Вячеслав Морочко - Ужас и счастье прикосновения Страница 3

На углу площади светился "аквариум" переговорного зала. Маша спешила. Едва заняв место у пульта с экраном, вдавила первую клавишу индекса матери. Нажимая следующую - подумала: "Сейчас мать увидит лицо своей дочери... Интересно, заметит, что со мной происходит?" Маша взглянула на площадь. Там возле пальмы стоял человек. - Да разве он человек? - улыбнулась она. - Это чудо! А мама, конечно, скажет: "Голубка моя, ты опять за свое! Когда ты отучишься преувеличивать?"

Перед тем, как нажать последнюю клавишу, она снова взглянула на улицу и застыла в недоумении: на краю площади, у магистрали, показалась процессия, напоминавшая театральное шествие. - А вот и "солист", - подумала Маша, увидев скромно одетого человека среднего роста. В нем все было скромным и средним. Ординарность, доведенная до предела, бросалась в глаза резче всякой экстравагантности и была призвана оттенять "знак ответственности", сияющий у него на груди. Этот символ когда-то вручали, как поощрение за успехи на административном поприще. Традиция украшать себя всевозможными знаками почему-то особо живучей была в управленческой сфере. На лице значкиста сияла самая доброжелательная из улыбок, какую себе можно представить. Случайные прохожие, оттесненные на другую сторону площади, вытягивали шеи: не каждый же день удается видеть фигуру облеченную высочайшей ответственностью. Процессия уже запрудила площадь. Лица участвующих выражали деловитость, исполнительность и оптимизм. Процессия уже обтекала пальму, когда Маша потеряла рыжего из вида. Однако вокруг "солиста" пространство оставалось свободным, и она продолжала видеть щенка. Зверек облизывал лапки похожим на фиолетовую ленточку языком. При этом он так изгибался, что был похож на известный скульптурный шедевр: "Туалет маленького куна". "Солист", вытянув губы, присел на корточки. Закончив туалет, щенок стрельнул глазками вверх. Его завораживал сверкающий "жук". Кун встал на задние лапки и, забавно сложив на груди передние, потянулся мордочкой к "знаку ответственности". "Солист", смеясь, раскачивался из стороны в сторону, и кун раскачивался вместе с ним, поворачивая нос за блестящим предметом. Все смеялись. В том числе те, кто даже не мог видеть куна. "Солист" отодвинулся, и любопытный щенок на задних лапках потопал за ним. Смех набирал силу. "Солисту" неудобно было смеяться сидя на корточках. Он встал. А кун разочарованно опустился на передние лапки и сделал изящный прыжок. Тогда человек нагнулся и поманил его пальцем. Кун приблизился, весело семеня ножками, задрав хвостик, лизнул палец и вопросительно посмотрел на "солиста". А тот поманил опять. - Изволь, - наверно подумал щенок и, приблизив рыльце, опять собирался лизнуть, когда палец свернулся крючком, а потом, распрямившись, хлестнул его по носу. От неожиданности зверек проглотил визг. Он сел и зажмурился, прикрыв лапками голову. Смех толпы перешел в рев. "Солист" вытирал слезы, а указательный палец правой руки еще изгибался возле мордочки куна... И вдруг лицо человека перекосилось - толпа онемела, как по команде. "Солист", будто знамя, поднял над собой окровавленный палец. Зверек прижался к асфальту: он и сам-то не ждал от себя, что решится вдруг тяпнуть этот коварный отросток. Только теперь Маша заметила рыжего. Расталкивая "танцоров", он пробирался к дрожащему куну. "Солист" поднес палец к глазам, вынул платочек и со скорбным видом смотрел, как на белой материи проступало пятно. Вид крови будил в нем какие-то мрачные чувства. Наконец, он взмахнул тряпицей, повернулся на каблуках и, захватив щенка боком ступни, точно мячик швырнул его за обрамление магистрали, где с шелестом разрывали воздух невидимые транспортеры, затем, насупившись и заложив руки за спину, решительно двинулся прочь, уводя процессию. Маше вскрикнула, глядя, как рыжий метнулся за обрамление. Невидимая сила выбросила живого щенка обратно на площадь. Взвыла сирена. Маша хотела вскочить. Но ноги не слушались. Она рухнула в кресло, будто провалилась в яму. Когда, наконец, придя в себя, она выбралась из "аквариума", быстролет скорой помощи уже скрылся за Городом Башен. Рыжего на площади не было. До такой степени "не было", точно Маша с начала и до конца его сама выдумала. Она не знала о нем ничего: ни имени, ни рода занятий, а главное - индекса. Процессия уже покидала площадь. Не сознавая зачем, Маша бросилась догонять и скоро врезалась в строй "танцоров". Ее колотила дрожь. Она стонала, отчаянно пробираясь вперед. Сначала ее пропускали. Но с каждым шагом двигаться становилось труднее. Она не шла уже, а едва протискивалась. И, наконец, очутилась перед стеной, которую пробить не смогла. - Куда вы, девушка? - спросил симпатичный мужчина. - Пустите! - крикнула Маша. - Туда нельзя! С ней были весьма обходительны. Это она наскакивала на симпатичных парней, толкала, дергала их за одежды, кричала, молила: "Пустите!". И вдруг узрела "солиста". Его отделяли от Маши спины парней, идущих сомкнутым рядом. Ей показалось, что кроме "знака ответственности" имел он еще одно украшение... на лице. Не знак, но что-то подобное знаку. Ей стало жутко. - Убийца! - крикнула Маша, пытаясь прорваться. - Тише. Зачем же кричать? - шептали красавцы. Разве не видите, кто перед вами? "Солист" в это время ей улыбался, кивал и светился отеческой милостью. Она подумала вдруг: "Что со мной?! Я как-будто ослепла! Ведь это не люди - только похожие на людей больные машины!" Процессия уходила, а Маша повернула назад. - Боже мой! - стонала она. - Когда это кончится? Когда, наконец, автоматы уже отболеют нашими хворями? Приблизившись к пальме, она обхватила ладонями ее теплый ствол и только теперь, опустив глаза, увидела, что к ногам ее жмется дрожащий от пережитого ужаса нежный комочек.

2.

Разговаривая с пилотом транспортника, только что доставившим Конина, Строгов хмуро поглядывал на нового координатора. Когда Конин пробовал вступить в разговор, начальник галактической станции отворачивался, и кожа на его голом черепе багровела, так что скоро Иван догадался, что с ним просто здесь не хотят разговаривать. Потом он плелся за Строговым пустынными коридорами, а рядом, будто на цыпочках, кралось эхо шагов. - Вам сюда, - вяло пригласил Сергей Анатольевич толкнул дверь... и удалился. - Будем устраиваться, - сказал себе Конин. Явно необжитая каюта, состояла из двух отсеков - рабочего и жилого. Задача координатора - поиск точек соприкосновения разных исследовательских направлений. Всю информацию он получает в готовом виде через станционный коллектор, установленный прямо в его кабинете. Конин разглядывал мебель, касался ладонью зеркальной поверхности информатора, чувствуя, что с каждой минутой труднее становится ждать. Чтобы успокоиться он приблизился к иллюминатору, заложил руки за спину и попробовал представить себе эту станцию, похожую со стороны на сверкающую елочную игрушку в безветренную ночь. Небо рассечено пополам. В одной половине - звездная россыпь Галактики, в другой - черная бездна, разбавленная еле заметными проблесками невероятно далеких туманностей. Неприязнь начальника станции нельзя было объяснить только тем, что Конин назначен вместо исчезнувшего координатора. Но Ивана тревожило и волновало другое. И чтобы как-нибудь успокоиться, он над собою посмеивался: "Ну что ты трясешься? Погляди на себя. Ты так огромен, что даже руку тебе подают с опаской, точно кладут под пресс. Ты кажешься людям здоровяком. Но это обман. Ты болен настолько серьезно, что ни один эскулап тебе уже не поможет! То, что в последнее время происходило с Иваном, действительно напоминало недуг. После несчастного случая на магистрали, точнее с момента, когда он вступил на путь возвращения к жизни, странная хворь все чаще напоминала ему о себе. "Болезнь прикосновения", как он называл ее про себя, не столько мучила, сколько пугала. Когда предстояло рукопожатие ему становилось не по себе. Чужая ладонь обжигала на расстоянии. Он напрягался, жмурился, предощущая боль. При первом, самом легком, прикосновении Ивану казалось, что кровь закипает в сосудах, и он обретает способность просачиваться внутрь партнера по рукопожатию. Прошитый мощным зарядом, он судорожно сжимался и каменел. Это длилось мгновение... И вот уже все позади: и боль, и ее ожидание. Приступ кончился. Ивану - уже хорошо. И партнеру - хорошо вместе с ним. Он спокоен, хотя чувствует, что подспудно еще продолжается скрытый процесс. Та давняя прогулка на шлюпке казалась невероятной, как сон. Он ведь и плавать тогда не умел. Но сознание, что по вине его может кто-то погибнуть, сделало чудо и спасло их обоих. Как страшно закончилась эта прогулка! Он помнил, лица - сонмище одинаковых лиц. Помнил, как сердце похолодело от жалости к куну... звенящее полотно магистрали... А дальше провал и туман забытья вперемежку с ураганами боли. О незнакомке, с которой так странно расстался, он вспомнил только полгода спустя, когда память восстановилась. Он чувствовал, что до этого просто не жил: та встреча ему предначертана. Это было еще одним чудом. Он стремился скорее встать на ноги, чтобы начать ее поиски. Он не знал, как жить дальше, если ее не найдет. По сути, надежда вернула Конина к жизни. Позже, чтобы расстаться с надеждой, понадобилось все его мужество. За последние триста лет человек стал как будто счастливее. После ретемперации продолжительность жизни утроилась. Но это не избавляло от утрат и разочарований. Выйдя из клиники, Конин не раз возвращался в город у моря. Бродил по солнечной гальке на берегу, по старому центру, искал ее, хотя понимал, что искать человека, не зная индекса, - просто безумие.