Профессору вдруг стало смешно.

— У тебя тоже есть ряд чудачеств, — со смехом возразил он. — Я не думаю, что ты шутишь, но ведь, право же, после таких волнений, какие мы с тобой пережили, надо спать не меньше десяти часов. А ты говоришь про какие-то семь часов.

— Но дело в том, профессор, что я спал два часа с половиной.

— Два часа с половиной?!

— Два часа с половиной, а обычно достаточно двух. Взрослые теи не спят дольше двух часов. У меня появились сильные опасения сначала за тебя, но, когда я увидел, что ты спишь, дыхание и работа сердца правильны, я успокоился. Все-таки это удивительно.

— Повидимому, ты говоришь серьезно, но я могу тогда повторить только: я ничего не понимаю. А это еще что?

На горизонте в это время появилась черная точка, которая чрезвычайно быстро стала увеличиваться, расти. За ней скоро выросла другая, третья, четвертая... всего пять.

Через две-три минуты можно было различить, что это были гигантские воздушные суда. Два ни них стали снижаться как только очутились над берегом, остальные три направились на север, промелькнув как тени мимо зачарованного профессора и равнодушного Эйса.

— К ледяному полю, на север, — заметил Эйс.

— Почему ты так думаешь?

— У них были две белых полосы на борту. Это — знак судов, отправляющихся на борьбу с оледенением.

— Как ты мог заметить белые полосы, когда я не рассмотрел даже очертаний судов? Как велико каждое судно?

— Да три-четыре таких субмарины в роде той, на которой мы бежали, могли бы уместиться в каждом из них. Но это грузовые суда: они ходят тихо.

— Тихо?! Ты смеешься, Эйс?

— Ну, да, не свыше пятисот километров. Некоторые пассажирские делают две тысячи километров и больше в час, например, наши маленькие двухместные «метеоры».

Профессор схватился за голову и так несколько минут молчал.

— Вот что, Эйс, — вдруг проговорил он с непонятной решимостью в голосе. — Ты что думаешь предпринять сейчас?

— Моя родина находится во Втором секторе. Туда именно я и предполагаю направиться. Мне надо восстановить сначала съеденную у меня подводным людоедом руку, а затем необходимо заняться разработкой одной схемы по установке выбрасывателей на Великом Ледяном Поле.

— Эйс, если тебе почему-либо кажется, будто я что-нибудь понимаю из того, что ты мне сейчас сказал, то ты жестоко ошибаешься. Что за сектор? Это государство или провинция? И как можно восстановить руку, если ее откусили? И где оно, это Великое Ледяное Поле, и что такое ты и я вообще сам? У меня и без того голова кружится, а ты мне рассказываешь шутки. Я думаю, что ты — серьезный человек...

— Я говорю вполне серьезно. Не знаю, какие нужны доказательства еще? Вообще я человек, который не любит шуток.

— Мне хочется тебе поверить, Эйс, но...

— Скажи мне, из какого ты сектора? У меня действительно начинают возникать сомнения, доберешься ли ты до дома. Повидимому, мне придется тебе помочь в этом.

— Меня тоже начинают брать сомнения в целости моего мозга. Собственно, я хотел бы в... Москву.

— Это что такое?

— Странный вопрос! Москва, это — большой город с населением в пять миллионов человек, политический и научный центр Евразии, светоч нового мира, средоточие свободы... Именно там я родился и там протекли мои лучшие годы.

Эйс с сокрушением покачал головой и участливо посмотрел на профессора, который между тем продолжал;

— По всем видимостям мне надо именно в Москву. Там есть хорошая психиатрическая больница, которой заведует мой друг. Я вижу, что провести в ней два-три месяца было бы для меня очень полезно, ибо то, что ты говоришь...

— Вот что, профессор, поверь мне, я говорю правду: никаких городов нет, нет совершенно, как ты говоришь... Москвы... нет больницы. Вообще... поедем лучше ко мне! Там тебя быстро вылечат от всех твоих сомнений.

— В мое сознание, если оно вообще цело, начинают закрадываться некоторые подозрения. Не можешь ли ты сказать мне, какое специальное название носит эта местность?

— Это — залив Провальный. Море здесь залило часть гор. Но это было давно...

— Тогда давай пойдем пешком: я хочу все видеть сам. Провальный... Никогда не приходилось слышать о таком заливе. Итак, пойдем!

Эйс пожал плечами и заметил:

— Только имей в виду, что до моего дома больше тысячи километров.

И оба путника направились по тропинке вдоль берега.

«Теи»... Странное слово! Еще гоми — куда ни шло: что-то человеческое слышится в этом слове. А вот — теи... Откуда это? Профессор стал припоминать. Ну, конечно, теи значит — боги! Вот оно что! Ну, что ж, посмотрим, как живут эти боги.

Как профессор и ожидал, дома были на каждом шагу: через каждые тридцать-сорок метров стоял небольшой одноэтажный дом. Всюду навстречу попадались люди-теи, которые с любопытством смотрели на путешественников: высокого, сутулого, заросшего бородой профессора и однорукого, тоже косматого Эйса. Особенное любопытство выказывали дети: они откровенно заговаривали с профессором, щупали его странное одеяние, с удивлением глядели на седые волосы и голые ноги. Часто вслед за собой профессор слышал:

— Вот так пара: теи и какой-то волосатый гоми!

Профессор не обижался на подобные замечания и шел во всевозможных направлениях, но везде натыкался на дома в зелени. Дома, соединявшиеся между собой маленькими аллейками, усыпанными гравием, производили впечатление редкой чистоты и уюта. Нигде не было видно ни пылинки, воздух был полон озона. Улицы отсутствовали.

— Рай, в котором нет экипажей, — заметил вслух профессор, — поэтому нет улиц и дорог. В таком воздухе не может быть бактерий, а значит — и эпидемий.

И верно: все жители производили впечатление не только на редкость красивых, но также изумительно здоровых людей, которым, казалось, совершенно незнакомы были болезни.

Дальше путешественники наткнулись на какое-то сооружение, которое отличалось от обычных домов оригинальной причудливой архитектурой и колоссальными размерами: казалось, оно могло вместить в себя сотню небольших белых жилищ теи. При этом здание было только одноэтажным.

Первое, что здесь увидели Эйс и профессор, была толпа ребятишек. Они рассматривали какие-то, повидимому, физические приборы и внимательно слушали объяснения взрослого теи.

— Школа? — спросил профессор и вопросительно посмотрел на Эйса.

— Физический кабинет, — пояснил Эйс.

Профессор прислушался к объяснениям учителя.

Речь шла, повидимому, о законах лучевого давления и вообще о конструкции луча. Профессор с удивлением посмотрел на малышей, из которых старшему было не более тринадцати лет, и затем на Эйса.