М. Гаррисон - Туризм Страница 3

В конце концов Джо упал напротив «мясницкой», принадлежавшей одному закройщику, и больше не двигался; через пару минут на улицу вышли двое парней почти такого же телосложения, как Джо, и затащили его внутрь.

Джо начал драться, когда ему было семь лет.

— Никогда не поднимай руку на другого, — увещевал его время от времени отец. — Потому что он — брат твой.

Джо Леоне не прислушивался к этим советам, хотя в семь лет, как утверждало большинство, его умственное развитие достигло своего пика. Он любил драться. К двенадцати годам это стало его работой, ни больше ни меньше. Он подписал контракт с Ночными гладиаторами. С тех пор он жил на уколах, которые превратили его в гибрида. Ему нравились львиные клыки, вызывающие наколки, брюки с вшитой бахромой. Джо лишился своего тела. На сохранение гибридной формы уходило столько денег, что у него никак не получалось накопить достаточно, чтобы вернуть себе все человеческое. Каждый день он выходил на ринг, где все повторялось сначала. Ему изрядно доставалось.

— Я даже счет потерял, сколько раз все внутренности у меня меняли. Ну так и что? Потерять победное очко, вот это обидно, — иногда говорил он, смеясь, и заказывал собеседнику еще пива.

Каждый день измочаленное тело этого гибрида утаскивали с ринга, а на следующий день Джо, побывав у закройщиков на Прямом проезде, являлся перед публикой со свежими силами, новым лицом и был готов начать все сначала. Такая жизнь выматывала, но именно такую жизнь он любил. Лив Хула никогда не брала с него за выпивку. Она питала слабость к нему, это всем было известно.

— Эти бои — жестокое и глупое занятие, — сказала она теперь инопланетянину.

Антуан не стал противоречить по дипломатическим соображениям. Через какое-то время, подыскивая, о чем бы еще поспорить, он спросил:

— Ты чем занималась до того, как купила этот бар?

Она ответила без особого энтузиазма, неопределенно усмехнувшись:

— Так, разными делами.

— А я почему не слышал об этих делах?

— Как-нибудь расскажу, Антуан.

Она ждала его ответа, но что-то новое на улице отвлекло его внимание. Он снова протер стекло. Он прижался к нему лицом.

— Что-то Ирена опаздывает сегодня.

Лив Хула вдруг нашла для себя какие-то срочные дела за стойкой.

— Опаздывает?

— Минуты на две, — сказал он.

— Что такое две минуты для Ирены!

Схватки на ринге — тупое занятие, Лив Хула придерживалась такого мнения. И жизнь из-за них становится тупой. Все помыслы Джо Леоне были такими же тупыми, как его выступления на ринге — пока он не встретил Ирену; после этого все вообще пошло прахом. Ирена была моной; работая в администрации космопорта, она имела хороший послужной список. Таких женщин называют обычно изящными: не больше ста шестидесяти сантиметров, включая прозрачные уретановые каблучки, шелковистые белокурые волосы, — все в ней так и манит. Как и остальные изделия «Мастера Скальпеля», она выглядела почти человеком, очень натурально. Она увидела, как дерется на ринге Джо Леоне, и вдохнув запах его крови, уже не могла оставить его одного. Каждое утро, когда он отправлялся к закройщикам, Ирена сопровождала его. Эти двое олицетворяли собой идею Нового Венеропорта: телесные утехи плюс телесные побоища. Когда Ирена и Джо находились рядом, было трудно сказать, кто из них представлял утехи, а кто побоища. Они сами по себе выступали новой формой развлечений.

Ирена принялась колотить в дверь «мясницкой».

— Как ты думаешь, сколько она будет шуметь, пока им надоест и они откроют? — спросил толстяк Антуан.

Лив Хула обнаружила на поверхности цинковой стойки пятно, напоминающее что-то географическое, и с интересом его разглядывала. Она сказала:

— С какой стати ты у меня спрашиваешь?

— Она испытывает к нему чувство, — сказан Антуан, который желал развивать эту тему, — В этом нет сомнений. Никто не станет оспаривать… Бог ты мой! — пробормотал он вполголоса, — Только посмотри на эти сиськи.

Он силился представить, как это все выглядит: Джо Леоне — мертвый, в разжиженном виде, его кости и ткани снова срастаются в тело, а Ирена смотрит на него с загадочной улыбкой моны. И надо сказать, что Ирена, как и Лив Хула, тоже считала бои на ринге тупым занятием. Каждое утро ей приносили старый деревянный стул, ставили его в голове стеклянного бака, в котором перерождался Джо и на котором выцветшими буквами был выведен его бойцовский девиз: «Не бойтесь боли!» Она сидела рядом с баком, не обращая внимания на вспышки светодиодов, которые в общем-то светились чисто для декорации, наблюдая, как биологическая жидкость, словно теплая слюна, колышется в баке, стекает водопадом на разные уровни самообновления, просачивается сквозь плотный слой из сорока тысяч молекулярных соединений, и через каждые двадцать минут жидкость спускается в дренаж, унося те нежелательные вещества, которые не смогла уничтожить химия. Ирена не переносила этого звука: когда трубы всасывают в себя жидкость.

Она скажет Льву: «В один прекрасный день тебя не смогут восстановить. Еще один бой, и у нас с тобой все кончится». Но Джо был в это время алгоритмом где-то в режиме настройки. Он выбирал новые клыки по каталогу, он приноравливался к гликолитическим системам. Он ничего не слышал.

Она скажет: «Ах, Джо, я тебя предупреждаю. Еще один только бой».

Иногда Лив Хула наблюдала за полетом ракет.

На рассвете она подошла к окну и стала рядом с толстяком, они смотрели, как два грузных грузовых корабля, отливая бронзой, уходили в небо из торгового порта. Затем корабль класса К поднялся ввысь с одной из военных пусковых площадок, словно опираясь на белый столб, выбрасываемый его твердотопливной турбиной. В отсвете ракетного шлейфа на ее лице появлялось неожиданно теплое выражение. Затем пенные следы, оставленные ракетами, начали тускнеть, исчезать с неба, похожего на крышку кастрюли, которая приподнялась, и из-под нее пробилась на востоке тонкая дуга бледно-зеленого, слабосильного рассвета. Вскоре набрал силу береговой бриз; устремившись в узкую трубу Прямого проезда, он взболтал туман, низко стелющийся по дивнопарку. Это был сигнал для разномастного люда начинать трудовой день. Лив Хула и толстяк Антуан смотрели, как корабль класса К распарывает, словно ножницами, слои атмосферы.

— Ты летал когда-нибудь на таком? — поинтересовалась она.

Он прищурился и отвернулся. Сказал:

— А вот это зачем? Зачем эта ирония?

И как раз в этот момент в бар вернулся Джек Серотонин. Он шел быстро и оглядывался. У него был вид человека, чей день с самого утра пошел наперекосяк. Его лицо было бледным, из небольшого пореза на щеке выступали бусинки крови. Похоже, совсем недавно он брел по колено в маслянистой воде, а у габардиновой куртки на молнии один рукав был наполовину оторван у плеча — как будто кто-то повис на нем, когда они оба падали, — Лив Хуле почему-то сразу представилась именно такая картина.