Кир Булычев - Опасные сказки Страница 30

— А что такое сиенда?

— Сиенда — это место, где живут, где сеют зерно и сажают деревья.

— Как здесь? — Аркаша обвел рукой вокруг себя.

— Нет, что ты! Сиенда — это очень большое место. Там живет тысяча человек, может, даже больше.

— А кто там начальник? — спросил Пашка.

— Как так — начальник?

— Кто говорит — что делать, куда везти, куда ставить…

— Господин Панченга Мулити, кто же еще? — удивилась девушка. — Он и говорит, он награждает и наказывает.

— И твои родители тоже там живут?

— Не надо меня расстраивать. — Заури шмыгнула носом. — Я никогда не видела ни мамы, ни папы!

— Они умерли?

— Я не знаю, что с ними случилось. И нет ни одного человека, который захотел бы сказать мне правду! Сколько я себя помню — я всегда только презренная рабыня. Меня можно обидеть, избить, продать и даже убить.

— Так не бывает! — возмутился Пашка.

— Все бывает в нашей Галактике, — возразила бабушка. — Галактика большая, разные люди, разные обычаи…

— Неужели тебе никто не сказал, откуда ты появилась на этой самой сиенде? — спросила Алиса, подходя к веранде.

— А там много таких, как я. Нас так и зовут — найденыши. Только неизвестно, где нас нашли, кто нашел. Мне кажется, что я иногда вижу маму во сне. Но лица ее никак не могу разобрать.

— И больше ничего? — спросил Аркаша.

— Я помню, как ходила в поле собирать колоски, как пропалывала курпицу, как собирала ягоды выри, я помню, как стирала и гладила. Но все это — уже на сиенде.

— А почему ты не спросила у взрослых?

— У каких взрослых? — печально улыбнулась Заури.

— Ну там же есть воспитатели, учителя, врачи…

— Зачем воспитатели и врачи рабам? Если раб умрет, на его место придет другой. Вот и все.

— Позор! — произнес Пашка.

— А я к этому привыкла, — сказала Заури. — Я и не знаю другой жизни. Когда я была поменьше, я иногда спрашивала у надсмотрщика: «Кто я такая? Откуда я? Где мои отец и мать?»

— А он?

— А он бил меня за это. Такие вопросы задавать нельзя.

— И больше спросить было не у кого?

— Мы жили в большом доме, где была одна комната. В этой комнате стояло сто кроватей. Мы все там были одинаковыми — никто из нас не знал своих родителей. И мы были уверены, что родились в этой самой комнате. Там у нас был уголок для самых маленьких. Иногда утром мы просыпались, а на свободной кровати лежит новенький малыш. Мы думали, что он появился, пока мы спали.

— Странно, — сказал Пашка. — В наши дни в цивилизованном обществе этого не бывает.

— А кто тебе сказал, что она жила в цивилизованном обществе? — спросил Аркаша.

— Погодите, мальчики, — сказала Алиса. — Не мешайте Заури рассказывать. Ведь интересно!

— Я не знаю, что рассказывать. Я же другой жизни не знала, для меня это все было обыкновенно…

— Тогда рассказывай по порядку. Какой был у тебя день. Кто вас кормил, кто вас будил, как вы ели, что делали потом, — сказала бабушка.

— Будили нас колоколом, — сказала Заури. — Колокол начал бить — скорей вскакивай. И беги мыться. Потому что умывальников мало, а умыться надо всем. Не успел первым к умывальнику, можешь остаться без завтрака. Утренний суп и кашу принесут, а потом унесут. Кто опоздал, тот голодный.

— Я бы лучше не мылся, — сказал Пашка.

— А госпожа Чистоль придет! Она у всех руки проверяет и ногти. У кого грязные — десять плетей, не хочешь? Настоящие плетки, не игрушечные.

— Что? Вас били? — возмутился Пашка. — Детей били?

— И правильно делали, — сказала рабыня. — Если нас не бить, мы распустимся, вообще ничего делать не будем. Я это знаю. Человек только из-под палки и работает.

— А ты здесь яблоками жонглировала, — спросила Алиса, — тоже из-под палки?

— Если не тренироваться, — рассудительно ответила девушка, — то разучишься. А разучишься, никому не будешь нужна. Вот тебя и отправят в подземелье горную пряжу чесать. Там ты от кашля и помрешь. Там все помирают.

— Темная сила! — сказал Пашка. — Откуда только тебя привезли!

— Погоди, Пашка, не мешай человеку, — остановила его Алиса.

— Я могу и не рассказывать, — заявила девушка. — Чего я буду рассказывать, все равно твой Паша не верит.

— Рассказывай, — смилостивился Пашка. — Только коротко и правдиво.

— А я по-другому и не умею.

Девушка хлопнула себя по щеке — убила комара. Потянулась, зевнула, прикрыв рот ладошкой — видно, хотела спать, но не могла признаться в этом, потому что остальным было интересно слушать ее рассказ.

— Потом нас всех, — продолжала Заури, — и сытых и голодных, гнали на работу. До обеда. Кого в поле, кого в мастерские — каждому работа найдется, даже самому немощному, даже самому маленькому.

— А какая работа?

— Обыкновенная. Тростник резать, грядки перекапывать, вредителей с листьев собирать, мешки с удобрениями носить — мало ли работы в поле?

— И за вами взрослые смотрели?

— Не дети же! — Заури даже рассмеялась. — Потом, как пообедали, кто обратно на работу, а кто в школу. Я в школу ходила, я умная, потому и живая, а которые глупые и в школу не ходили, они обязательно помирали — от усталости. А я в школу ходила, вот теперь считать умею и немного читаю.

— Значит, ты в школе училась читать и писать?

— Я в школе много чему училась, — сказала девушка. — В школе человека на все пробуют — вдруг в нем выгодная способность отыщется, и тогда его можно будет дорого продать. Нас и считать учили, и рисовать, и бегать, и прыгать — все пробовали.

— А ты хотела отличиться? — спросила бабушка.

— Конечно. Я хотела, чтобы меня продали.

— Зачем? — удивился Пашка. — Ведь это унизительно!

— А ты хотел, чтобы я на всю жизнь осталась на сиенде, чтобы каждый день до самой смерти гнула спину над грядками и рассадой? Чтобы меня бил кнутом надсмотрщик? У нас, у рабов, одна надежда — чтобы тебя выгодно продали. На другую планету. А я мечтала еще, что попаду в другой мир, что стану сама богатая и куплю билет на звездный корабль, буду на нем летать от планеты к планете и буду искать моих папу и маму. Они, наверное, и не знают, что я живая. Они, наверное, думают, что я давно уже умерла… — И Заури снова зарыдала.

Все ждали, пока она успокоится. «И это странно, — подумала Алиса. — Такого быть не может! Сидит на веранде Аркашиной дачи девушка, очень красивая, худенькая, черноволосая, и плачет, потому что она — рабыня и даже не знает, есть ли у нее родители».