Яна Дубинянская - Лестничная площадка (фрагменты) Страница 3

/.../

ГЛАВА IV

В его квартире было гораздо темнее, чем на лестничной площадке. Я споткнулась на пороге - на правую, к несчастью, - и задела головой китайский колокольчик. Раздался тоненький печальный звон, и в тот же момент сосед Марты щелкнул выключателем. Свет разгорался медленно, постепенно, это была люминисцентная лампа, очень слабая, так что я даже не сощурилась, - но хозяин прикрыл ладонью свои квадратные очки с толстыми стеклами. Собственно, выглядел он вполне добропорядочно. Маленький интеллигентный старичок, типичный университетский профессор на пенсии. Да, если я и видела его где-то раньше, так только в Сент-Клэре. То есть вечность назад, то есть в предыдущей жизни, когда... стоп. Я уже чуть было не довела себя до истерики на лестничной площадке. Он отвел руку от часто мигающих за очками глаз, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, он ничего не говорил, и это молчание становилось напряженным. Не люблю. - Вы не знаете, Марта надолго уехала? - я напоролась на непонимающее выражение его лица и переспросила, - Марта, ваша соседка? Он ответил после паузы, и было совершенно очевидно, что имя Марты он слышит впервые. - Я как-то не поинтересовался, в последнее время я редко общаюсь с соседями. Проходите в комнату, мисс Инга, сейчас я приготовлю вам чаю... Представляться он и не думал - значит, я, по идее, тоже должна была его знать. Зловещие провалы в памяти, поздравляю. А впрочем, весь последний год я только и делала, что старалась забыть, - так почему бы и не добиться в этом хоть каких-то успехов? Я оставила на его руках свое светло-кофейное пальто и вошла в гостиную... хотя нет, комнатка была совсем маленькая и со всех сторон замурованная корешками книг - то ли кабинет, то ли библиотека. Тусклый свет единственной настольной лампы едва пробивался сквозь тяжелые складки клетчатого покрывала. Старичок протянул руку к рычажку большой, тускло поблескивающей подвесками люстры - но я, из уважения к его светобоязни, запротестовала, и он ушел на кухню готовить чай. Здесь было хорошо. То есть, нормального человека в нормальной ситуации такая обстановка в восторг бы не привела: эти книги, все до одной с золотым обрезом, сужающие пространство, приплюснутое сверху тяжелой люстрой, две этажерки - тоже с книгами, круглый столик, похожий на туалетный, даже не застеленный скатертью, - на нем нелепо торчал какой-то прибор с дрожащей стрелкой. И еще занавески - непроницаемые, словно ставни, железный занавес от внешнего мира. Вот, пожалуй, из-за них тут и было так хорошо. Абсолютно внутренний мирок, маленький, тихий. Я села в мягкое кресло перед этим самым столиком и, не удержавшись, потрогала пальцем выпуклое стекло, за которым еле заметно трепыхалась тоненькая стрелка. Еще тут был квадратный пульт, очень простой: четыре лампочки, две кнопки и рубильник, похожий на выключатель настольной лампы. Рядом с ним лежало несколько книг - одну из них я раскрыла посередине и тут же захлопнула, краем глаза скользнув по длинному, на весь разворот, пестрому ряду формул. Хватит, в Сент-Клэре я уже как-то выбрала семестровый курс физики и жалела потом об этом. Между прочим, экзамен я тогда так и не сдала, и Странтона так и не купила, этот жуткий учебник с оранжевой обложкой... Впрочем, Странтона мне обещала Энн, она учила физику годом раньше, она же, кстати, меня на это и подбила. Я положила книгу обратно на столик. Так забавно - думать сейчас о физике, об этом несчастном Сент-Клэре, принадлежащем далекому прошлому, - словно я несколько часов назад не бросила любовника, словно не стояла только что на лестничной площадке, не представляя, где буду ночевать. Как будто за окном не холодная октябрьская ночь, как будто я уже придумала, что делать дальше. А все потому, что здесь такие спокойные и монолитные занавески. И не горит люстра. Все-таки было темновато, и я откинула с настольной лампы край клетчатого пледа. Хорошо хоть, не задела прибор со стрелкой - потому что книги так и посыпались на пол. Те, кто говорит, что я безопасна только со связанными руками, абсолютно правы. Одна из книг раскрылась на форзаце: и, надо же, с портрета автора смотрел сосед Марты - помоложе, конечно, даже еще без очков. И автограф чуть ниже: проф. Ричард Странтон. Вот так-то. Собирая книги, я прикинула, откуда он может меня знать. Дело в том, что он ушел на пенсию гораздо раньше, чем я поступила, и был представлен в университете благоговейными воспоминаниями, оранжевым учебником и портретом в боковом холле. То есть, по-настоящему, узнать его должна была я... если бы все это происходило не так давно. Я аккуратно сложила книги стопочкой на столе, и тут распахнулась дверь. Профессор тяжело переводил дыхание, словно, узнав что-то ужасное, бежал сюда без остановки несколько километров. - Вы... с вами ничего не случилось, мисс Инга? Я улыбнулась, мысленно давая себе слово пальцем ни до чего больше не дотрагиваться. - Нет-нет, все хорошо. Упала книга, простите, профессор. Он сдавленно улыбнулся - будто извиняясь за свой испуг и прерывистое дыхание. - Сейчас я принесу чай. И он ушел усталой шаркающей походкой, пытаясь, впрочем, сделать ее стремительной, - мне так показалось. Сам Ричард Странтон - интересно. Почему Марта никогда не говорила, что живет с ним на одной лестничной площадке? Я осмотрелась по сторонам, то есть по книгам. Нет, собрания сочинений профессор Странтон еще не выпустил. А может, не держал из скромности, или чтобы не занимать места, отведенного прочим гениям мировой физики. На первый взгляд библиотека казалась совершенно специализированной - ученые труды и ничего кроме. Только на второй сверху полке в левом углу тоненькая книжка с гладким корешком между золочеными томами, и мне до смерти захотелось узнать, какая. Оглянувшись в сторону полуоткрытой двери, я встала, приставила к стенке маленькую скамеечку для ног, потянулась на цыпочках вверх и, двумя пальцами подцепив нижний край книжки, выдвинула ее на несколько сантиметров наружу. Петрарка. "Сонеты к Лауре". - Вот чай, мисс Инга. Я вздрогнула и чуть не потеряла равновесие. Показалось, что сейчас книги камнепадом покатятся на пол - конечно, одна клялась ничего не трогать! Но на этот раз обошлось - только Петрарка остался косо торчащим из стены, с головой изобличая мое неприличное любопытство. Профессор смотрел на меня как-то растерянно, в его руках мелко подрагивали на подносе две китайские чашки. - Возьмите почитать, если хотите, мисс Инга, - серьезно сказал он. - Вам понравится. Этот человек был способен на великую любовь. - Спасибо, - ответила я. Кстати, очень удобное слово, не обязывающее ни к чему, а тем более читать Петрарку. Профессор поставил чашки на столик, и я снова села в кресло. Чай у него был потрясающий, такой пьют в летнюю жару ради вкуса, а не только согреваются вечером вроде сегодняшнего. Профессор, отпивая глоток, чуть прикрыл глаза - и все равно он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда. Не то чтобы неприятно - но какое-то напряжение это создавало. Интересно, он уже догадался, что я сегодня у него ночую? - Мисс Инга, - заговорил профессор. Он слишком часто употреблял мое имя, которое я никогда не любила. - Где вы сейчас? То есть, я имел в виду, я хотел спросить, чем вы занимаетесь? - Работаю в супермаркете, - ответила я. - Продавщицей. Сообщая этот факт, я почему-то всегда вздергиваю подбородок и сверху вниз оглядываю собеседника - попробуй-ка усомниться, что работа продавщицы супермаркета высокоинтеллектуальна, респектабельна и престижна. Это происходит абсолютно помимо меня, честное слово. Мне показалось, что профессор как-то внутренне съежился и еще сильнее сфокусировал на мне взгляд - если так вообще бывает. Протер очки, снова надел их, отпил большой глоток чаю и только потом спросил: - А университет? Почему вы оставили университет, мисс Инга? Я улыбнулась и пожала плечами - а что, вопрос как вопрос, никаких ассоциаций и воспоминаний он у меня не вызывает. Тысячи девушек бросают университеты и повыше рангом, чем наш захудалый Сент-Клэр, никаких особенных причин для этого не нужно. - Так... поняла, что ученой дамы из меня не выйдет, - сказала я и добавила экспромтом не слишком добрую остроту: - Поняла, когда попыталась читать вашу книгу, профессор. - Какую? Он спросил совершенно серьезно, даже с испугом, он чуть ли не давал себе клятву никогда больше не писать книг, настолько фатально влияющих на судьбы юных девушек, - и мне стало стыдно, тем более что шутка действительно вышла так себе. Я уже решила извиниться перед ним, как вдруг раздался резкий щелчок. Мои руки. Мои руки нельзя оставлять без присмотра - особенно когда я с милой улыбкой отвечаю на вопросы, от которых неплохо бы закричать. Мои руки непроизвольно щелкнули рубильником на маленьком квадратном пульте. Профессор стремительно рванулся вперед и намертво вцепился в мое запястье - так не хватают за руку преступника, так пытаются удержать падающего в пропасть. Я судорожно вернула рубильник в начальную позицию - может, не стоило, я же ничего не знала о действии этого прибора. Стрелка, упавшая было к нулю, прыгнула к самому концу полукруглой шкалы, потом подскочила до середины и заметалась из стороны в сторону, постепенно уменьшая амплитуду колебания. Почему-то с большим трудом я оторвала взгляд от этой стрелки и перевела его на лицо профессора. Белое, с мертвым оттенком пепла. Каменно-искаженное, на моих глазах оно начало медленно оживать. Он прикрыл глаза - так, словно уронил на землю огромную тяжесть. Его губы шевельнулись совершенно беззвучно, но очень выразительно, я все поняла: "Здесь, со мной..." Я встала, потирая до сих пор словно стиснутое браслетом запястье. Почему-то комната перестала быть защищенной и уютной. - Профессор, я посмотрю, может быть, моя подруга вернулась. Уже поздно, и мне не хотелось бы... - Инга!!! Он вскочил и чуть было снова не схватил меня - в незаконченном движении его рука упала вниз. - Мисс Инга, я прошу вас, останьтесь. У меня есть совершенно свободная комната, вам будет удобно, уже действительно очень поздно, я вас прошу... Я б не очень удивилась, если бы он встал на колени - этот умоляющий голос, исходящий от старика, от ученого, профессора... Дико, нелепо, так жалко и в то же время жутковато... - Я не хотела бы вас стеснять, я только выйду на лестничную площадку, и если... Большое спасибо за чай, профессор. Я поспешно прошла в прихожую, сняла с вешалки свое пальто, но надевать не стала, просто перекинула через руку. Хоть бы Марта действительно вернулась... Около дверей я остановилась - не открывать же чужой замок - и посмотрела на профессора. Я успела уловить кусочек движения его губ, замершего, не превратившись в слова. С мертво-бесстрастным, будто у какого-то древнего стража, лицом профессор поднял руку и щелкнул замком. Дверь открылась. Дверь открылась, и я шагнула вперед, и я замерла, и я метнулась назад потому что там, на лестничной площадке... Потому что одновременно отворилась еще одна дверь - а он был босиком, и в руке у него было ведро, и он не сразу поднял голову, лишь через четверть секунды - и четверть секунды только я смотрела на него: подбородок, губы, ресницы... глаза! Его глаза черкнули о мои - даже не взгляд, одна искра, и все. Его больше не было на лестничной площадке, а может, это меня уже не было там, я же метнулась обратно, я упала в ложно-спасительное тепло прихожей, мягкой, защищенной, закрытой. И профессор шагнул мне навстречу, а потом я уже не делала ничего - это он обнял меня за плечи, отвел в комнату с лампой, креслом и непроницаемыми занавесками, поднес к моим губам чашку горячего чаю. Я обожглась - и заговорила. О том, как шел дождь, а если бы не шел, - мы бы не встретились, и если бы я с утра дозвонилась до подруги, и если бы не отменили мой любимый фильм, и если бы не кончился сахар... И как потом я просыпалась под утро, вскрикивая в отзвуке кошмара: чего-то из этого не произошло, порвалась хрупкая цепочка случайностей, мы не встретились... не встретились! - но он спал рядом, такой настоящий, мой. И его ресницы, золотистые полумесяцы когда я долго смотрела на них, они вздрагивали изнутри, и я стремительно, молнией отводила глаза... И как... нет, нет, это все не то, не было никаких идиллических картинок и нет смысла их рисовать, - просто, когда он опаздывал на десять минут, я была уверена, что он умер, погиб, случилось что-то непоправимое, страшное...А потом настала осень, и на улице на его щеках выступали красные пятна, и он уже не был моим, и я это знала, - и все делала неправильно, все равно вела себя так, словно он меня любит... И как он наконец ушел, а все остальное осталось на своих местах, и в том числе я, такая гордая и спокойная, я даже радовалась своей олимпийской выдержке... А на следующий день пошла в магазин, как ходят все люди, только я не могла найти дорогу домой, накручивая сумасшедшие круги по знакомым улицам, и на ногах у меня были домашние тапочки, а сумку с покупками я оставила под прилавком... И вот тут мне стало страшно, как никогда в жизни, и надо было бежать, я четко осознала это, бежать, ни в коем случае не оглядываясь назад. И как, собрав всю себя в маленький, до боли стиснутый кулачок, я в тот же день сняла квартиру на другом конце города, а через неделю, выиграв конкурс, устроилась продавщицей в супермаркет - мне везло, фантастически везло во всем, что ни сном ни духом не было связано с моей прошлой жизнью. И как все действительно наладилось, и наступила весна, и я, к восторгу новых подружек, завела себе мужчину. Спортсмена, не хуже и не лучше, чем все другие. Я встречалась с ним по субботам, потом мы стали жить вместе, и со стороны все это выглядело совсем как настоящее, а я уже привыкла смотреть на собственную жизнь со стороны... И как сегодня я все-таки ушла от него, и вот уже не помню его лица, зачем, черт возьми, мне его лицо, зачем мне вообще чьи-то лица, если только что на лестничной площадке... Что мне теперь делать? Он ничего не сказал, но он же видел меня, видел! почему он ничего не сказал?! Прошу вас, посоветуйте мне, вот если бы это были вы, а женщина, которую... но он же не любит меня, значит, ему все равно, так почему же?.. И что мне теперь делать?! Я вскочила с кресла - резко, как отпущенная пружина, - и услышала тонкую, запредельную, надвигающуюся музыку, в такт которой перед глазами закружились металлические червячки, а лампа совсем не давала света... Вокруг оказалось очень много людей, - наверное, оркестр, - музыка оглушительно била по барабанным перепонкам... ...Я лежала на полу, изогнувшись между креслом и столиком, в висках пересыпался песок, а перед глазами медленно расходилась мгла - конечно, я хлопнулась в обморок, со мной бывает. Попыталась подняться на локте, но прямо надо мной нависало лицо профессора, искаженное какой-то странной гримасой, с таким выражением не откачивают потерявших сознание, а скорее... Моя блузка была расстегнута, и прямо на груди лежали его сухие, как наждак, холодные руки. И вдруг я вспомнила. Сент-Клэр, буфет, апельсиновый сок - и ненормальный старикашка, с пошлой ухмылочкой заплативший за меня деньги, которые было бесполезно пытаться вернуть. Конечно же, это он, то и дело попадавшийся мне на университетской лестнице, косясь на меня своими слезящимися развратными глазами. Профессор. Ричард Странтон. Его ледяные пальцы шевелились, и лицо вдруг стало надвигаться на меня, я увидела совсем близко, как его беловатый язык быстро облизал фиолетовые губы... Я рванулась вверх, обеими руками судорожно оттолкнув его от себя, сама покачнулась от этого движения, в глазах снова потемнело, я на секунду прислонилась виском к дверному косяку - и ринулась в прихожую, потом на лестничную площадку, прочь, прочь... Эта дверь прямо посередине, такая знакомая, синяя с золотыми гвоздиками и тонкой проволокой крест-накрест. И яркий рубин электрического звонка - но я не вполне владела дрожащими пальцами, я просто отчаянно застучала кулаками в эту мягкую дверь. - Открой!!! Слышишь?!