Ференц Кашшаи - Телечеловек Страница 30

В критический момент человеческий мозг работает с лихорадочной быстротой, и те считанные секунды, в течение которых я находился в нерешительности, только мне одному показались мучительно долгими.

Вероятно, я слишком строгий себе судья, так как вопреки ожиданиям мое выступление встретило бурное одобрение присутствующих. Но, боюсь, этим успехом я обязан лишь своему теледвойнику. Воображение публики дополняло мои слова теми идеями, которые он успел высказать ранее на различных собраниях и митингах и о которых я сам знал только из газет.

Итак, вернемся все-таки к выступлению. Поначалу я намеревался коснуться лишь судьбы Нилла Керсена и совершенно не затрагивать принципиальные идеологические вопросы. Однако это мне не удалось.

— Нилл Керсен мне хорошо известен как способный и скромный молодой ученый, — так начал я. И, сказав еще несколько слов о его достоинствах и положительных чертах, продолжал: — Я неоднократно подчеркивал, что превыше всего дорожу свободой личности и считаю неотъемлемым правом каждого иметь собственные убеждения…

На какое-то мгновение я запнулся, спохватившись, что невольно сам переступил границы дозволенного. Пытаясь как-то выпутаться, я пустился в дальнейшие рассуждения, чем только усугубил и без того запутанное положение.

— …Поэтому теперь мне хотелось бы сказать не столько об убеждениях Нилла Керсена, сколько вот о чем: мне кажется, свободу одной личности нельзя отстоять за счет того, чтобы упрятать за решетку другую.

Эта фраза показалась мне недостаточно убедительной, и я поспешил добавить:

— За решетку следует упрятать убийц и грабителей!

Очевидно, эти слова слушатели истолковали по-своему, так как они разразились громом аплодисментов.

Я продолжал:

— В тюрьму надо сажать тех, кто стремится достичь благополучия, преуспеть за счет других. Повторяю, я не верю, будто личную свободу одного человека можно обеспечить ущемлением свободы других людей.

С этими словами я направился на свое место под овации всего зала и, усевшись за стол президиума, вытер платком вспотевший лоб. Только заметив в глубине зала смуглого рабочего, выступавшего до меня, я вспомнил, что так и не ответил на его вопрос о методах дальнейшей борьбы. Но я почувствовал себя опустошенным и обессиленным, словно после только что перенесенной изнурительной болезни, и мечтал единственно о том, чтобы рядом сидела Лиан.

Должно быть, директор театра испытывал неловкость, так как я поминутно бросал в его сторону нетерпеливые взгляды, словно он сам вместо Лиан мог написать ответную записку. Виновато поглядывая на меня и даже будто став меньше ростом, он всем своим видом как бы говорил: «Ну что поделать?» Как же он просиял, как многозначительно взглянул на меня в ожидании похвалы — дескать, не зря старался? — когда пододвинул ко мне конверт с противоположного конца стола! На конверте довольно большого размера (помню, я еще удивился, где это Лиан сумела раздобыть конверт, не сходя со сцены) крупными печатными буквами значилось: «Профессору Бирмингу, лично. Совершенно конфиденциально!»

Вместо ожидаемой записки Лиан в конверте оказались две газетные вырезки из вечерних газет.

«Микланс Трибюн»

ДВА БИРМИНГА! КТО ЖЕ НАСТОЯЩИЙ? ЗАГАДКА

СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ!

Сегодня около восьми вечера очевидцы видели одного и того же человека одновременно в двух противоположных концах города. Этим человеком оказался профессор Бирминг!

Как стало известно, профессор Бирминг вышел из дому около семи часов вечера. В Национальном парке ему повстречалась колонна демонстрантов. Сославшись на занятость, профессор отказался от участия в диспуте в театре «Орма», куда направлялись студенты. Вместо этого он отправился в Молодежный клуб на площади Роузлайн, где выступил с речью, в которой призывал молодежь, принадлежащую к различным политическим группировкам, «к единству действий». Наш фотокорреспондент запечатлел пройессора Бирминга в тот момент, когда он, приветливо улыбаясь, обменивался дружеским рукопожатием с секретарем клуба. Это было без четверти восемь вечера.

А вот другой снимок, снятый в тот же день: тот же профессор Бирминг, но уже у подъезда театра «Орма». Улыбаясь, он приветствует толпу, собравшуюся около театра отнюдь не из любви к искусству.

Это тоже было без четверти восемь.

Вероятно, в это время, читатель, ты ужинал, а быть может, смотрел телевизионную передачу, не подозревая, что твой телевизор стал набатным колоколом, возвещающим о грозной опасности! Так пусть же этот колокол не только бьет тревогу, но и призывает к немедленным действиям.

Разве не достоин самого глубокого сожаления тот факт, что выдающийся ученый, на самом себе испытавший силу новой установки, стал жертвой собственного открытия? И если созданный им теледвойник полностью воспринял знания и опыт ученого, кто знает, читатель, не станет ли он завтра во множестве экземпляров репродуцировать тебя или меня? Ведь никому не известно, где он прячет свои таинственные биотелекамеры!

Остерегайся, читатель, в любой момент ты можешь стать жертвой искусственных людей! Своей коварной пропагандой они стремятся восстановить тебя против самого себя! Обороняйся!

«МИКЛАНС ФЬЮЧЕР»

HE ПОРА ЛИ ОПРОВЕРГНУТЬ БЕЗДОКАЗАТЕЛЬНЫЕ УТВЕРЖДЕНИЯ

О ПОМЕШАТЕЛЬСТВЕ ПРОФЕССОРА БИРМИНГА?

ПРАВИТЕЛЬСТВО В ЗАТРУДНЕНИИ!

Как стало известно, Денни Бирминг блестяще опроверг версии о своем помешательстве, упорно распространявшиеся по стране. Мы полагаем, что он репродуцировал самого себя и создал своего теледвойника с целью доказать, что его изобретение отнюдь не плод больной фантазии и не стремление высмеять Бодиэнский антивоенный конгресс. Вряд ли кто-нибудь еще сомневается, что изобретение Бирминга — не досужий вымысел, а самая настоящая действительность. Именно этим способом ученый пытается привлечь наше внимание к реально существующей опасности, угрожающей всему человечеству, если теледвойники будут использованы в военных целях. Теперь уже несомненно одно: тактика правительства потерпела полнейших крах; Бирминг не сумасшедший. Правительству уже не удастся уйти от ответа: готово ли Оно дать гарантии, что не использует в военных целях это выдающееся научное открытие нашего времени?

Над одним из газетных заголовков быстрым, размашистым почерком было написано:

«Профессор, вам грозит опасность! Дотти».