Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03 Страница 30

— Я в двенадцатый, меня на четыр…

— Свидетель? Документы. Проходите.

— …Можно? Я свидетель, меня на четыр…

— Симаков! Иди сюда. Проведешь опознание, составишь протокол. Чтоб всё по форме.

— Так я же никогда…

— А чему тебя там учат? Вот и применяй. Бланки в папке.

— А эти… понятые?

— Что, маленький, что ли? Никифорыч, баб куда отвели, в восьмой? Ну, приведи ему двух. Всё, я на выезде.

Тоже Крокодилыч. Везде свои Крокодилычи. Ну, давай, студент.

— Так, «предъявление лица для опознания… при естественном освещении в присутствии…» Мишка, ну где там Никифорыч? Вы свидетель? Паспорт. Значит, «в соответствии с частями первой, второй, четвертой, седьмой и девятой статьи сто девяносто три УПэКа РэФэ…», выйдите пока в коридорчик.

— Я?

— Вы опознающий? Вот и выйдите, когда надо будет, вас позовут.

Стулья хоть поставили, прогресс. Ну, что, в ногах правды нет. Сказать про наезд? Кому? Студенту?

— А куда вы нас ведете-то?

— Куда надо.

— А чего мы сделали-то?

— Иди давай, там узнаешь.

Это понятые. И им тоже не все понятно.

— Мишка, стулья тащи, сажать куда?

— Сколько надо? Сейчас найдем. Так, стульчик освободите-ка!

Ну, вот и правда. И прогресс, два в одном. А. Ш. как-то сказал: «Я, кажется, начал писать красивую музыку, какой позор!» Почему он так сказал? Пошутил? Но танго в кантате действительно дьявольски красивое. Бес попутал?

— Мину-уточку! Не надо голословных обвинений. Я и так вами крутом оклеветан. Давай разберемся.

— Подслушивал, как всегда?

— Ближе к телу! И к тексту. Вот, вы пишете: «Божественная красота антипода Творца скрывает его истинное лицо и помогает врагу рода человеческого обольщать людей». Вы хоть иногда читаете, что вы пишете? Откуда красота-то? А она от Творца, да-с. Это Его, это божественная красота. Так, перед тем как морализировать, уразумейте: «враг» и «антипод» обольщает истинной божественной красотой — не обманной, не фальшивой, а истинной, Богом данной, Бог-то давал не фальшивую, без обмана. Хуже не стала — потому и обольстительна. И не поддаться этому «обольщению» может только последняя неблагодарная тварь, забывшая, убившая в себе образ своего творца. Так кто, спрашивается, «попутал»? Теперь валяй, морализируй. Жвачки дать?

— Софист и лжец, как всегда. Дьявольская красота мнимая и обманчивая, и она, как известно, исчезает с первым криком петуха.

— Вызовем свидетелем? Т-с-с-э! Ананасная, на ксилите, э?

— А красота истинная, красота божественная — это сама предустановленная гармония мира. И образ ее, пусть смутный, пусть искаженный, — есть в наших больных душах. Он ведет, он и сохраняет, он и дает надежду — как свет маяка, как солнце сквозь тучи, как «звезда полей во мгле заледенелой»…

— А, да-да-да! Свет в ночи, воссиявший в конце сорок шестой главы! Я, знаешь, один раз даже не удержался: в берлинском издании семьдесят первого года эта сорок шестая глава кончается своим Licht in der Nacht аккуратненько в самом низу страницы шестьсот шестьдесят шесть! Не нравится? А по-моему, недурно. Какой ты все-таки зануда! Но все же заметь: даже церковь подтверждает, что, кроме икон и хоралов, вся сотворенная на земле красота — от меня, от лукавого, от врага рода человеческого! Ты слышишь? Это уже не я говорю, это церковь говорит! Так это ложь или нет? У вас разве есть более высокий нравственный авторитет? И после этого вы, как попугаи, повторяете: «красота спасет мир», «красота спасет мир»! Но ведь это же лопнуть можно. Вы себя-то слышите? Вы же повторяете: «дьявол спасет мир», «дьявол спасет мир»! Или вы такого спасения ждете? От меня? Так я здесь. Никуда и не уходил.

— Опознающий, зайдите. Значит, разъясняю участвующим лицам порядок опознания предъявленного лица. Значит, лицо вместе с двумя другими лицами сидит там. Опознающий опознает, понятые смотрят. Всё понятно? Распишитесь. Мишка, куда? — иди расписывайся.

— Да мне козла в ремонт, уже не заводится. И не жрал еще.

— Ну, давай сразу и здесь. Еще раз. Всё, вали. Так, понятые, предупреждаю вас о ваших правах, обязанностях и ответственности по статье шестьдесят УПэКа РэФэ.

— За что ответственность-то?

— За то! Распишитесь. Так, свидетель Хорошевский Филипп Федорович, вы предупреждаетесь по статье триста семь за дачу заведомо ложных и триста восемь за отказ от дачи, но, по пятьдесят первой Конституции, не обязаны против себя и других близких по четвертой и пятой. Распишитесь. Так, объявляю участвующим лицам о применении технических средств: не применяются. Опознающий Хорошевский Филипп Федорович, задаю вам вопрос: видели ли вы кого-либо из предъявленных для опознания лиц, когда, где, при каких обстоятельствах и по каким признакам? Ну?

— …Н-нет…

— Чего — нет? Да вы посмотрите… это… по росту, по телосложению. Ну?

— Н-нет, не похож.

— Ну, как не похож? Он это. Вот и фоторобот — сравните, ну?

— Э, начальник, не узнал, так не узнал.

— А ты молчи, ты еще мне будешь тут… Ну?

— Н-нет, не он, нет.

— Ну, я не знаю… Я вас еще раз предупреждаю, свидетель, по триста восьмой… то есть, седьмой… за отказ от дачи заведомо ложных — по всей строгости! Ну?

— Хорош, начальник. А то протокол не подпишу.

— Ты! Никифорыч, давай его в обезь… Постой. Ладно. Хорошо. Так и запишем. «Свидетель Хорошевский Фэ Фэ не опознает предъявленное лицо твердо, сомнений в неопознании нет». Ничего-о, это вам так не пройдет. Расписывайтесь! Так. «Заявлений не поступало. Прочитано вслух. Записано правильно». Все расписались два раза. Всё. Никифорыч, в обезьянник его!

— А нам-то куда?

— Откуда пришли! Из восьмого? Вот и идите в восьмой. А с вами, Хорошевский Фэ Фэ, мы еще… будьте уверены! Чуть что — к нам бежите: спасите! грабят! убивают! Мы бегаем, ловим, на той неделе один такой же урод опять нашего подстрелил, а нам этого теперь выпускать, потому что у гражданина свидетеля память отшибло? Я вас, гражданин Хорошевский Фэ Фэ, лично запомню. Мы вас не за дачу ложных, мы вас за умышленное введение и за соучастие привлечем! Вот, я вам сейчас повестку. Завтра к пятнадцати ноль-ноль! А не придете сами — наряд пошлем и привезем в наручниках! Распишитесь! Всё, забирайте ваш паспорт и идите отсюда!

Нет, «ретранслятор» — это упрощение. Художник не просто усилитель. Он — декодер, преобразователь, фильтр; он извлекает свой материал, слова, образы, из раствора жизни, в котором чего только не плавает… Куда это меня занесло? А меня? Куда я еду? Мне же домой надо! Хотя теперь уже не срочно. Вернемся. Декодер… бессловесно… Так получает только подсознание. Значит, чтобы взять дарованное, художник, подобно шахтеру, должен спуститься в лаву своего подсознания, добыть из его пластов ископаемое и выдать, вытащить его на поверхность, на свет сознания. Это Орфей, спускающийся в ад за своей Эвридикой. Это Сталкер, ведущий в Зону, в ту ее комнату, где не надо ничего говорить. Да, кажется, не было лучшего образа человеческого подсознания, чем Зона. Поэтому там всё время всё меняется, поэтому там нельзя пройти дважды одним путем, поэтому там бессмысленны человеческие орудия убийства, но могут звучать и иметь смысл предостережения на человеческом языке. И листок календаря не случайное совпадение: погрузившись — истинно и глубоко — в бездну подсознания, он, сам того не зная, высветил в ней дату своего ухода. А Ванга в этой бездне жила, она свой срок просто знала — и предсказала. Там сроки известны. А я там не живу, только пытаюсь подглядывать, поэтому и предсказание мне было таким неточным… или точным, а я просто не понял? Но подозрительно черная собака из Зоны, тенью совести увязавшаяся за человеком, все-таки кажется посланницей жизни, в отличие от прекрасной белой лошади, возникающей из пустыни Тартари… Но что же это значит, что там известны сроки? Так. Сейчас остановимся где-нибудь и подумаем. Вот здесь хотя бы. Так, кто виноват — понятно. Что делать? Что вообще значат все эти предсказания, пророчества, предвидения? Реальные, разумеется. Предсказания Пушкину засвидетельствованы в письмах, сомнениям не подвергаются. Неопределенны? А как Бёлль мог знать, что ему Отнимут ногу? Болела? А бесконечный Нострадамус? Ну, мутное в сторону, но невероятная смерть от обломка копья предсказана же. А регрессии в прошлое и реинкарнации с подтверждением сведений и узнаванием мест и людей из прошлой жизни?! Да ведь один, один-единственный такой факт, если он установлен, меняет картину мира. А околосмертный — и у рожениц — опыт «выхода из тела»? Если слепая от рождения женщина после клинической смерти описала реанимационную, которую она физически не могла видеть, — это не аргумент? Ну, Моуди я проверить не могу… А Ванга, «мировой феномен номер один»? Джуна в том телефильме обижалась, зачем она ей гибель сына за двадцать лет предсказала. Зачем! Да затем, чтобы пережить смогла. Но пусть это, и другое, и многое — слова; мы можем верить на слово, ученые не должны. Но с «Курском» же не слова! Это каждый может проверить. Предсказала, что уйдет под воду и все будут оплакивать. И год примерно назвала. Еще смеялись все: Курск — под воду!.. Жуликов не признаёте — правильно. Случайностями не занимаетесь — ладно. Но старую журнальную страницу с таким сбывшимся предсказанием куда вы денете? Ну, посчитайте, насколько вероятна случайность подобного предсказания, у вас же нулей не хватит, после запятой. Но до запятой — как хватает научной совести не обращать на это внимания? Оставляя это дремучим популяризаторам и спекулянтам на чудесах. Кто мне объяснит, как это может не интересовать, серьезную науку и как могут не найтись на это серьезные деньги? Ведь уже и мне, и ежу понятно, что мир устроен не так, как учат в школе и даже в лицее. Этот мир устроен иначе! В наших знаниях, в нашем понимании мира чудовищные черные дыры — и нас туда не тянет! Это можно объяснить? А оправдать? Люди, ау! Предсказания возможны! Предсказания реальны!! В будущее можно заглянуть! Из будущего можно получить информацию — реальную, фактическую информацию о событии, у которого почти еще нет ростков в сегодняшнем дне! Но если это возможно, то мы живем в другом мире, с другим течением, с другим существованием времени. Может быть, действительно, все времена существуют и сейчас, и в каждый момент. Где, как — не представляю, но туда есть вход! Это доказано. Это факт. Как можно этого не замечать? Для чего такая упрямая слепота? Нельзя же быть так занятыми своими делами. Это непрактично. Это, наконец, просто глупо. Не надо верить — найдите заметку. Вложите персты — вот, всё же перед вами: этот мир устроен не так. Фундамент, фундамент другой! Карсавин об этом почти сто лет назад писал; тогда, уже тогда можно было начать понимать, не услышали. Но теперь дано — нам, именно нам! — уже такое запротоколированное и трагедией высвеченное доказательство, что, кажется, и глухой должен был бы услышать; неужели не услышим и теперь? Ну, тогда мы безнадежно недоразвиты, и так нам и быть вечными недорослями Земли. Нет, так не пойдет, уже и думать не получается. Значит, надо его найти. Сейчас. На ночь глядя? Ничего. Ничего-о. Ночью лучше слышно. Меньше станций, наверное, работает. Что-то надо было… Что-то… Хлеба! Да-да, давно уже. Денежка? Есть! Есть. Тогда — за хлебом. Хорошо. Идем за хлебом. Дверь прикроем тихо, маму не разбудим… Так, похоже, налево. Ну, что ж ты замолк? Во, фон вырос, это он вышел из дома. Надо быстро проехать вперед и, если ослабнет, вернуться. Нет, сюда мы не пойдем, здесь хлебушек дорогой. А мы пойдем подальше… Темно и ясно, а звезд нет. Словно в ночи средневековья… Темная петербургская ночь, далеко еще не белая. «Бессмысленный и тусклый свет…» Близко, близко уже. По набережной? Похоже. Заборы везде. Во, джипов-то. Клуб, самое время. А этот — знакомый, на площади меня обогнал. Светло, как днем. Это для западного шика. Заодно и для видеонаблюдения. Ну, продрался. Куда теперь? Давай сигнал! Уже не четверть века — уже почти целый век, а больше ли смысла? больше ли света? Неужели всегда «всё будет так» и «исхода нет»? Но вот, аптек же больше. А смерть — исход? Альб говорил: «Жизнь бессмысленна, если смерти нет». Почему, Альб? Что это значит? «Вернуться к душе, к любви, к радости, к человечности» — как вернуться, Альб? И куда возвращаться? «Умрешь — начнешь опять сначала, И повторится всё, как встарь…» Да-да, он тоже говорил: «со смертью всё не кончается», он что-то знал. Да, Альб, ты что-то знал? Здесь одностороннее, узко. Ну, задом — у клуба этого развернусь. Вот так, и — вперед. Бесконечный какой забор… Он? У перекрестка — это он? Ты что-то понял, но слова не могут этого выразить. Ты записал это в тонах, в оттенках — но как это прочесть? Это он! А, ч-черт! черт! сколько езжу — первый раз, и все из-за те… Стой! Куда?! Или прочесть нельзя — а только вчитываться? Боже!…..Че-ерт!.. Всё. И сигнал оборвался. Это был он. А может, жив? Опять свидетелем? Нет, хватит. Доказывай потом. Да еще задом пёрся и разворачивался под камерами, как специально. Валить надо отсюда. Вроде никого — быстро ходу. Пусть кто сбил, тот и помогает. Не остановился даже, гад. А ведь это был тот самый джип, жаль номера не запомнил. Но я и не свидетель, нет. Я ничего не видел. Мне этих радостей больше не надо. Отъеду — «скорую» вызову. На Ленкиной завтра, а эту чтоб быстро — в ремонт. Чтоб за день! Сдерут… Да черт с ним.