Джо Рудис - Граница Страница 3

Хруст дерева смешался с истошным криком гибнущих людей. С ближних лодок плавунца обдали дождем стрел, уколы которых он вряд ли почувствовал. Все было кончено раньше чем волна, поднятая падением гигантского тела, докатившись, качнула плоскодонку, скользнувшую в узкий лаз между сгрудившимися стволами.

Лихорадочно хватаясь за ветки, граничары продирались сквозь мешанину плавающих деревьев, несколько раз пришлось прыгать из лодки и, поминутно проваливаясь в воду, на руках перетаскивать ее через завалы. Но вот впереди замаячил просвет, двигаться стало легче, теперь можно стало грести и Жуч снова сел на весла, а Самоха занял свое место на носу лодки. Чтобы выйти на открытую воду оставалось обогнуть ясень, вершину которого течением отнесло в сторону, а корни намертво сплелись с ветками и корнями других деревьями.

Но тут отчетливо послышался плеск весел. Граничары пригнулись, мимо ясеня, по другую его сторону, проплывала долбленка менкитов, та, которая пошла в обход запани. Путь вперед был отрезан. Сзади раздавался хруст веток и крики. Времени оставалось совсем немного.

Почти лежа на дне лодки, граничары подогнали ее к стволу дерева и, высунувшись из-за него, увидели в нескольких шагах от себя черный борт, над которым возвышались фигуры гребцов. Они сидели, сбросив с себя меховые куртки, в красных и черных рубахах, с непокрытыми головами, так как солнце уже начало заметно припекать, и отдыхали, положив ладони на рукоятки весел. Кроме них, в лодке было еще двое, на корме стоял во весь рост молодой, вряд ли старше Самохи, менкит; его, не такое смуглое, как у остальных, лицо и высокий рост указывали на принадлежность к ханскому роду. Менкитские ханы часто брали в жены рослых и белолицых гетульских княжон. Черные волосы, заплетенные в шесть косиц спускались, из-под остроконечного шлема, увенчанного когтистой орлиной лапой, на облитые кольчугой плечи.

Воин с морщинистым лицом, почти старик, не отрывая взгляда от зарослей, держал перед ним круглый щит, с поблескивающей в центре накладкой — серебряной мухой, знаком бога смерти Варутхи, от которого, по отцовской линии, вели свою родословную менкитские ханы. Главным менкитским богом, вообще-то, был Азо, великий хлопотун и труженик, ему приписывалось множество полезных изобретений, и даже если простому смертному удавалось что-то изобрести самостоятельно, то про него говорили — Азо надоумил. Кроме изобретений Азо отвечал за смену дня и ночи, выпуская каждое утро на небо солнце из бочки с дождевой водой, которую приходилось время от времени менять, отчего происходил дождь.

Еще Азо должен был тщательнейшим образом следить за тем, чтоб каждый менкит был сыт, здоров и весел, заботиться о том, чтобы менкитов не обижали злые соседи, что, учитывая склочный нрав менкитов, было задачей почти невыполнимой.

А Варутха, пребывая в блаженной праздности, пас семь сороков серебряных мух на заливных лугах, далеко в небе. И когда наступал для менкита урочный час, прилетала к нему, посланная Варутхой, серебряная муха и отдавала его душе свои крылья, чтоб могла душа подняться туда, где пировали в хрустальном замке души предков. Сорок дней оставалась муха в теле менкита, питаясь его плотью, пока не отрастали у нее новые крылья. Тогда возвращалась она к Варутхе.

— Хан, мы опередили их, но они неподалеку, — у старика, держащего щит, был негромкий голос человека, который знает, что его слова будут услышаны. — Прикажи отогнать лодку от зарослей. Иначе они могут достать нас своими стрелами.

— Не успеют, — хан сунул унизанные перстнями пальцы в рот и оглушительно свистнул. С той стороны запани ему ответил такой же свист. Треск веток и крики, несущиеся оттуда, явственно усилились. — Слышишь?

— Обещай им жизнь, — сказал старик.

— Пусть умрут.

Самоха решил, что им повезло, гребцы на ханской лодке, по менкитскому обычаю, кроме сабель, иного оружия иметь не могли. Он приподнялся, натягивая тетиву, и, встретившись взглядом с чернобородым гребцом, пустил стрелу. На таком расстоянии это было как удар ножом. Чернобородый, приоткрывший было рот, сунулся головой в колени. Рядом с ним страшно закричал, пронзенный стрелой Жуча, другой гребец, который, выпустив из рук весло, повалился на дно долбленки.

— Туда, — махнул рукой хан, заметивший, откуда стреляли. Гребцы ударили веслами по воде, но уже через мгновение еще двое из них были убиты, и долбленку повело по кривой. Хан, спихнув носком сапога труп гребца со скамьи, бросился на его место, схватился за рукоять весла, но старик, прыгнув, как кошка, сбил его вниз, и стрела, посланная Самохой, отколов от борта щепку, плюхнулась безвредно, по другую сторону лодки.

Последней стрелой Жуч уложил менкита, неосторожно приподнявшего голову.

— Самоха, у меня все.

— На весла.

Ветки проскребли по бортам и плоскодонка выскочила на открытую воду, блеск которой заставил Самоху на миг зажмуриться. Лодка менкитов, словно прилипшая к коричневой поверхности реки, казалась брошенной, только чернобородый гребец так и сидел, скорчившись, на своем месте. Однако, залегшие менкиты, очевидно, услышав плеск весел, поняли, что добыча ускользает. Прикрываясь щитами, они попытались продолжить погоню, но с потерей половины людей это было безнадежное занятие. У Самохи оставалось четыре стрелы, их он приберег для последней схватки.

— Как думаешь, уйдем? — спросил Жуч.

— Посмотрим, — Самохе казалось, что плоскодонка ползет по воде, как улитка.

Плавающие деревья попадались все реже — ар-конский берег был не такой обрывистый, а расстояние до него, казалось, не уменьшалось. Между тем черные острые носы менкитских долбленок уже раздвинули заросли запони. Там шла какая-то суета, видно было, как хан машет машет руками, вероятно, подгоняя воинов, но они шевелились вяло, вымотавшись, протаскивая тяжелые лодки сквозь бурелом. Наконец хан перелез в другую лодку, и она сразу пошла вперед, быстро набирая ход, за ней потянулись и другие.

— Вот бы еще плавунец на них напал, — мечтательно сказал Жуч, — представляешь, Самоха?

— Он еще тех не доел, — ответил Самоха.

— Я вот не понимаю, — не унимался Жуч, — этот, молодой, что, и есть хан Бубука Весельчак?

— Что хан, то видно, а других ханов у них вроде и не осталось. Должно быть он.

— Надо было его грохнуть.

— Какая разница? Что-то он мне грозным не показался. Вон, перещелкали его людей, теперь, конечно, только руками махать.

— Так он не грозный… сказано, Весельчак, — никого больше не знал Самоха, кто мог бы, как Жуч, грести с такой скоростью и одновременно трепать языком. Но легкие у Жуча были, как кузнечные меха, а весла в его могучих руках казались игрушечными.